Карина Демина - Механическое сердце. Искры гаснущих жил
С замочком не получается сладить?
Упрямый он.
– Потому что. – Шепот щекочет ухо. И замок вновь поддается, позволяя Брокку отступить. А Кэри со вздохом смиряется.
О да, она бы рассказала и о возвращении… и о том, как она бродила по дому, пытаясь успокоиться, позабыть об услышанном.
…сплетни.
…и имя, которое засело в сердце занозой, хотя непонятно, с чего бы. Ведь Брокк лишь друг, и… наверное, ей просто горько оттого, что друга этого несправедливо обвиняют. Преследовать? Докучать? Быть может, Кэри не слишком хорошо изучила своего мужа, но он не похож на того, кто станет навязываться.
Спросить?
И что он ответит?
Почему молчит. Наклонился, смотрит на нее так жадно, что… щеки вспыхивают, но, наверное, от холода. Естественно, лишь от холода.
А у него губы жесткие и треснули…
– Кусал на морозе? – Кэри пытается дотянуться до этой трещинки, которой давно пора было бы зарасти, но прикоснуться ей не позволяют.
– Я… – Он отступает на шаг. – Рад, что у тебя все хорошо. Смотри, здесь сейфовый механизм. Конечно, ерунда, но…
Он объясняет что-то про медальон и замок, про то, что его можно запереть и лишь тот, кто будет знать кодовое слово, сумеет открыть… и это пустяк, но у него не нашлось другого подарка, и в следующем году Брокк исправится…
– Спасибо тебе. – Кэри перехватывает его руку и прижимается к ней прежде, чем металлические пальцы сожмутся.
– Пожалуйста.
Брокк ловит прядку волос.
– Мне пора… там… ждут. Я обещал вернуться сразу, как смогу, и… эхо еще держится. Портал нестабилен.
И, наверное, она слишком многого хочет. Кэри невыносимо тяжело отпускать его, но какое она имеет право задерживать?
Там ждут.
И… и он любит другую женщину.
– Возвращайся. Я… буду очень ждать.
– Конечно, вернусь. – А улыбка растерянная, извиняющаяся. – Скоро. Обещаю.
Далекое эхо открытого портала тревожит ветер, и Кэри, спохватившись, спешит закрыть окно. Пусть за ним и холодная чернота, но она больше не боится ночи. У нее есть свое механическое сердце.
Заперто?
Кэри найдет к нему нужное слово, даже если понадобится целая вечность.
Она знает, к кому обратиться за подсказкой.
К утру сад замело.
Из осипших горловин старых дымоходов тянулись белые дымы. Они впрядались в туман, странный, волокнистый, словно сделанный из сахарной ваты, и вносили в волглые его ароматы домашние ноты тепла.
Пол был холоден. И Кэри, потрогав его пальцами, спрятала ногу под одеяло.
Засмеялась. Без причины, но просто так, потому что в кои– то веки на сердце было легко. Она нащупала медальон, убеждаясь, что он существует, а значит, вчерашний визит мужа – не сон. И если так, то…
На миг показалось, что та, прошлая жизнь, была обманом, дурным сном, который ныне развеялся, что на самом деле Кэри всегда-то обитала в этом спокойном, замкнутом доме, где за десятками дверей скрываются немыслимые сокровища. И сегодня она доберется до чердака, поскольку опыт подсказывает, что на чердаке обычно прячут все самое интересное.
…старая мебель, укрытая белой тканью. Ткань пропылилась, и по полу катаются серые клочья, от которых в носу свербит. Уйти бы, но Сверр тянет за собой.
– Здесь нас точно искать не станут.
Зеркало, перечеркнутое трещиной, и Кэри поспешно отворачивается, скручивает фигу, пытаясь отвести несчастье. Она послушно ныряет за огромный сундук и садится на пол. Сверр уже устроился. Он притащил на чердак подушки из гостиной и старую шаль леди Эдганг, которую набрасывает на плечи Кэри.
– Тебе нельзя болеть, – строго говорит он, завязывая хвосты шали нелепым узлом.
Кэри кивает. Болеть ей самой не нравится, а на чердаке прохладно.
– Смотри, – Сверр вытаскивает украденную книгу, – давай подвигайся ближе.
Куда уж ближе? Между сундуком и старыми часами в облезлом корпусе места немного. Но Кэри двигается, ерзает, устраиваясь на подушках. Она прижимается к Сверру, и тот кладет книгу ей на колени.
Желтые страницы, темные буквы.
И картинки. На картинках люди, но почему-то голые и…
– Видишь, чего они делают? – Сверр склоняется над книгой.
– Вижу.
Глупости какие-то…
– Дурочка. – Сверр вдруг сердится и книгу отбирает, поворачивается спиной. А спина у него тощая, позвонки торчат. Кэри гладит их, если она и виновата в чем-то, то ей очень жаль.
– Прости.
Она кладет голову ему на плечо, и Сверр выдыхает.
– Да ничего, ты просто маленькая еще… сиди тихо.
