Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи
Из разговоров хирдманов она уловила, что у Фроди Гостеприимного сейчас стоит три или даже четыре купеческих корабля. Два из них идут к Хейдабьору, два – в другую сторону, в Бьёрко. И поэтому, когда еще через два дня оказалось, что ни Ингер, ни Эймунда нет нигде в усадьбе, Гунхильда нисколько не удивилась.
***
Накануне Ингер говорила матери, что хочет съездить в Эклунд, поэтому поначалу Тюра лишь удивилась, что дочь поднялась так рано и ни с кем не простилась. Хватились не ее, а Эймунда, и то ближе к полудню. Рана его настолько зажила, что он уже ходил, опираясь на костыль, но куда он мог отправиться из усадьбы? Убедившись, что гостя-пленника нигде нет, Горм переменился в лице, нахмурился и приказал немедленно отыскать Ингер и Гунхильду. Но нашли только вторую – она смирно сидела возле Тюры. А когда ее спросили, где ее брат и конунгова дочь, лишь побледнела и схватилась за щеки.
– Я думал, она тоже исчезла! – Горм посмотрел на жену.
– Но почему! – невольно вскрикнула Гунхильда, пораженная пришедшей мыслью. – Почему они не взяли меня с собой!
– Куда не взяли? – Горм повернулся к ней.
– Я не знаю! Но если ты думаешь, что они сбежали…
– Я думаю именно так! – сурово подтвердил Горм.
– Они же могли… – прошептала Гунхильда, только сейчас сообразив: если ее брат задумал побег с одной девушкой, что ему мешало взять двух?
Пока у нее были одни подозрения, она не задавала брату вопросов, но сейчас, когда поняла, что с нее могут спросить ответа за этот побег, ей сразу стало ясно, что самым умным для нее было бы бежать вместе с теми двумя.
Хотя нет. После первого всплеска чувств она вспомнила о своем долге: ведь она дала обещание стать женой Кнута, добровольно объявила о своем согласии. Как же она теперь могла бежать – боги не простили бы ей нарушения клятвы в священный день на священном месте. И та же клятва защищает ее: Горм не обидит невесту своего старшего сына и наследника, из любви если не к ним, то хотя бы к вику Хейдабьор. Да и Ингер, отдавшись в руки одного из Инглингов, обеспечила оставшейся у Кнютлингов Гунхильде безопасность.
Эти рассуждения заметно укрепили ее дух, но только до тех пор, пока не приехал спешно извещенный Харальд – с перекошенным от ярости лицом. Вид у него был такой свирепый, что Гунхильде захотелось спрятаться.
– Как ты могла! – накинулся он на нее с таким гневом и досадой, что она едва не разрыдалась от обиды. – Я думал, тебе можно верить, а ты…
– Я здесь ни при чем! – закричала Гунхильда. – Я не больше вашего знаю, что случилось и где они! Они мне ничего не говорили!
– Зря я тогда сохранил ему жизнь! Надо было зарубить его, как поросенка, а теперь он увез мою сестру!
– Она сама ушла с ним!
– Это еще хуже! Эймунд одурачил ее!
– Не кричи так! – взмолилась Тюра, которая от горя и волнения едва удерживала слезы. – Ты хочешь, чтобы об этом узнали все Северные Страны?
– Если мы их не вернем, избежать огласки едва ли выйдет!
– Но, может быть, еще удастся…
– Тогда это будет настоящее чудо! Я сам уже был у Фроди – сегодня на рассвете ушли три корабля, два в Бьёрко, один в Хейдабьор! Фроди клянется, что ни на один не садился Эймунд или вообще какой-то мужчина с девушкой, хотя он никак не мог бы не узнать дочь своего конунга! Но ведь любой из этих кораблей мог подобрать их уже после того, как они покинули Гестахейм. А их хозяева – не наши люди, они не знают Ингер в лицо и им вовсе не покажется странным, что какой-то мужчина едет с сестрой или рабыней… Уж не знаю, за кого он теперь вздумает ее выдавать. И кем она станет на самом деле!
– О, Харальд! – Теперь королева Тюра не сдержала слез. – Что ты такое говоришь?
– Я-то ладно. А вот погодите, что будут говорить по всем Северным Странам!
– Мы попробуем их вернуть, – решил Горм. – Я уже велел готовить два корабля. Один пойдет в Бьёрко, другой в Хейдабьор. Если нам повезет, мы догоним их еще по пути и отобьем ее.
– А если не повезет?
– Хотя бы будем знать, где она и что с ней.
Горм велел обыскать лари Ингер: исчезла самая простая некрашеная одежда, в которой она объезжала пастбища, но исчезли все ее украшения и драгоценные вещи. Тем временем один рыбак пришел с известием, что у него ночью пропала лодка, и тем подтвердил предположение Харальда, что беглецы сели на корабль уже после того, как он ушел из усадьбы Фроди.
– Но как она могла? – плакала Тюра, закрывая лицо краем белого шелкового покрывала. – Моя бедная дочь… не такой участи для нее я ждала! Такой жених… она могла бы стать королевой Норвегии уже этим летом… не могу поверить, что наш дом постигло такое бесчестье…
– Может быть, она и не сама все это задумала, – вдруг подала голос Хлода, приехавшая заодно с Харальдом.
