Карина Демина - Механическое сердце. Искры гаснущих жил
Другие женщины… их немного, но кто-то, устав от затянувшегося на годы одиночества, рискнул перевезти семью.
Дети…
– Оно… оно не сразу пошло… многих успели вывести…
Многих. Не всех.
…огненный шквал покатился в низину по естественному руслу единственной дороги. И крохотные, казавшиеся с высоты игрушечными домики вспыхнули.
– Могло быть хуже, – сказал Риг и повторил: – Могло быть хуже… много хуже…
Он вцепился в эту фразу и повторял ее, не то оправдываясь, не то себя же убеждая.
Могло быть.
Наверное.
Первые сутки без сна. И грохот далекой лавины эхом взрыва. Лед и ветер. Колючий снег. Холод, который пробирается в четвертый ангар. Ангары не предназначены для людей, но больше жить негде.
Раненые.
Те, кто в сознании, стонут, скулят, и голоса их перевиваются с воем ветра. Тяжелые лежат молча, но оттого только хуже. И Брокк держит портал, переправляя людей в Королевский госпиталь. Там помогут, хотя бы некоторым.
Ему стыдно смотреть в глаза, пусть бы и нет в случившемся его вины.
Это вновь сказал Риг и стыдливо отвернулся.
Нет?
Наверное. Не Брокк пронес бомбу на полигон. Не он отступил, позволяя истинному пламени взять свою цену. Не он выпустил огонь, но…
Он сделал возможным само его появление.
Проклятье!
Брокк был непозволительно самонадеян, посчитав, что сможет контролировать такое оружие. И обвинительно глухо гудела струна растревоженной жилы. Молодая, далекая, она ярилась, грозя прорвать гранитную подложку гор, выплеснуться из русла. И Брокк, сдавив голову руками, уговаривал жилу отступить.
Получалось плохо.
Она устала, отползла, но эхо ее долго звенело в горах.
А к вечеру разыгралась буря. Она спешила стереть ожоги, сыпала снегом, стегала ветром, то плакала, то скулила, терлась о стены ангара, слишком тонкие, чтобы чувствовать себя в безопасности. И люди, которым пришлось остаться, жались друг к другу. В пустых бочках, на тряпье, дереве и керосине разожгли костры. И дым поднимался к потолку, цеплялся за чешую уцелевших драконов.
Их сторонились.
Даже те, кому случалось работать с механомами, предпочитали держаться подальше, точно не доверяя зверям из металла.
– Это кто-то из своих. – Риг, обойдя ангар, вернулся. Он принес две жестяные кружки с бульоном, и Брокк вдруг осознал, что замерз и проголодался.
Когда он ел в последний раз?
Утром.
Завтрак и Кэри. Она осталась в каком-то ином мире, куда Брокку, быть может, позволят вернуться. И в этом мире у него есть дом и полузаброшенный сад с деревьями и статуями…
…жена.
Девочка, цвет глаз которой меняется. У нее скоро день рождения, Брокк помнит, но подарка он не купил, разве что…
…ведь успел доделать, сам не зная зачем. Из врожденного упрямства и потому, что не привык бросать работу.
– Олаф. – Риг склонился над кружкой, он не спешил пробовать, но вдыхал мясной аромат и кривился.
– Почему?
Риг поморщился.
– А кто еще? – Он все-таки отхлебнул бульона и, зажмурившись, пояснил: – Он несерьезен.
И поэтому решил подорвать полигон?
– Ему все слишком легко дается. – Риг заговорил тихо, но с какой-то непонятной живой ненавистью. – Родился с серебряной ложкой во рту и… гордится. Чем он гордится? Семья сюда пристроила, чтобы избавиться от головной боли…
Его лицо в полумраке ангара казалось маской.
– Он привык быть лучшим, а тут… другие, кто ни в чем ему не уступает.
О нет, не только ревность, но и раненое самолюбие.
– Решил доказать, что… – Риг запнулся и дернул плечом. – Какая разница? Пусть ищейки выясняют, что он тут делал.
– Когда?
– Вчера. Заявились с Инголфом… зачем? Я спросил, а эти…
Инголф и Олаф? Между этими двумя отношения, мягко говоря, натянутые, а тут вдруг совместный визит и накануне взрыва. Риг не врет? Ему незачем. Слишком легко проверить, но… и он сам оставался на полигоне. Его месяц. Его дежурство.
Нет в этом смысла.
Экипаж Брокка.
Старые склады. Жилой дом.
Полигон.
Слишком разные объекты, и… как будто кто-то ставит свой собственный эксперимент. Вот только смысл его от Брокка ускользает.
Думай, мастер.
Почуяв его приближение, качнулся дракон. Он приподнялся на лапах, изогнулся, раскрывая тончайшие крылья. Опустилась голова, и Брокк коснулся твердой, чеканной чешуи. Его опалило выдохом, в котором внутренний жар зверя смешался с запахами масла и металлической окалины.
Глаза-кристаллы смотрели внимательно.