Он перелистывает страницы, то быстро, лихорадочно, то вдруг застывает, и дыхание его меняется, становится сбивчивым, нервным. И в какой-то миг он отталкивает Кэри.
– Иди погуляй…
– Я не хочу!
Ей стыдно признаться, но на чердаке Кэри не чувствует себя спокойно. Однако Сверр разворачивается. Глаза у него почти белые, а губа странно задралась.
– Вали отсюда!
Он щипает Кэри. Больно же! И она, с трудом сдержав слезы – обида горше боли, – выбирается из укрытия. Отходит недалеко и некоторое время просто стоит, прислушиваясь к сбивчивому дыханию Сверра.
Что она сделала не так? Или дело в книге? Кэри ждет и ждет. Ей хочется в туалет, но чердак огромен, а она не помнит дорогу назад и боится заблудиться среди белых призраков мебели. Следы почти исчезли в пыли.
Сумрачно.
Сквозь чердачное окно проникает свет, и в столпах его пляшет пыль. А на протянутую руку Кэри присаживается солнечный зайчик.
Страх исчезает.
Кэри бредет, касаясь кончиками пальцев старого шкафа, слишком большого, чтобы его спрятали под тканым пологом. И шкаф приоткрывает дверцу. В нем, в чехлах, висят старые платья, вышедшие из моды, но слишком роскошные, чтобы просто их выбросить. Кэри расстегивает пуговицы и трогает ткани, жесткую парчу и мягкий, гладкий атлас. За шкафом скрыт древний клавесин.
Кэри хотела бы научиться играть, но леди Эдганг запретила прикасаться к инструменту. Выродку ни к чему лишние знания, а от звуков музыки у леди Эдганг мигрень начинается. Но здесь ее нет, и, подтянув кресло, Кэри забирается в него. Она поднимает крышку и касается клавиш. Дребезжащий жалобный звук нарушает тишину чердака. И еще один. Клавесин слишком долго молчал, голос его ломкий, осипший, был неприятен, но Кэри продолжала собирать ноты в подобие мелодии. Она так увлеклась, что не заметила, как появился Сверр.
– Не останавливайся. – Он присел на пол и устроил голову у нее на коленях. – Прости.
– Ничего.
Обида подкатилась комком к горлу.
– Врешь. – Сверр погладил руку. – Прости, Кэри, но… мне не следовало тянуть тебя сюда.
Он смотрел снизу вверх, и в светлых прозрачных глазах его скрывались солнечные зайчики.
– Ты не сердишься?
– На тебя?
На него невозможно сердиться, потому как без Сверра в этом доме Кэри, наверное, совсем бы не жилось.
– На меня. – Сверр прижал ладонь к губам. – Пыльная какая… скажи своей надзирательнице, что я тебя заставил.
И мисс Элшби, пока живая и увлеченная очередным романом, подожмет губы, поправит круглые очочки, за которыми скрываются круглые же, слегка навыкате, глаза, но промолчит. Правда, через день или два она накажет Кэри за иной проступок, какую-нибудь мелочь, на которую в ином случае не обратила бы внимания, но… такова цена.
– Не сержусь. – Кэри касается светлых волос брата. И ленту стягивает. Ему не нравится, когда они связаны, у Сверра голова начинает болеть, а Кэри гасит головную боль, разбирая волосы по прядке. Она зажимает эти прядки между пальцев и тянет, медленно, представляя, что вместе с ними вытягивает из головы Сверра темную муть, клейкую, вязкую, на деготь похожую…
– Ты хорошая. – Сверр закрывает глаза. – А играешь отвратно.
– Просто не умею.
Он знает про запрет и пока не решается перечить матери. До Каменного лога остается два года, но Сверр уедет раньше. Домашнее обучение прекратится, и его отправят в школу. Леди Эдганг выйдет провожать экипаж и в кои-то веки не сумеет сдержать слез. Только вот смотреть Сверр будет не на нее…
…он вернется на каникулы и первым делом проберется в комнату Кэри.
– Здравствуй, сестричка. – В темном школьном кителе Сверр будет выглядеть чужим, незнакомым и странно повзрослевшим. Но он обнимет, закружит и, поставив на землю, скажет: – Спасибо, что писала.
Каждый день. И письма скапливались. Кэри прятала их под матрасом, а когда старый Эдди, конюх, отправлялся в город, ему отдавала. Значит, доходили…
– Если бы ты знала, – Сверр будет держать ее крепко, – как мне не хватало тебя…
…Кэри отвернулась и часто заморгала.
Почему память не отпускает ее? Сверра нет, но он все равно рядом, уже и не враг, но и не друг. Брат, который однажды превратился в чудовище. Или же чудовище, что очень долго притворялось братом.
Как ей понять, что было тогда? И как разобраться в том, что будет?
Кэри умылась – вода в кувшине остыла за ночь, но холод унес и печаль. А механическое сердце едва слышно тикало, двигая стрелки по крохотному циферблату. В этом новом, подаренном ей времени Кэри не станет грустить.
