Марина Эльденберт - Заклятые супруги. Золотая мгла
– Почему у тебя мокрые волосы?
Оказывается, мерзну я вовсе не из поэтических причин, а потому что меня окатило дождем.
– Я вылезала в окно, – угрюмо заявила я. – Точнее, не вылезала, а высунулась. Наполовину.
– Зачем?
Вместо ответа я протянула ему конверт. Взгляд его упал на печать, но Анри не изменился в лице: в отличие от Винсента он никогда не хмурился. Только глаза стали морозными и жесткими.
– Что это?
– Не представляю. Это подбросили в библиотеку, где я отдыхала.
Анри плотно сжал губы, а руки под моими пальцами напряглись. Всевидящий, я же совсем не знаю этого человека. Ровным счетом ничего, даже почерка его не видела. Не думаю, конечно, что он стал бы писать мне записки. И уж тем более он не может использовать магию.
– Когда это случилось?
– Минут двадцать назад. Я уже собиралась уходить, но окно открылось само. – Про то, что мой загадочный поклонник бросался на стекло как взбесившийся пес на дверь, я упоминать не стала. Слишком дико это было. Дико и страшно. – Точнее, не само, в саду кто-то был, и этот кто-то воспользовался магией искажения.
Анри приподнял брови.
– Знаю, как это звучит. Можете считать меня сумасшедшей.
Магия искажения пространства – древнее знание армалов. Настолько древнее, мощное и опасное, что даже мой брат с ним не связывался. Она отнимает очень много сил, изумрудное свечение возникает из-за того, что в пространстве происходят разрывы. С помощью нее можно создавать сокрушительные боевые заклинания, миражи или запросто коснуться человека, находясь на другом конце города.
– Я не считаю тебя сумасшедшей.
И на том спасибо.
– Просто пытаюсь понять, что произошло.
А уж я-то как хочу это понять!
Анри пристально смотрел на меня – так, словно ждал продолжения.
– Я накинула паутину, и он отступил.
– Вы – что?
Я прикрыла глаза. Можете не продолжать, такими темпами скоро весь Лигенбург будет знать, что я некромаг. Основное отличие некромага от некроманта – боевая магия и умение ставить щиты. Некроманты способны поднять зомби, но подпитывать его, как я Луни, им просто не хватит сил. Заклинания разложения они создавать могут, конечно, но для этого им придется сильно попотеть. Собственно, поэтому большинство некромантов – следователи-аналитики.
– Ладно, – Анри спрятал конверт и привлек меня к себе. В его сильных руках было спокойно, но я вырвалась и отступила.
– Что вы делаете? Это письмо для меня!
– Вернемся к этому разговору позже. Бал в самом разгаре.
Он удивительно мягко взял меня под локоть, но тут накатила обида: дурацкая, горькая. Вспомнились все эти разговоры, девицы в их миленьких платьицах – очаровательно-приторные. И Анри со своими чувственными улыбочками, воркующий с Люси Дижон. Интересно, с леди Джейн он тоже так себя ведет? И с Камиллой Уитмор?
– Я туда не вернусь, – я решительно вырвалась. – Вы превратили меня в посмешище.
Он едва уловимо приподнял брови:
– Чем же, позволь узнать?
– Своими любезностями с другими леди и бесстыдством. Такие вольности в танцах недопустимы!
Анри сложил руки на груди, уголки его губ едва уловимо дрогнули.
– Неужели?
– В Вэлее – возможно, не в Энгерии, – под его пристальным и оценивающим взглядом по спине прошла жаркая волна.
– Ты избалованная девочка, Тереза. Привыкла, что игра всегда идет по твоим правилам.
– Меня не интересуют игры, милорд, и я вам не девочка. Я всего лишь требую, чтобы вы не позорили меня. Если вам безразлична собственная репутация, мою трогать не смейте.
– Требуешь. – Уголки губ приподнялись выше. – И что я получу взамен, если выполню твою просьбу?
Я вгляделась в его лицо: улыбается, но насмешки нет. Зато есть что-то другое, в самой глубине глаз – едва уловимое, будоражащее, опасное, от чего становится еще жарче. Он что, вызов мне бросает? Думает, я откажусь?
– А чего вы хотите?
– Тебя.
Низкий, глухой голос отозвался мягкой, томительной дрожью внутри. Он наклонился слишком близко, губами обжигая мои губы: еще не поцелуй, но уже не просто лицом к лицу. Я вдруг понимаю, что дети тут ни при чем. Ни при чем мое состояние, имя или древний род. Анри говорил обо мне, и это не шло ни в какое сравнение с тем, что было раньше.
Он хочет меня.
Меня.
Странное сладкое чувство.
– Неделю полного и безоговорочного подчинения.
А вот это немного отрезвило.
– И зомби для чувственных удовольствий? Сутки, за которые вы не сделаете ничего, что будет мне неприятно. Того же я требую от вас. Двадцать четыре часа полного и безоговорочного подчинения.
