Дорога смертников (СИ) - Агеев Денис
Я открыл дверь и вошел внутрь. Просторный холл был наполнен светом и свежестью. У стены слева на стеклянной тумбе стояла огромная расписанная в древнегреческом стиле ваза, которую жена сама вылепила и разукрасила. Откуда-то издалека доносилась музыка и смеющиеся голоса.
— Эрика, дети, я дома! — оповестил я о своем приходе. Никто не откликнулся. Наверное, не услышали.
Я прошел по холлу, свернул в узкий коридор, стены на котором пестрили неумелыми рисунками младшей дочери, минул две двери, одна из которых вела на кухню, а вторая — в гостиную. И дошагал до выхода во внутренний двор. Сквозь затемненные стеклянные стены я уже разглядел, что на нем царила суета. Туда-сюда расхаживали какие-то люди. Музыка и голоса доносилась именно оттуда.
Я отвори дверь и вышел во двор. Посередине стоял длинный стол, вокруг которого сидели знакомые и не очень люди. Во главе находилась старшая дочь в праздничном белом платье и разноцветном колпаке. Недалеко от нее — Эрика, а рядом с ней какой-то незнакомый мужик. Отмечают день рождения? Но ведь у старшей оно осенью, а сейчас на дворе весна! Или я что-то перепутал?
Я замер, в недоумении разглядывая все вокруг. Меня по-прежнему никто не замечал. Все разговаривали, шутили, кто-то ходил по двору, кто-то просто стоял, сложив руки у груди.
— Эй, что здесь происходит? — спросил я, подойдя к столу.
На меня посмотрела какая-то незнакомая женщина, нахмурилась. Седовласый мужчина с глазными кибер-имплантами, сидящий рядом с ней, тоже вопросительно уставился в мою сторону.
Старшая дочь с тревогой посмотрела на меня, потом обратилась к Эрике:
— Мама, кто это? Что ему нужно?
Еще какие-то люди, которых я тоже видел впервые, стали вставать из-за стола и подходить ко мне.
Эрика медленно поднялась и посмотрела на меня. Еще полминуты назад она улыбалась, но теперь на ее красивом уставшем лице поселилось беспокойство. Мужик рядом с ней прищурился, но пока что сидел на месте.
— Кто вы? Как вы попали сюда? Это частная территория. Я попрошу…
— Эрика, да что с тобой? — перебил я жену. — Это я, Шой! Ты что, не узнаешь?..
Лицо жены окаменело, глаза заблестели от слез. Она чуть поморщилась и покачала головой.
— Нет, нет, — она все сильнее качала головой. — Шой не вернулся. Его больше нет! Он… он… — и она заплакала, накрыв лицо ладонями. Кто-то возмущенно загомонил, раздался плач младшей дочери.
— Слушай, я не знаю, кто ты такой, но зря ты все это затеял, — произнес тот мужик, что сидел рядом с женой и резко встал. Его голос похолодел. — Тебе лучше уйти. Сейчас же!
Меня пробило в пот, а кожу почему-то зажгло, словно меня облили спиртом и подожгли. Во рту вмиг пересохло, ноги подкосились. Что они такое несут?!
— Это ложь! — выкрикнул я, но голос дрогнул, и крик скатился в хриплый шепот. — Я не погиб! Я здесь, перед вами.
Жена продолжала рыдать, к плачу младшей дочери присоединился всхлипывающий голос старшей. Гомон остальных тоже нарастал, перерастая в монотонный гул возмущения.
— Эрика! Эрика, взгляни на меня! — Я потряс жену за руку, но она не откликнулась, продолжая рыдать и держать ладони на лице. — Я здесь! Я живой! Твой муж вернулся с войны и сейчас стоит перед тобой.
— Послушай, друг, если ты сейчас же не уйдешь отсюда, я буду вынужден прибегнуть к силе, — твердо сказал мужик и положил руку мне на плечо, крепко вцепившись пальцами.
Я с легкостью скинул его ладонь, что-то мне подсказывало, что я был намного сильнее и быстрее его. Любого из них. Внутри меня заклокотала ярость. Я облизнул сухие губы и отошел на шаг.
— Я живой! Я вернулся домой! — громко сказал я, но не настолько громко, как рассчитывал. Голос дребезжал, словно я говорил через сломанный рупор.
