Изгнанники - Михаил Викторович Гречанников

Михаил Гречанников

Изгнанники

Пролог

16 февраля 1673 года. Париж, Франция.

От чтения при свечах у Жан-Батиста болели глаза. Он отложил очередное письмо епархии, в котором его клеймили как еретика, и потёр глаза. Была уже глубокая ночь. В прежние годы, когда Жан-Батист был молод, такие ночи были временем веселья и любви, но теперь, при сединах, ночь стала предвестником тяжёлых воспоминаний и болей в суставах.

Давно пора было отправляться в кровать. Завтра очередная постановка новой пьесы – четвёртая по счёту. Облизнув указательный и большой пальцы, он стал тушить свечи – одну, вторую, третью… Горела ещё одна свеча, но Жан-Батист не мог понять, где она. Протянул было руку к мягкому огоньку – и понял, что свет идёт не от свечи. Золотистое мерцание было не над столом, а дальше, у двери, просто уставшие глаза пожилого француза приняли его за горящую свечу на столе.

Но что же это, раз не свеча?

Жан-Батист прищурился, силясь увидеть, что находится за светом. «Огонёк» вдруг рассеялся, словно перетёк за дверь. Жан-Батист встал и неуверенно пересёк зал. Вышел на лестницу и посмотрел вниз. Свет был там, на первом этаже.

– Эй! – крикнул он. – Кто там зашёл ко мне в дом с факелом? Проваливай, кто бы ты ни был!

Но огонёк не исчез. Казалось, там стоял человек, сотканный из мерцающего золота.

– Эй, – позвал Жан-Батист неуверенно. – Кто ты?

Огонёк мигнул. Вытерев слезящиеся от света глаза, Жан-Батист ещё раз посмотрел на диковинку. На мгновение Жан-Батисту показалось, что он различил лицо, но оно тут же исчезло за очередной волной света.

– Кто ты? – переспросил Жан-Батист. – Мадлен? Это… ты? 19 мая 1897 года. Рединг, Англия.

В восемь часов утра дверь в камеру С33 открылась. Охранник, тридцатилетний Том Мартин – один из немногих, кто ещё испытывал уважение к заключённому – вошёл и положил вещи на стул у дверей.

– Доброе утро, сэр, – поздоровался он. – Вот ваша одежда. Я подожду, пока вы не будете готовы.

Спустя несколько минут Оскар, бледный, как мертвец, стоял посреди своей «одиночки» и смотрел на выход из камеры как на виселицу.

– Журналистов совсем немного, сэр, – сказал Том. – Кажется, двое или трое. Вас ведь не на казнь ведут. Вы покидаете Рединг, сэр. Это ли не повод для радости?

– Радости? – Оскар желчно усмехнулся. – После двух лет заключения я отправляюсь в неизвестность, презираемый Лондоном, не имея и фунта в кармане. Всё моё имущество ушло с молотка по требованию кредиторов, я не могу приблизиться к детям и не знаю, куда мне идти. Странно, как это я не упомянул о радостях?

– У вас всё ещё есть друзья, сэр, – возразил Том.

На первом этаже Оскара ждал майор Нельсон. Он прижимал к груди пакет с надписью по-латыни – «DeProfundis». За сохранностью рукописи Нельсон следил лично. Отдав пакет Оскару и пожелав ему удачи, он сопроводил писателя во внутренний двор, где того уже ждала повозка. Оскар забрался в неё вместе с двумя охранниками.

Это было ещё не освобождение, но уже почти. Ворота открыли, и повозка выкатила наружу мимо двух журналистов, жаждавших взять интервью у бывшего денди. Оскар оглянулся на удаляющуюся тюрьму и с облегчением перевёл дух. Наконец-то…

Теперь они следовали в Лондон, в Пентонвилль, чтобы соблюсти последние процедуры, после чего Оскар будет освобождён. Скоро, совсем скоро он забудет и сырость тюремных стен, и молчаливые прогулки строем по кругу.

Оскар снова был собой – спустя два года и тысячи оскорблений. Он поднял взгляд к небу и сперва не увидел его. Вместо неба над повозкой был лишь свет – золотистый свет и больше ничего. Оскар моргнул, и видение пропало – вот же оно, голубое утреннее небо. А свет… это просто глаза его отвыкли от солнца. 15 июня 1961 года. Рочестер, штат Миннесота, США.

Когда медсестра и санитары вошли в палату, Эрнест вертел в руках подушку, пытаясь найти в ней спрятанные микрофоны.

– Доброе утро, – приветливо улыбнулась медсестра.

Санитары ничего не сказали. Один встал у двери, позвякивая связкой ключей, второй подошёл к кровати пациента.

– Время пить таблетки, – сказала медсестра.

Эрнест посмотрел на бумажный стаканчик с пилюлями.

– Сегодня вы ведь выпьете их, сэр? – спросил нависающий над Эрнестом санитар. – Просто выпейте их. Сэр.

Эрнест понимал, что выбора у него нет. Он с трудом перенёс электросудорожную терапию. И порой боялся, что, если он откажется пить резерпин, ему запросто могут назначить ещё несколько сеансов судорог.

Он уже поднял руку, чтобы взять стаканчик, но тут что-то отвлекло его.

Лёгкий золотистый отблеск на стальном подносе, что держала в руках медсестра.

Эрнест инстинктивно повернул голову в сторону двери, но ничего необычного не увидел. Второй санитар, что-то жуя, крутил на пальце связку ключей и выжидающе смотрел на него.

– Мистер Хемингуэй? – обратилась к нему медсестра. – Вы будете пить таблетки?

Эрнест перевёл на неё взгляд. Ему просто показалось. В этом чёртовом месте что угодно примерещится.

Ничего не ответив, он взял стаканчик и закинул таблетки в рот.

МОЛЬЕР

Жан-Батист расхаживал по сцене, повторяя роль. Он помнил её наизусть, как и все свои предыдущие роли, но по старой актёрской привычке не мог не репетировать.

Зал был пуст, но на сцене Жан-Батист был не один. Работники ставили декорации, и Жан-Батист поглядывал на них, дабы всё было сделано правильно.

– Аккуратнее! – не выдержал он, глядя, как отодвигают искусственную стену. – Она же сейчас упадёт, чёрт вас всех побери!

Один из работников что-то сказал себе под нос, второй рассмеялся – но столкнулся взглядом с Жан-Батистом и стёр с лица улыбку.

Помимо прочих, были тут и актёры. Полуодетые, они суетились, повторяя свои роли, приводя себя в порядок.

– Лагранж! – крикнул Жан-Батист. – Где же он, чёрт?..

Приступ кашля не дал ему договорить. Это было в какой-то степени иронично, учитывая, какую пьесу они сегодня ставили.

– Ты снова кашляешь?

Жан-Батист обернулся и оказался лицом к лицу со своей супругой, Армандой.

– Ты весь красный, – сказал она. – Ах, Жан-Батист, к чему всё это? Давай пошлём за врачом.

– За врачом? Ха! – Жан Батист вытер рот тыльной стороной ладони. – Мой кашель будет