– Конечно, не сама! – огрызнулся Харальд. – Этот негодяй…
– Но Эймунд не мог увезти ее силой из собственного дома, да еще чтобы никто ничего не заметил! – возмутилась Гунхильда. – Она сама этого хотела! Уж тебе ли не знать, что твоя сестра отважна, как валькирия, упряма и всегда умеет поставить на своем!
– Вот именно! – со злорадным торжеством подхватила Хлода. – Она сама захотела. А почему она захотела? Почему это вдруг такая разумная, гордая, честолюбивая девушка, как Ингер, бросила дом, свой род, отказалась от возможности стать королевой и вместо этого сделалась то ли наложницей, то ли рабыней какого-то беглого викинга!
– Мой брат не викинг! – с негодованием крикнула Гунхильда. – Он королевского рода и ничуть не хуже других!
– Сейчас у него нет ничего, кроме штанов, что на нем надеты! И если такая девушка, как Ингер, вдруг прельстилась подобным наглецом и голодранцем, поневоле приходит на ум, нет ли тут какого колдовства!
Все затихли, пораженные словами Хлоды.
– Вот оно что… – пробормотал Кнут.
Казалось, это единственное подходящее объяснение странного, если не безумного поступка Ингер.
– Но неужели вы не понимаете, что она могла его полюбить… – почти прошептала Гунхильда. Сама она слишком часто думала об этом в последние месяцы. – Любовь – такая удивительная вещь… порой она привязывает нас к таким людям, которых никогда не выбрал бы наш разум…
И она невольно взглянула на Харальда: то ли именно его она более всех желала убедить, то ли потому что сама никак не могла избавиться от неразумного и ненужного влечения.
– Это верно! – жестко отозвался Харальд. – Иной раз от любви люди сходят с ума и видят богиню в какой-нибудь… ведьме или троллихе! И совершают поступки, о которых потом горько жалеют!
– Хотя говорят, что в таких случаях не обходится без ворожбы! – Хлода уколола Гунхильду злобным взглядом. – Бывает, что и женатые мужчины смотрят на сторону, если их приворожат. А бывает, что и девушки дают себя одурачить, потому что им в постель подложат руническую косточку!
– Какую еще косточку? – нахмурился Горм. – Ты что-то знаешь?
– Ничего я не знаю. – Хлода попятилась. – Но я слышала немало рассказов о таких делах. Когда хотят навести на человека некие чары – чтобы он заболел, или загорелся каким-то желанием себе во вред, например, вернуться в те края, где ему грозит убийство из мести, или начал страдать от любви к кому-то – этому человеку в постель подкладывают косточку, на которой рунами вырезано заклинание, и такой человек погиб! Помните, жена Фроди болела три месяца, пока в тюфяке не завелись мыши. А когда стали перетряхивать постель, чтобы их выгнать, нашли руническую косточку, и она выздоровела, как только косточку сожгли.
Харальд повернулся к Гунхильде и устремил на нее пристальный взгляд. Он пронзал как клинок – так твердо и холодно смотрели эти серо-голубые глаза.
– Что ты так на меня смотришь? – воскликнула Гунхильда. – Хочешь сказать, что это я приворожила Ингер к Эймунду?
– Трудно найти другого человека, которому это было бы нужно. А сам он едва ли смог, это дело не для мужчин.
– Фру Асфрид много знала о рунах и умела делать амулеты на все случаи, – вспомнила Тюра и взглянула на Гунхильду со страхом. – И ты говорила, я помню, что она многому научила тебя…
– Асфрид никогда не учила меня злой ворожбе! Это не к лицу королеве, она ведь не какая-нибудь старая ведьма! – Нападки на бабушку задели Гунхильду даже сильнее, чем на нее саму. – Никогда в жизни она не наводила на людей болезнь или безумие! Она только помогала, лечила, и меня учила только этому.
– Что толку спорить, – сказал Горм. – Пусть пойдут и поищут в постели у Ингер, нет ли там чего лишнего.
Гунхильда первой бросилась к двери, но не успела сделать и двух шагов, как железная рука схватила ее за плечо.
– А ты сиди! – Харальд почти толкнул ее к скамье. – Без тебя обойдутся.
Тюра и Хлода ушли в женский покой и приказали служанкам перерыть лежанку, на которой спали Гунхильда и Ингер. Гунхильда осталась в гриде, рассерженная, обиженная и негодующая. Сильнее всего ее ранило это ожесточение и холод в глазах и словах Харальда. Выходит, он думает, что она могла испортить его сестру зловредной ворожбой! Он, который… А она уже почти поверила, что он ее любит! Невозможно было не верить после той ночи в кургане Фрейра, да и потом она не раз замечала в глазах его, устремленных на нее, тепло и радость, смешанные с затаенной грустью. И вот все это исчезло. Он снова думает, будто она ведьма! Как будто сам не знает, что из-за любви люди совершают поступки, которые остальным кажутся странными, а им самим – единственно верными. А хотя…
