Карина Демина - Механическое сердце. Искры гаснущих жил
…она шла по обе стороны Перевала. И продолжается во снах Брокка.
– Мама погибла. Дед за ней ушел. Сердце не выдержало.
…сухой изможденный старик, который упрямо цеплялся за жизнь, понимал, что не должен бросать внука. Он до последнего дня сам вставал с постели, одевался, всегда тщательно, не позволяя в одежде и малейшего беспорядка. Дед спускался в столовую и занимал место в кресле с высокой спинкой. Он вешал трость на ручку его и складывал руки на груди.
– Ну? – Седые брови хмурились. – Пусть подают. И не надо мне говорить, что я должен себя беречь. Поздно уже.
Он хмурился, когда подавали диетический завтрак, ворчал, а Брокк боялся, что однажды у старика не хватит сил на это ворчание.
…Дорогие люди уходят. Больно думать об этом. А не думать – невозможно.
И ледяной порыв ветра поднимает влажную листву, раскатывает снежную шаль. Нет больше пуха, но есть ледяная крупа, которая царапает кожу, но прикосновение это, злое, зимнее, успокаивает.
– Мой брат, – Кэри молчала до самого порога и, лишь остановившись у подножия лестницы, потемневшей, с потрескавшимися ступенями, заговорила, – утверждал, что любит меня. А порой мне казалось, что он меня ненавидит… и это тоже сложно.
– Расскажи, – попросил Брокк, хватаясь за тонкую нить слов.
Сегодня он не был настроен на тишину и одиночество.
Глава 21
Рассказать?
С ним неожиданно просто разговаривать. Или дело в том, что Кэри слишком долго молчала? Быть может, и так. А ее муж оказался совсем не таким, каким она себе его нарисовала.
Хмурым?
Пожалуй. Он сам не замечал, что хмурится всегда, даже когда улыбается, и улыбка выходит натужной, нарисованной. А вертикальные складки на лбу не разглаживаются, Кэри очень хочется стереть их и тонкие морщинки, что разбегаются от уголков глаз. А ямочку на подбородке просто потрогать. Смешная она, отпечатком чьего-то тонкого пальца.
Задумчивым?
Он порой запинается в разговоре и замолкает, сам того не замечая. Пальцы железной руки сжимаются и разжимаются, а после замирают безжизненно. Но они живые, Кэри чувствовала тепло их прикосновения…
Раздражительным?
Ничуть. Он внимателен. И в чем-то даже нежен, совсем как Сверр, когда у него случалось настроение на нежность. Только Брокку настроение не нужно.
У него забавная привычка трогать кончик носа.
Светлые волосы слегка вьются, а кожа смугла, родинки на ней выглядят нарисованными. И Кэри вновь сдерживает желание прикоснуться к ним, проверить, настоящие ли… И позволяя себе ненадолго забыть о родинках, она опускает взгляд на руки. Замерзли, и под ногтями опять грязь собралась. Не надо было воду трогать, но…
…в усадьбе, куда Кэри выезжала летом, не было фонтана, зато имелся пруд, глубокий и с топкими берегами, на которых прорастала осока. Каждый год садовник засевал берега газонной травой, но прорастала все равно осока. Когда-то в пруду разводили зеркальных карпов, и несколько рыбин, древних, с крупной чешуей, осталось. Порой они подплывали к берегу, и тогда Кэри пятилась.
А Сверр рыбин не боялся.
…Рассказать о нем?
Почему бы и нет. Быть может, если Кэри поделится памятью, то ей станет легче?
– Мне было пять, когда отец забрал меня из деревни. – Кажется, об этом она уже упоминала. – У нас с ним небольшая разница, два года всего, но…
…тогда Сверр казался ей недостижимо взрослым. И упоительно отважным.
В тот вечер Кэри снова пряталась.
Она сидела в кровати, под одеялом и не спускала взгляда с гардеробного шкафа, дверь которого была приоткрыта. И из щели на Кэри смотрел… кто?
Она не знала.
Он жил в шкафу все время, но показывался только по ночам. Кэри рассказала о нем няньке, а та отмахнулась, велев не придумывать себе глупостей. Нянька спешила на кухню, где давно был готов ужин, а к нему старая повариха, которая сошлась с нянькой, почуяв в ней родственную душу, припасла бутыль сливовой наливки. Нянька предвкушала неспешный ужин и беседу, благо в доме всегда хватало поводов для сплетен. А Кэри все не желала укладываться.
– Спи, а то леди Эдганг пожалуюсь, – рявкнула нянька и, задув свечу, ушла.
Тотчас с тихим скрипом приотворилась дверь шкафа, и Кэри ощутила на себе пристальный внимательный взгляд.
– Уйди, – попросила она, но тот, кто наблюдал за ней, уходить не собирался. Напротив, она вдруг услышала дыхание, близкое, частое.
…Если закричать, то кто-нибудь услышит.
Прибежит.
Спасет Кэри.
