Катерина Снежинская - Подчини волну!
Ей казалось, что прошла вечность, прежде чем бугай аккуратно, предельно осторожно, поставил ее на пол. Правда, его предосторожности оказались излишними. Колени Вейр подломились сами собой, будто их подсекли. И не будь за ней кресла — плюхнулась бы врач на задницу.
Каркун отвернулся и, выламывая колесико зажигалки, закурил. Кажется, руки у него тряслись.
— Я опять должен извиниться… — прохрипел он, когда прошла еще одна вечность.
— А вы не делайте то, за что приходится извиняться, — голосок Вейр, в крови которой расцветал коктейль тех самых катехоламинов, звучал ничуть не нежнее.
Тир промолчал, усиленно дымя сигаретой так, что над ним мгновенно зависло сизое облачко.
— Ладно, — глубоко вздохнула врач, пытаясь унять буйство адреналина, допамина и их производных. А, заодно, и успокоить собравшееся выпрыгнуть из груди сердце. — Это вы меня извините. Мне не стоило так… в таком тоне говорить.
— Ты бы все-таки определилась, что ты хочешь, — отозвался Каркун.
— Не поняла, — честно призналась врач.
— Говорю, определиться тебе надо, чего ты хочешь. Жить или к супружнику отправиться. А то ведь я и помочь могу.
— Та-ак, — Вейр потерла лоб и обнаружила, что он мокрый и липкий, как будто у нее внезапно температура поднялась. — Речь сейчас не о моих психозах, а о… — «о ваших» она все-таки проглотила, — … о том, что вокруг творится. Я поняла — ошибалась. Эти… как их?.. Ракшары действительно существуют, и вы с ними… воюете. С людьми тоже воюете. Какой вывод из этого всего я должна сделать?
— Ракшасы. Мы — акшара, они — ракшасы. И мы не воюем ни с кем. Просто пытаемся выжить.
Тир прикурил новую сигарету от окурка, засунув его в пустую кофейную чашку, и снова тяжело сел в кресло, уставившись в линолеум. Вейр его не торопила. Пожалуй, теперь Ли опасалась вообще рот открывать. По крайней мере, до тех пор, пока она действительно не определится с тем, чего ей больше хочется.
* * *Но, кажется, на этот раз Хрипун обиделся на нее всерьез и надолго. Он даже и вторую сигарету до фильтра выкурил, но рта так и не открыл. Вейр вздохнула, забралась в кресло с ногами и накрылась сверху его курткой, как палаткой. Вздохнула еще раз. Не то, чтобы она хотела знать, как и что там у них на самом деле происходит.
Но ведь разговор-то начался с ее собственной судьбы. И иметь представление, что по этому поводу думает Каркун, доктор бы не отказалась. С одной стороны, он уже не раз повторил, что она могла оставаться в офисе. Но при этом употреблял только прошедшее время. Может, он действительно о ней заботился, и дело в этих зомби-монстрах было?
Правда, здравый смысл подсказывал, что вся проблема заключалась в крайней ее — Вейр — наивности, глупости и неожиданном желании найти приключений на собственное седалище. Хотя почему неожиданном? Мысль о том, что неплохо было бы покончить со всем разом, всплывала все чаще, особенно по ночам. Только вот думать об этом не хотелось.
Пусть это будет просто тяга к авантюрам, ладно?
— Послушайте, Тир, я так поняла, что этих ракшасов использовали против вас. Ну, тогда, когда…
Плечи уже наливались тяжелой, свинцовой болью. И смотреть не надо чтобы понять: синяки будут шикарными. Да и отделаться от ощущения, что она не разговаривает с ним, а по минному полю прогуливается, Вейр не могла. Одно неосторожное движение — и привет, взрыв. Вот как обозначить это самое «тогда, когда»? Бунтом назвать? Революцией? Может, у них совсем другая точка зрения на историю?
— Натравили, — глухо ответил он, криво усмехнувшись. — Натравили их на нас. Как там ваша пропаганда такое называет? Заговор? Вот после этого заговора и натравили.
Вейр мысленно погладила себя по голове, назвав умницей. У акшара явно был другой взгляд на историю.
— Если бы они бойцов перебили и успокоились — было бы полбеды. Но они же всех вырезают. Всех, понимаешь? Им хоть женщина, хоть ребенок — все едино. Гражданский, военный — всех на мясо.
— Гражданские? — врач попыталась удержать ползущие к затылку брови на месте. — Дети?
— Ну да, ни гражданских, ни детей у нас быть, конечно, не может, — он опять ухмыльнулся — еще кривее. — «Ударный кулак армии», ага! А мы вот просто такие. Народ, раса — как хочешь. Только жить нам нравится не меньше вашего!
— Это я поняла, — тщательно контролируя голос, согласилась Вейр. — Наверное, я не сильно ошибусь, если предположу, что правительство прекрасно знает и о вашем существовании, и о ракшасах. Так? И их вполне бы устроило, если бы ни от вас, ни от них следа бы не осталось. Но вместо этого вам позволяют бегать по улицам и палить друг в друга. Как-то это все… не слишком логично.
