Карина Демина - Механическое сердце. Искры гаснущих жил
– Вам плохо. – Кэри встает, она идет.
Три шага всего. Глухой звук – каблучки ее туфель соприкасаются с паркетом. Блестят на полу осколки стекла драгоценными камнями…
– Это пройдет. – Брокк жмурится.
Нельзя отвернуться. И сбегать глупо.
– Закройте глаза, пожалуйста. – Рукав ее платья касается щеки. Холодный шелк. Темно-лиловое кружево, жесткое, словно вырезанное из бумаги. А пальцы мягкие. – Расслабьтесь.
Когда она рядом?
Вчерашний вечер вдруг все изменил. Но Брокк послушно закрывает глаза.
– У Сверра тоже случались головные боли… и раньше, когда он… – Кэри замолкает, но дрогнувший голос выдает ее волнение. – Ему помогало, когда я… хотя, возможно, Сверр и лгал. Ему просто нравилось, когда я рядом.
Печаль. Терпкая, как вчерашнее вино, которое так и осталось недопитым, но боль и вправду отступает.
Кэри массирует виски, касается волос. Прикосновения эти легки, едва ощутимы. От рук ее пахнет травой и еще, пожалуй, весенним дождем, что плавит слежавшиеся за зиму снега, омывает каменные щеки дома, стекла… и самую малость – железом. Пряный аромат. И тянет прижаться к раскрытой ее ладони, пальцы губами поймать…
…друзья так не поступают.
Не стоит забываться.
– Вам лучше? – Она отстраняется, вновь задевая его рукавом.
– Намного.
Уйдет. И вновь наступит тяжелое молчание, которое Брокк не умеет заполнить. Ему не хочется отпускать Кэри, она же, ощущая это нежелание, медлит.
– Быть может… – бросив взгляд в окно, он подал руку, – вы не откажетесь от небольшой прогулки? Дом, я полагаю, вы уже изучили, но есть еще парк и оранжерея…
– С радостью.
Радовать ее легко. И желтые глаза темнеют, обретая медвяный оттенок…
Брокк отворачивается.
Прогулка. Он целую вечность не выбирался из дому, чтобы не по делу, а просто так… день солнечный, ясный, пусть бы и холодный. Ветер пробирается сквозь тонкую ткань пальто, и Брокк ежится, поднимает воротник.
– Тебе не холодно?
Он не знает, как к ней обращаться, сбивается то на вежливое «вы», которое помогает держать дистанцию, то вдруг эта церемонность начинает казаться ему нарочитой, и Брокк отступает.
Путается.
И вновь возвращается к началу. Кэри же словно и не замечает его смятения. А может, и вправду не замечает. Для нее здесь все внове.
– Отсюда дом похож на замок. – Она прячет руки в меховой муфте, и ей к лицу и муфта, и пальто, и рыжая лисья горжетка, и маленькая смешная шапочка, украшенная вышивкой. – Он очень старый?
Здание из красного кирпича. Два крыла, две башни и острая крыша с медным флюгером. Ветра дуют западные, холодные, и на щеках Кэри горит румянец.
– Он начался с западной башни, правда, теперь от нее остался лишь фундамент. Ну и подвалы.
Вне дома просто. Идти рядом, близко, но не настолько, чтобы близость эта ее смутила.
Дорожка. Лужи, в которых отражаются солнце и кривые ветки кленов. Деревья тянутся друг к другу, сплетаются в странное кружево, сквозь которое проглядывает блеклое осеннее небо.
– Весной здесь красиво…
Кэри кивает, останавливается и, подобрав юбки – становятся видны сапожки и тонкие щиколотки, обтянутые шерстяными чулками, – перепрыгивает через лужицу.
– Леди так не делают, да? – Она наклоняет голову, и шапочка съезжает на ухо…
Ребенок.
Она просто-напросто ребенок, которому нужен… кто?
Не муж точно.
– Не знаю. – Брокк, примерившись, перешагивает лужу. – У меня не так уж много знакомых леди.
Кэри отвечает важным кивком.
Дорожка вьется, то исчезая под толстой шубой листвы, которая в дождях утратила осеннее золото свое, побурела, слиплась, то выглядывая, пробираясь под зеркалами луж.
Белые статуи, отмытые дождем, следят за Брокком с каменных постаментов.
– Их привез мой прадед, он работал на Побережье…
…статуи нуждались в реставрации, а парк – в хорошем садовнике.
– А вам доводилось бывать на Побережье?
– Да.
Она замирает перед фигурой шута. Белый мрамор некогда был расписан цветной эмалью, но многие дожди лишили шута красок. Поблек алый колпак, стерлась позолота, и кургузый пиджачок, задравшийся на спине, гляделся грязным. Шут же склонился перед Кэри в поклоне, вытянув руку, словно просил подаяние. Лягушачье лицо его с непомерно большим ртом было уродливо и меж тем очаровательно в своем уродстве.
– И море видели?
Кэри рассматривает шута, а он глядит на Кэри, и в мраморных глазах Брокку видится насмешка.
