Карина Демина - Механическое сердце. Искры гаснущих жил
Наверное, у нее получилось.
Да и… разве могло быть иначе?
Она ведь друг… всего-навсего.
Глава 22
Голоса приближались, и Таннис не отпускало гадостное ощущение, что она недооценила Грента.
Скотина.
И тварь.
Но тварь хитрая, расчетливая. Сам бы он под землю не сунулся, и Томас вряд ли полез бы, чай, не дурак. Тогда кто? А главное, откуда прознали? Папаша Шутгар заложил? Нет, это против правил, да и не любит папаша чужаков… разве что раскололи… он-то упрямый старик, но долго ли на упрямстве продержался бы?
Да и кто ему Таннис? Старая знакомая, объявившаяся не вовремя, некстати, чем мог – помог, а дальше сама. Но папаша не знал, где находится тайник Войтеха. Остается одно.
Подземники.
И король, по воле которого никто из верхних в катакомбы не сунется.
Проклятие… из колоды воспоминаний выпал крапленый туз дня, который Таннис рада была бы забыть.
Дождь. И тоска. Сегодня делать нечего, но и на месте оставаться невозможно. Таннис бродит из угла в угол, и квартирка кажется ей еще более тесной, чем обычно. Она трогает стены, поклеенные старыми газетами, те пожелтели, засалились и пятнами поползли. И Таннис остервенело трет руки о штаны, чужие, принесенные мамашей от старьевщика. Штаны топорщатся на заднице, а на коленях отвисают пузырями. Вчера весь вечер мамаша их подкладывала, убеждая Таннис, что ей все одно другие не нужны, она и эти-то враз изгваздает.
…А в витрине Верхнего города Таннис видела пышное платье с розовой юбкой, на которой переливались камушки. Ей страсть до чего хотелось купить его. А Войтех, вздохнув, сказал:
– И куда ты его наденешь?
Никуда, наверное.
Она выглянула в окно. Дымы завода смешались с туманом, окрасив его в грязно-желтый цвет, точь-в-точь собачья шуба безымянной старухи, которая живет под самою крышей. Она выползает из дома раз в неделю – лестница чересчур высока, и старухе тяжело подниматься. Перед подъемом она всегда останавливается у дома, задирает голову, придерживая сухой рукой шляпку с перышком, и смотрит. Ее считают сумасшедшей, ведь даже в летнюю жару старуха не снимает побитую молью шубу.
Она поднимается по лестнице медленно, то и дело останавливаясь, и с каждым норовит перекинуться словечком. Многие ее посылают, а Таннис интересно… к Войтеху мамаша строго-настрого запретила соваться, но про старуху она ничего не говорила. И Таннис решилась. Она подтянула лямки штанов, которые, и перешитые, были чересчур велики. Волосы, закрутив на кулак, спрятала под отцовскую кепку.
По лестнице Таннис поднималась, перепрыгивая через ступеньку, и сердце колотилось быстро, того и гляди вывалится. Остановившись перед дверью, на которой кто-то нацарапал матерное слово, Таннис постучала. Открыли не сразу. Таннис почти уже решилась уйти, когда дверь распахнулась.
– Кто там, дорогой? – раздался скрипучий старушечий голос.
– Друг, – ответил ей Войтех и, схватив Таннис за руку, втянул в квартиру. – Я давно хотел вас познакомить. Леди Евгения, позвольте представить вам Таннис. Таннис, это леди Евгения.
Комнатка старухи была сырой и холодной. Из окна дуло, несмотря на то что само это окно было завешено одеялом, поверх которого старуха зачем-то прикрепила кружевную шаль.
Сумрачно.
Единственная свеча дрожит в бронзовом канделябре, и свет ее отражается в стеклянной вазе.
Ветки рябины. И рыжие листья клена. Скатерть с вышивкой, пусть и потрепанная, но чистая. Портреты на стенах, за которыми стен не видно. Таннис вертела головой, замечая все более и более удивительные вещи…
– Доброго дня, деточка. – Старуха сидела в плетеном кресле на гнутых полозьях. Без обычной своей шубы она казалась крохотной и невероятно хрупкой. Кожа ее гляделась прозрачной, а глаза и вовсе были белыми, полуслепыми. В тонких пальцах старуха держала рамку с натянутой тканью.
– Драсьте, – пробормотала Таннис.
Что делать дальше, она не знала. И спроси бы кто, зачем она пришла, Таннис вряд ли сумела бы ответить. Пришла, и все тут…
– Проходи, милая. – Воткнув иглу в ткань, старуха отложила рамку. – Присаживайся. С твоей стороны весьма любезно было заглянуть в гости. К величайшему моему сожалению, в последнее время сама я не в состоянии наносить визиты, а одиночество никому не идет на пользу.
– Садись. – Войтех положил руку на плечо и подтолкнул к столу.
Круглому.