— Я не разбираюсь ни в логике, ни в политике, — незажжённая сигарета, которую он крутил в пальцах, вдруг треснула пополам. Вполне может быть, что этот громила действительно не разбирался ни в логике, ни в политике. Но уж точно задумывался, что выглядит все странновато. — Я только знаю, как оно все есть на самом деле. Мы патрулируем наши территории. Воспитываем бойцов. Пытаемся защитить мирных. Иногда, как сегодня… — он осекся, раздраженно пихая обломки сигарет в чашку. — Бегаем от полиции — и мы, и они. Правила игры такие.
— Хреновая ж у вас игра, — констатировала Вейр, переходя на местный сленг.
— Какая есть, — повел плечами Тир, — другой никто не предлагал.
— Ну да. А жить мирно, сделав вид, что никаких акшара в природе никогда не существовало — это не спортивно? Или не согласуется с гордостью рассы? Ну, вот представьте: не ловить брюхом пули, не палить друг в друга, поезда не взрывать…
— Какие поезда? — покосился на нее бугай. — Ты нас за кого принимаешь? За «Красные кулаки» или «Воинов правды»? Нам огласка ни к чему. И в политику мы не лезем. Еще раз повторяю: мы просто хотим выжить. Мы ни с кем не воюем! Мы просто. Пытаемся. Выжить!
— А с ракшасами у вас только дружеские стычки на почве идеологического недопонимания? — Вейр прекрасно осознавала, что «заводится» она зря. Но уж слишком царапало ее это «мы просто…». — Или нет! Я поняла, наконец-то! Просто лучшая защита — это нападение! Как ты там сказал? Вы, как загнанные крысы, да? С одной стороны люди давят, а с другой — эти ваши ракшасы. Поэтому давайте проредим и тех, и других. Так?
— Я уже говорил тебе, что с бабами мы не воюем! — рявкнул он.
— А я это уже слышала, представляешь? И не только от тебя! «Мы не воюем с мирным населением! Мы просто хотим отстоять принципы справедливости! И кровь этих людей не на наших руках, а на руках правительства, которое не желает идти на переговоры с нами!» Заметь, опять «мы просто» и опять «мы не воюем»! Ничего не напоминает?!
Она осеклась, осознав, что Тир молчит, только хмуро, исподлобья, смотрит на нее — и молчит. Даже не пытаясь возражать. Зато она орет в голос, с визгом, с подвыванием. Истерика, которую Вейр месяцами давила, заваливала повседневностью, как кирпичами, скалилась, разевая пасть, воняющую свежевырытой могилой.
— Не только муж? — спросил он тяжело, словно камень в воду уронил.
— Дочь. Они… вместе там…
Вейр чувствовала, что начинает задыхаться. Дыхание было слишком быстрым, поверхностным. Горло сдавило, она не могла протолкнуть воздух, как бы не раздувала ноздри. Гипервентиляция — это малоприятно. Здравствуй, истерика!
Врач сжала кулаки, прикусив щеку — не помогло.
— Сколько ей было?
— Четыре… четыре года.
«Мамочка, мне страшно…»
Вейр запрокинула голову. Потолок начал медленно поворачиваться вокруг своей оси, которая стержнем упиралась ей в макушку. Трещины на побелке ухмылялись — мерзко, гаденько, с издевкой и полной уверенностью в собственной силе. Голова тоже кружилась, но, почему-то в другую сторону. И пол выскользнул из-под ног.
Оказалось, это не пол выскользнул. Просто Тир взял ее на руки, снова завернул в свою куртку и укачивал, как маленькую. А ее нос уткнулся в мягкую, пахнущую табаком и еще чем-то знакомым, но неуловимым, водолазку. Щекой она чувствовала, что под тканью размеренно, медленно двигаются мышцы. И тепло кожи, чересчур горячей, как будто у акшара температура поднялась, тоже чувствовала. Пожалуй, это-то тепло и позволило ей снова дышать.
— Это не мы, девочка. Клянусь — это не мы.
Его голос гудел сразу с двух сторон — сверху и откуда-то изнутри, из-под мышц. Гудел и хрипел. Кажется, с легкими у него тоже было не все в порядке. Может быть, ранение? Скорее всего. С его-то образом жизни…
— Да какая разница? Методы-то все равно одни и те же…
Она провела рукой по лицу — сухое. Слава Богу, хоть не разревелась. Хотя, наверное, даже рыдания такой спектакль хуже бы не сделали. И так выступила во всей своей красе.
— Ладно, как знаешь. Сама разбирайся, такие же или нет, — прогудел Тир. — Только рядом с твоей клиникой мы наследили. Тебя не полиция ищет, а ракшасы. Это ты им про фотороботы заливать будешь. Только черным это не интересно. Они тебя сначала выпотрошат, а потом поверят, что ты ничего не знаешь.