Но как она ни пыталась, не сумела издать ни звука. Сколько она просидела в темноте? Долго, как показалось ей самой. И ответом на молчаливый призыв открылась дверь в комнату.
– Ты спишь? – спросили ее шепотом.
– Нет, – также шепотом ответила Кэри.
– А что делаешь?
– Боюсь.
Она щурилась, пытаясь разглядеть того, кто вошел в комнату, но видела лишь белое пятно ночной рубашки.
– Кого боишься? – деловито осведомился он и прикрыл за собой дверь.
– Того, кто живет в шкафу…
– Сколько тебе?
– Пять.
Сейчас он скажет, что Кэри уже взрослая и все придумала…
– В пять еще можно бояться шкафа. – Он шел к ней и, добравшись до кровати, велел: – Подвинься. Когда вдвоем, оно не так страшно.
– А ты кто?
Кэри подвинулась, подумав, что нянька точно разозлится, когда обнаружит этого мальчишку. Он же, забравшись в постель, нашел ее руку и сжал.
– Твой брат. Меня Сверром звать.
– Кэри. – Его пальцы держали крепко, и Кэри наконец смогла дышать.
Кто бы ни таился в темноте, теперь он до Кэри не доберется.
– Я знаю, – ответил Сверр, сдавливая ее руку. – Ты выродок. Так мама сказала.
Он обнял ее и поправил одеяло, которое почти съехало на пол. Сверр был худым и очень горячим.
– Твоя мать была шлюхой, и мне нельзя с тобою разговаривать.
Кэри всхлипнула.
Она не поняла многих слов, но звучали те обидно.
– Ты еще боишься? – Сверр вдруг обнял ее и носом в волосы зарылся. – Не бойся. Я никому не позволю тебя обидеть. Я всегда хотел, чтобы мне сестру родили.
Он остался на ночь, и нянечка, заглянувшая в комнату Кэри утром, лишь головой покачала, пробормотав что-то неразборчивое, но наверняка неодобрительное…
– Сверр был хорошим…
Лестница для двоих. Старые ступени и козырек, защищающий от колючего снега. Брокк вновь поглаживает нос, кончик которого побелел от холода. И волосы его растрепались. А на темной ткани пальто виднеются темные же пятна, не то еще от дождя, не то уже от снега. И Кэри осторожно касается шершавого рукава.
– Замерзла?
– Немного. – Не настолько, чтобы уходить, пусть бы и дверь была совсем рядом. Темный дуб. Тяжелая бронза вычурной ручки. Патина налетом времени. И непривычное ощущение надежности, словно за этой дверью и вправду дом Кэри.
– Тогда, пожалуй, стоит завершить прогулку.
Брокк толкнул дверь, которая отворилась совершенно беззвучно.
Высокий порог и сумрак холла. В первое мгновение темнота кажется непроглядной, но она отступает, оставляя лужи теней на паркете.
– Неуютно? – Брокк держался рядом. Кэри не нужно было оборачиваться, чтобы ощутить его присутствие.
– Нет… просто… вы не думали, что дома похожи на своих хозяев?
– Продолжайте, – попросил Брокк. – Как вам мой дом?
– Замкнутый.
Заперты шторы: дом боится впускать солнечный свет. Он защищается от мира тонкой тканью гардин и мутными старыми стеклами, бережет себя от сквозняков, но те все равно проскальзывают, вьются по елочке паркета, тревожат пламя в очагах. А оно, запертое, отгороженное коваными решетками, мечется, норовя вырваться из плена. И если это произойдет, дом вспыхнет…
– Замкнутый. – Брокк стянул перчатки, обе, но, опомнившись, вновь спрятал руку.
Стыдится ее?
Пожалуй.
– Скорее дом просто-напросто старый…
– И тот, в котором я жила раньше, был немолод. По-моему, все родовые дома стары.
…И в чем-то похожи друг на друга, но в то же время и различны.
– И каким он был?
Брокк сам снял с Кэри шапочку и ее муфту, мягкую, но совершенно не греющую. Только здесь, в доме, Кэри поняла, насколько продрогла. И выглядит наверняка отвратительно…
…а его любовница, должно быть, красива.
– Двуличным.
Брокк попросту вытряхнул ее из пальто и волосы пригладил неловким жестом, и сам же смутился, отступил.
– Объясните?
– Подделки… под позолотой – латунь. Под серебром – железо. Фальшивые картины… и вещи тоже… вазы… статуэтки… когда-то все было дорогим, настоящим, но отец много играл и много проигрывал. Сверру тоже нужны были деньги. Но леди Эдганг не могла позволить, чтобы пошли слухи о… непростом положении рода. Она приказывала делать копии с картин, а оригиналы продавала… или драгоценности… оставалась оправа, а камни заменялись на дешевые. Весь дом был таким. Понимаете?
– Понимаю.
Вечером он вновь уйдет, сославшись на неотложные дела, а то и вовсе не сказав ни слова. И будет ужин в пустой столовой, нарочитая вежливость прислуги и собственное притворство.
