Алёна Алексина - Игра со Зверем. Ход пешкой

Собеседница на миг задумалась, а потом осторожно спросила:

– У квардинга есть дети?

В ответ телохранитель лишь угрюмо покачал головой и поинтересовался:

– Ты… пойдешь в главный зал?

– Нет, – помолчав, ответила ниида.

Ее провожатый удовлетворенно кивнул.

Через несколько часов после этого разговора девушка стояла перед зеркалом. Она только что приняла ванну и впервые за последние две недели надела не бережно хранимую рубаху, а тонкую сорочку. Рабыня смотрела на себя и видела то, чего раньше не было. В ее глазах светилось… умиротворение.

Она закуталась в длинную накидку и выскользнула за дверь, ноги сами понесли вниз. Охранник молчаливой мрачной тенью шел рядом. Он все понял. Но ей не было неловко. Правда, на короткий миг возникло ощущение, будто за ними кто-то следит, но странное чувство быстро исчезло.

Вот и дверь. Сердце бешено грохотало в груди.

Кассандра не постучала, просто вошла и застыла, глядя на мечущегося по покою черного, словно антрацит, демона. В комнате было темно, и он почти сливался с мраком, лишь пламенеющие на теле узоры вспыхивали багровыми отблесками. Звериные глаза мерцали в темноте. Он был одет так же, как утром на арене.

– Я сказал нет, Натэль, – прорычал наставник, не глядя на вошедшую.

Язык словно присох к гортани. Гостья ничего не смогла ответить, стиснула руки на груди и сделала короткий шажок вперед. Он смотрел спокойно. Лишь насмешливо вскинул правую бровь.

– А вот это интересно. Ко мне явилась свободная рабыня собственной персоной. Зачем пришла? Я был уверен, что ты отправишься к Рорку.

Еще один короткий шажок. Внутри все сводило от страха – вдруг снова отшвырнет? Однако уйти было выше всяческих сил. Испуганная до оторопи претендентка тем не менее чувствовала – только рядом с этим мужчиной ее место. И ни с кем больше.

– Стой! – Гнев в его голосе заставил девушку застыть. – Еще шаг, и живой ты из этой комнаты не выйдешь.

От ее выбора зависело все. Кэсс смотрела в желтые глаза, не знающие жалости. В сердце шевельнулось отчаяние. Почему? За что? Может, развернуться и убежать? Он не будет против, он сам вынуждает ее так поступить…

– Я хочу принадлежать тебе. Только тебе. – Последний шаг дался легко.

Она смотрела на беснующееся в зверином взгляде золотое пламя и дрожащими пальцами распускала завязки плаща. Тяжелая ткань упала к ногам. Хищник зарычал, один прыжком преодолел разделяющее их расстояние, схватил свою жертву за плечи и встряхнул:

– Ты не можешь выбрать меня!

Она не понимала, о чем он говорит, но его голос – низкий, хриплый, сводящий с ума, придал решимости, и рабыня осторожно положила руки на черную грудь. Демон вздрогнул, словно его ударили, а в следующее мгновение рванул тонкую ткань сорочки, прижал к себе белое нагое тело, запустил руки в короткие волосы и замер, тяжело и прерывисто дыша.

– Вспомни мое имя, Кэсс. Вспомни.

Она молчала не больше секунды, но этой секунды хватило, чтобы кровожадное чудовище возобладало над тем немногим людским, что в нем еще оставалось. Разъяренно зарычав, господин швырнул невольницу на кровать. Он не тратил времени на прелюдию, ворвался в ее тело – черный, звероподобный, но замер, когда она закричала от боли:

– АМОН!

Хищник рычал, отказываясь повиноваться, но демон с трудом подчинил его, вынуждая отступить.

– Кэсс… прости.

Он едва смог вернуть себе человеческий облик. Девушка уткнулась в горячее плечо.

– Амон…

Он целовал ее, сначала осторожно, а потом лихорадочно, захлебываясь от яростного желания. Прохладная, омытая лунным светом женщина трепетала в его руках.

«Моя!»

Ниида выгнулась, обнимая квардинга, царапая ногтями напряженную спину. Он рычал от удовольствия и вторгался в ее тело, растворяясь в яростном кипящем огне. Вздрагивал от наслаждения и словно не мог насытиться. Искал, но не находил утоления. Вновь и вновь прикасался к бархатной коже, пылающей под его руками, вновь и вновь впивался в зацелованные губы.

«Моя! Снова моя!»

Демон почти физически почувствовал тот момент, когда она вспомнила, когда вернулась окончательно, изгибаясь в сладкой пытке удовольствия. Понимание этого лишало его возможности думать. Впервые в голове не было никаких мыслей. Он вообще ничего не соображал. Лишь с упоением повторял про себя одно-единственное слово: «Моя!»

Его Кэсс. Только его.

А много позже, когда она затихла в его руках, сонно дыша, он убеждал себя, что наваждение схлынуло. Но остатки здравого смысла разбились о тихое: «Я тебя люблю». Лишь тогда Амон осознал – случилось нечто непоправимое и очень опасное. Эти три слова, сказанные сквозь дрему, лишили его покоя. Он призывал сон, но сон не шел. «Я тебя люблю». Так не бывает. С такими, как он, не бывает! Она не может любить его. За что? Вырвал ее из привычного мира. Издевался. Причинял боль. Бессчетное количество раз. Она не может его любить. Это просто слова. Да, просто слова… Зверь внутри рванулся и надрывно зарычал: как может она бросаться такими словами? Дразнит его?

– Кэсс. Ты не любишь меня. – Он хотел сказать это угрожающе, чтобы человечка поняла – с ним не стоит шутить, но получилось тихо, почти неслышно.

– Люблю. – Она спорила даже во сне.

Квардинг вскочил и заметался по комнате. В нем поселилось непонятное беспокойное чувство, которое он никак не мог истолковать. Демон злился, что девчонка так спокойно спит, в то время как…

Любит его? Глупая. Не может этого быть! Не с ним. Любит…

В растревоженных мыслях Амона вихрем пронеслось все то, что он уже сделал, и то, что еще только намеревался сделать с глупой доверчивой человечкой.

Любит его. Почему?

Как ни пытался разобраться в происходящем квардинг, все равно не мог понять Кэсс. Не мог объяснить себе причину ее безоговорочного доверия. А самое главное – чувства девушки нельзя было истолковать и той уловкой, на которую пришлось пойти, чтобы привести ее в этот мир. Уловкой, о которой эта наивная дурочка до сих пор ничего не знала.

Одним словом, безоговорочная преданность рабыни, ее доверие, ее искренняя привязанность к хозяину были дикостью. Но видит Тьма, демона это вполне устраивало. Так или иначе, путь любви и боли Кассандре все равно придется пройти до конца.

Демон оглянулся на спящую и в который раз признался себе в том, что никогда ее не отпустит.