– Видел.
– Какое оно? – Кэри, высвободив руку из мехового плена муфты, касается облупившихся мраморных пальцев с кривоватыми ногтями.
– Бескрайнее. – Брокк не умел рассказывать, да и сейчас вдруг понял, что у него не хватит слов, чтобы описать увиденное.
…Ломаная линия берега. Каменные юбки гор, что уходят под водяное покрывало. И белые башни крепости, которая слишком стара, чтобы и вправду служить защитой. Ветра давно взяли преграду ее стен, а дикий хмель обжился на камне, привязывая крепость к скале.
Тень драконьих крыл лиловой кисеей накрывает и скалы, и крепость, и берег, ложится на море, которое прогибается под тяжестью этой ноши. И волны отступают.
Дракон скользит.
Синева. Сверху – неба. Снизу – моря. И Брокк в какой-то момент чувствует себя потерявшимся в этой безоглядной синеве.
– Если хотите… – Брокк поднимает взгляд. Нынешнее солнце ослабело, обрюзгло, сделавшись странным образом и больше, и тусклее, – я покажу вам море.
– Очень хочу.
Кэри принимает его руку и, проведя пальчиками по шву перчатки, задает новый неудобный вопрос:
– Они вам не мешают?
– Я привык.
– Но мешает, да?
– Немного.
Стесняет движения. Железные пальцы и без того не отличаются чувствительностью, а кожа, пусть бы и тонкой выделки, вовсе делает их неуклюжими.
– Тогда зачем вы их носите? – Кэри не улыбается, смотрит в глаза, и ныне цвет ее собственных вновь меняется – яркие, как первые одуванчики.
– Затем, что многим неприятно видеть мое уродство.
Ей это странно. И Кэри теряется, она оглядывается на шута, будто он способен помочь, подсказать, но шут молчит, и Кэри пожимает плечами:
– Ваша рука не уродлива…
Не ложь. Но и не правда.
– Странно, да… но не уродливо. Я вас обидела?
– Ничуть.
– Врете, – со вздохом говорит она и хмурится. – Почему вы все время мне врете? Думаете, что я ребенок?
– Думаю, – Брокк с трудом удержался, чтобы не прикоснуться к ней, – что многие с вами не согласятся.
– Но…
– Давайте сменим тему.
Подрастет – поймет, что мир не то место, где все друг к другу добры. Уже понимает, но ей пока кажется, что собственная ее жизнь скорее исключение, нежели правило.
– Как вам будет угодно. – Кэри слегка наклонила голову. – Тогда расскажите о себе.
– Что рассказать?
– Что-нибудь. – Она шла по дорожке, которая вдруг стала слишком узкой, и юбки Кэри, темные, тяжелые, касались ног. – Нам ведь следует получше узнать друг друга.
– Пожалуй.
Наивная детская хитрость. И слишком взрослый взгляд, в котором, хвала руде, нет жалости.
– Что ж… – Брокк коснулся подбородка, не зная, с чего начать. – Мне тридцать лет, и я мастер-оружейник. Вот и все.
– Тридцать, – задумчиво произнесла Кэри.
Много? С высоты ее почти шестнадцати Брокк – глубокий старик. И это тоже повод держаться подальше, не мешать ей жить.
– Вы не любите говорить о себе.
– Просто говорить нечего.
– А ваша семья?
Дорожка привела к ограде. Узоры серого железа и тонкие пряди плюща. Он сохранил часть листвы, глянцевая зелень которой была слишком яркой, какой-то искусственной.
– Осталась лишь сестра.
– Вы ее любите? – Кэри потянулась к ограде, но у Брокка получилось перехватить ее руку.
– Осторожно, плющ ядовит.
Ее пальцы побелели от холода. А на кромке запястья лежит тень рукава, прикрывая бледную кожу с тонкими венами.
– Да, я люблю сестру. – Брокк, наклонившись, дохнул на руку. – Вы замерзли. Возможно, стоит вернуться?
– Чтобы вы спрятались в мастерской? Нет уж.
Легкая улыбка, светлая.
Друг.
Он всего-навсего друг. И не следует забывать об этом.
– Вы не хотите со мной расставаться?
Кэри не отводит взгляда. И снова глаза темные, не мед, но теплый янтарь…
…его было много на побережье. И поутру, после отлива, на песчаный пляж приходили люди. Они бродили, зыбкие фигуры в предрассветном мареве. Отсветы факелов в морской воде. Ненастоящий призрачный мир, гротескный, изломанный.
Фигуры то и дело замирали, наклонялись, хватали куски янтаря, которые складывали в корзины. И совокупное их движение, неторопливое, но меж тем постоянное, казалось Брокку танцем…
– Не хочу, – призналась Кэри. – Но если я вам мешаю…
Она замолкает и убирает руку, прячет в меховое нутро муфты, взгляд отводит, стараясь показаться безразличной. Уступает предлог.
Чего проще, сослаться на занятость и уйти, в конце концов, Брокка и вправду ждут дела.