– Я не жалею о том, что создал вас, – тихо сказал Брокк, и дракон, приоткрыв беззубую пасть, ответил скрежещущим голосом.
Уцелело трое.
Четверо подлежали восстановлению. И еще один, опаленный пламенем, искореженный взрывной волной, пусть и продолжал жить, но…
Брокк ласково провел по оплавленной морде.
– Мастер, он неуправляем. – Риг держался в стороне. Он снова стал прежним, неуверенным, растерянным… бестолковым.
– Он помнит меня. – Брокк гладил зверя, и тот, отзываясь на ласку, вздрагивал. Изодранные крылья его пытались подняться, но бессильно опадали. В груди зияла пробоина, а из раны на спине торчал осколок камня. Он вошел глубоко, перебив плетение управляющих нитей, и задние лапы зверя парализовало. Его хвост дергался, бил о землю, равномерно, глухо.
Силы уходили.
– Это всего-навсего машина.
Риг одернул короткий пиджачок, который морщило на локтях. Из кармана торчал хвост клетчатого платка, которым Риг время от времени прикрывал нос. Он чихал громко, как-то нелепо взмахивая руками.
– Это дракон, – ответил Брокк.
И он умирает.
– Закрой глаза. – Брокк попросил, и зверь подчинился. – Приляг.
Он вытянулся и выдохнул, замер в ожидании. И Брокк не стал его мучить. Контрольная пластина отошла с тихим щелчком, обнажив переплетение патрубков и металлическую сеть.
– Уже недолго.
Пальцы отсоединяли сосуд за сосудом, дезактивируя энергетический кристалл. И драконье сердце остановилось.
Вот и все.
Можно уходить, но Брокк продолжал сидеть рядом с механомом, неспособный бросить его. Отчего-то это казалось предательством. А буря, отступившая было, вновь потянулась к полигону. Взвыл ветер, хлестанул по лицу, отрезвляя этой пощечиной.
Не время тосковать.
И да… дракон – всего-навсего машина.
Как и рука Брокка. Стоит ли горевать об умершем железе? Не больше, чем о погибшем пламени. И Брокк поднялся.
Следовало заняться расчисткой ангара и восстановлением того, что поддавалось восстановлению, людей разместить, организовать питание… и решить еще тысячу и одну бытовую проблему. Но, не дойдя до хижины, которая чудом уцелела – огонь лишь прокатился по низкой земляной крыше, – Брокк обернулся.
Лиловое небо, багряные всполохи. Снег неестественной белизны.
И мертвый дракон, которого буря спешила укрыть ледяным саваном… сюрреалистическая картина собственного безумия. И спастись от него не выйдет.
Не в одиночестве.
Ночью Брокк вновь видел сон. И сползая с драконьей спины, силился дотянуться до связки шаров, в которых клокотало пламя. Теперь он слышал и его голос, плач огня, разлученного с жилой, обреченного на скорую смерть.
Ярость.
Боль.
Обида… он, наверное, кричал, если, очнувшись ото сна, увидел над собой перекошенное отвращением лицо Рига. Тот держал масляную лампу, и вид огня, заслоненного стеклом, вызвал приступ тошноты. Брокк, оттолкнув помощника, выскочил из хижины.
Рвало желудочным соком. Долго. Он стоял на четвереньках, и с губ стекали нити слюны. Брокк часто сглатывал, но тошнота не прекращалась.
– Мастер?
Дверь скрипнула, отворяясь. Она давным-давно разбухла, перекосилась, и над порогом виднелась щель, которую на ночь затыкали полотенцем. Сейчас это полотенце Риг держал в руке. В другой – ту же лампу.
– Все… нормально.
Брокк встал на колени и, зачерпнув колючего снега, кое-как отер лицо.
– Вам лучше…
– Нет.
Он стряхнул руку Рига. Надо отдышаться. И встать, но Брокк подозревал, что сил у него не хватит, и тянул время.
– Продует, – миролюбиво заметил Риг, пытаясь подавить зевок.
А ведь рано. Небо на востоке посветлело, но оно становится прозрачным задолго до рассвета. Еще час или два до появления солнца.
Звезды яркие.
Луна низкая, крупная, в черных пятнах-подпалинах. Брокк трет лицо, пока снег не превращается в воду. А Риг не уходит.
– Что?
– Ничего. – Он ставит лампу на снег, и свет окрашивает его в желтые тона. – Просто…
Просто не бывает.
– Инголф собирается уходить за Перевал. На Побережье много работы и…
…и у него нет причин марать руки.
Это хочет сказать Риг?
– А твой брат?
Тяжелая голова. И кислый привкус во рту Брокк затирает снегом. Черпает и жует, глотая уже воду. Желудок отзывается резью, урчанием и слабыми спазмами. Того и гляди снова вывернет.
– Ригер… – Риг крутит пуговицу. А он ведь тоже мерзнет, выскочил, накинув тулуп поверх нижнего белья. И овечья шерсть топорщится, индевеет на ветру, Риг же, словно не замечая неудобства, крутит обтянутую серой материей пуговицу. – Его подозреваете? Он тоже здесь был. Вчера.