Теперь посмотрим, по каким правилам играете вы, милорд. Даже не сомневаюсь, что откажетесь: мужчины не умеют подчиняться и терпеть не могут, когда кто-то ставит им условия.
– Снова требуешь. Просить ты совсем не умеешь?
– Вас что-то не устраивает? – Я с вызовом посмотрела на него. – Испугались?
Неожиданно он рассмеялся – прямо мне в губы, от легкой щекотки его дыхания они загорелись огнем.
– Я согласен.
Анри переплел наши пальцы, на миг лишая возможности здраво мыслить. Неяркий свет газовых ламп отчетливо прорисовал золотые ободки в радужке глаз, а потом он склонился ко мне, заключая лицо в ладони. Все мои неприятности начались с поцелуя, но когда он коснулся моего рта, меня встряхнуло такой отчаянной дрожью, какой раньше не случалось. Кровь быстрее побежала по венам, зашумело в ушах, и я разомкнула губы, отзываясь на ласку. Прикосновения языка заставляли задыхаться, бессильно цепляясь за плечи Анри, я подалась вперед, впервые по-настоящему пробуя вкус его губ, жесткие пальцы мягко касались моих щек, а потом все неожиданно прекратилось.
– Вот и чудно, – низкий влекущий голос, – а теперь пойдем.
Я без колебаний приняла его руку, направляясь в сторону бальной залы. Осознание того, что я беззастенчиво целовалась с мужем в холле Висморов, стянуло с моего лица все краски. Но куда веселее была мысль о том, на что я перед этим согласилась.
13
– Почему ты не любишь танцевать?
– Я танцевала с вами все танцы, которые вы захотели.
Это правда. Я никогда столько не танцевала, ни разу, ни на одном балу. Даже когда за мной еще не закрепилась репутация мрачной особы, с которой не о чем поговорить. Поразительно, но этот слух пустили обиженные джентльмены, с женщинами у меня просто не складывалось. Как с леди Энн, например. Конечно, пуншем я всех не обливала, но меня всегда считали слишком заносчивой, слишком серьезной, слишком холодной, слишком прямолинейной. Эти «слишком» доходили до меня из разных уст, а поскольку я и впрямь придерживалась прямоты в общении, очень скоро мой круг сузился до размеров колечка на самый изящный палец, посреди которого я и застряла. Одна.
– Напряженная, как если бы я заставил тебя делать что-то неприличное.
Я не знаю, что ответить. Мне уютнее с призраками и с книгами, чем с людьми, и я никогда не умела этого скрывать. В экипаже темно, только огни фонарей изредка заглядывают внутрь, пробегают отблесками по темному бархату сиденья напротив, по нашим лицам и по рукам. Мы сидим рядом – так он захотел, Анри смотрит на меня, я же упорно смотрю в окно. Дождь перестал, но он еще отражается огнями и изломами теней в лужах, в блестящих каплями листьях, звучит плеском в брызгах из-под копыт. После дождя дышится легче, воздух напоен такой пронзительной свежестью, какой больше никогда не почувствуешь.
– А еще ты любишь дождь. Почему?
Я вздрогнула и медленно повернулась к нему. Об этом меня никто никогда не спрашивал.
– У нас игра в вопросы?
– Тереза, – его пальцы очерчивают мою скулу, – ответь.
– В нем есть что-то потустороннее.
– В ливне?
– Особенно в грозах.
Это сложно объяснить – тому, кто не знаком с некромагией. Сложно, потому что во время дождя блекнут краски, в природе пробуждается нечто первобытное. Достаточно только посмотреть, как саван туч стирает с неба цвет, чтобы раз и навсегда проникнуться этой картиной. Я всегда на шаг ближе к смерти, чем остальные, а мир во время дождя напоминает мне грань, на фоне нее жизнь становится ярче.
– Это странно. Знаю.
– Вовсе нет.
– Тогда почему вы на меня так смотрите?
Без насмешки, с легким прищуром, изучая. Сильные пальцы скользнули по подбородку, коснулись шеи.
– Потому что мне интересно все, что касается тебя. Что ты любишь. Что чувствуешь. Чем ты дышишь.
– Воздухом.
Простите, само вырвалось. И да, я ни капельки не романтик.
Анри снова рассмеялся:
– Ты очень похожа на своего брата.
– Надеюсь, не фигурой.
– Внутренней силой. Я слышал о реформе, которая изменила жизнь Энгерии. И слышал, чего ему это стоило.
О да. В прошлом году Винсент предложил ввести талантливых ученых в высший свет – читай, присвоить им титулы, но и позволить им свободно заниматься своими изобретениями, без бюрократических проволочек. Криков было море. Поначалу ему крутили пальцем у виска – шутка ли, подпустить к аристократии «ученых выскочек». Лично я ничего против не имела, мне всегда казалось, что наука магии не навредит. Но то мне.