Таннис никогда не видела, чтобы столы делали круглыми. А скатерть она тайком пощупала. Красивая. Особенно вышивка хороша. Надо будет мамаше сказать, чтоб купила такую… хотя нет, денег пожалеет. Да и скатерть не протянет долго…
– Леди Евгения…
– Да, милый? Не будешь ли ты так добр поставить чайник? Думаю, гости – это подходящий повод для чаепития. Дорогая, окажи милость, сними шапку.
Таннис, покраснев, стянула кепку и, не зная, куда ее положить, затолкала за пояс.
– Вот так. – Сухонькая теплая рука коснулась волос. – Ах, девочка моя, скажи маме, что не нужно обрезать волосы так коротко. Зачем?
– С длинных вшей хрен вычешешь.
Войтех вздохнул, и Таннис поняла, что снова его разочаровала. Она ж правду сказала: в доме полно вшивых, и с длинными волосами задолбешься возиться. Так мамаша говорит. И Таннис верит ей.
– Ты очень экспрессивна, но некоторые слова юной леди употреблять не следует, – мягко заметила леди Евгения. – К примеру, хрен – это корнеплод…
– Ага, и еще…
Войтех отвесил подзатыльник, не позволив договорить. А что такого Таннис сказала? Неужто старуха в ее-то годах не знает, что называют хреном?
– Милый, нельзя бить женщин. И твоя подруга не виновата в том, что повторяет услышанное.
– Думать надо, – буркнул Войтех, присаживаясь на хрупкий с виду стул.
– Надо, – согласилась леди Евгения. – Но все мы дети своего мира. И мира иного она не знала. Но если захочет…
…Таннис хотела.
Узнать. Стать частью мира иного, которому принадлежала старуха, умудряясь каким-то чудом сохранять осколки этого мира вокруг себя. Белый сверкающий чайник, и чай настоящий, крепкий, а не то варево, которое мамаша готовит. Невероятно хрупкие чашки с узенькими донцами и позолоченными ручками. Таннис они до того понравились, что возникло почти непреодолимое желание спереть одну, но она покосилась на Войтеха.
Не одобрит.
Он со старухой разговаривает, как с давней знакомой. А у своих воровать западло. И Таннис со вздохом чашку отставила. Она чувствовала себя нелепой, неуклюжей в старой рубашке, которая торчит из-под свитера, в дурацких штанах на лямках, с волосами растрепанными, которые вчера мамаша керосином мазала. И до сих пор Таннис ощущала вонь.
От старушки же пахло цветами.
Таннис не место в этой комнатушке.
Но леди Евгения, улыбнувшись, попросила:
– Приходи завтра, дорогая. И мы вместе подумаем, что с тобой можно сделать. Ты ведь придешь?
Тычок Войтеха, болезненный и обидный, заставил ответить:
– Чтоб мне землю жрать!
А на лестнице он сказал:
– Правильно. Ходи к ней. Леди Евгения – настоящая леди, она тебя научит.
– Чему?
Таннис была зла на него. Чего толкаться?
– Разговаривать…
– А я чё, не умею?
– Не умеешь. – Войтех взял Таннис за подбородок. – Ты метешь языком, не думая, что говоришь.
– Все так…
– Все. Оглянись. Ты и вправду хочешь жить, как живут все?
Стены в копоти, в грязи, в трещинах. Сырость по углам. И черные, затоптанные ступеньки. Запах мочи и табака. Древний башмак гниет в углу. И вездесущие крысы…
– Я вот не хочу, – чуть тише добавил Войтех и, взяв Таннис за руку, потянул за собой. – Однажды я свалю из Нижнего города. Куплю себе квартирку, часы на цепочке, заведу собак и буду гулять в парке. Не работать, Таннис, а просто гулять. Женюсь на леди…
Таннис прикусила язык, с которого готово было слететь запрещенное слово.
– Зачем тебе леди?
– Почему нет?
Войтех спускался, и Таннис шла за ним, не думая уже о мамашином запрете. Обидно было. Если на дело ходить, то с Таннис, а жениться как – леди подавай.
– Но чтобы стать своим там, я должен учиться. Речи. Манерам. Этикету… а леди Евгения действительно леди. Не упусти этот шанс, Таннис.
– А если я… – Ей было неловко признаваться в собственном желании. – Если я буду к ней ходить, то… я смогу стать леди?
И Войтех, остановившись, окинул ее внимательным взглядом.
– Конечно. – А потом вдруг сказал: – Хочешь, я покажу тебе людей, которые тоже думают, будто живут нормально?
Таннис прикинула, что мамаша вернется нескоро, а в квартире тоска смертная, и ответила:
– Хочу.
Она же не знала, что Войтех потащит ее к подземникам.
…Темнота лаза, из которого тянет сточными водами, и приказ Войтеха:
– Молчишь, и от меня ни на шаг. Ясно?
Таннис кивает. Он же, прежде чем сунуться в яму, осматривает ее и, стянув свою куртку, почти новенькую кожанку, заставляет ее надеть. Воротник поднимает, а волосы под кепку прячет. И кепку эту натягивает по самые уши.