— Хватит! — внезапно вскрикнула жена, убрав руки от лица и резко посмотрев на меня. Ее заплаканные голубые глаза, в которые я так любил смотреть, разглядывая свое отражение, сейчас пылали отчаяньем и злобой. — Шой погиб! Он обещал вернуться, но не вернулся! Ясно вам?
Лица жены и того мужика, что напрягся и готовился к драке, лица дочерей и других людей, которые были мне не знакомы, но почему-то находились в моем доме и бросали на меня осуждающие взгляды, стали отдаляться и отдаляться. Мир начал искривляться, словно само пространство вокруг скукожилось под неведомыми физическими законами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Я закричал, но крик мой был тихим, вялым. Криком призрака, а не человека.
Я раскрыл глаза и резко вскочил. Зрение не успело сфокусироваться, поэтому перед глазами все расплывалось, словно в мутной воде. В голове гудело, кожа на конечностях и лице пылала жаром. В горле саднило и кололо, словно его наполнили песком. Я часто и хрипло дышал, но воздуха мне все равно не хватало. А еще я совершенно не понимал, что происходит, и где я нахожусь.
Но вскоре рассудок вернулся. Я лежал в своей ячейке, мокрый от пота и весь красный от ожогов. Неподалеку гремел чей-то раскатистый храп, кто-то бубнил что-то нечленораздельное. Кто-то болезненно стонал.
Превозмогая боль, вспыхивающую в разных участках тела, я медленно сменил положение из полулежачего в сидячее. Глубоко вдохнул и выдохнул. Прокашлялся. Легкие как будто отказывались впитывать воздух. Стер пот с лица и прильнул к стенке спиной. Сердце колотилось в груди с рвением гидравлического двигателя, но я уже начал успокаиваться.
Черт, как же я устал! И еще этот кошмар…
Просидев так еще с полминуты, я потянулся к ранцу и достал обеззараживающий спрей. Обильно опрыскал им обе руки, шею и лицо. С кряхтеньем встал и медленно побрел по полумраку в кухонную зону. Голова по-прежнему кружилась, меня мотало из стороны в сторону.
Дошел до водомата, взял стакан и наполнил его до краев. Вода была не особенно холодной, поэтому осушил его в один миг и набрал снова. Отпил половину и огляделся. И только сейчас осознал, что за столом неподалеку кто-то сидел. Несмотря на полумрак и испорченное зрение, я все же узнал в объемной фигуре Гигеона. Здоровяк склонил голову и смотрел на пустой стакан. Не шевелился и, казалось, даже не дышал, словно прибывал в стазисе. Сидел, как нарисованный.
Я подошел к нему, сел напротив.
— Не спится, Гигеон?
Здоровяк не ответил, даже не посмотрел на меня. Все так же продолжал буравить взглядом пустой стакан. Похоже, он так и не отошел от пси-испытания на предпоследнем раунде.
— А меня вот кошмары мучают, — почему-то сказал я ему. — Жена и дети снятся. И еще такое ощущение создается, будто я уже мертв.
Гигеон поднял на меня взгляд, но в его глазах не отразилось ни единой эмоции, ни мысли. Пустой, бессмысленный взгляд. Как будто разговариваю с собакой или куклой.
— Может, потому что так и есть? — раздался голос из полумрака, и на небольшой круг тусклого света, порождаемого приглушенным светильником, вышел Айрекс. Подошел к водомату и налил себе стакан воды.
— Что так и есть? — спросил я, хотя и понимал, о чем он говорит.
— Ты уже мертв, просто еще не осознал этого.
— Тогда ты, Гигеон и все остальные — плод моего умирающего сознания?
Айрекс опрокинул стакан и небрежно бросил его на подстаканник.
— Может, и так. А может, все наоборот. Вы все — лишь персонажи в сказке, в которую я попал.
— Похоже, проблем с головой у тебя еще больше, чем у Гигеона. Но он хотя бы молчит, а ты какую-то ахинею несешь, — выдавил усмешку я.
Айрекс хмыкнул и покачал головой. Уходя обратно во мрак, бросил через плечо:
— Помни, что все сказки всегда заканчиваются, а главные герои — побеждают.
Он ушел, а я остался наедине с безмолвным Гигеоном. Что Айрекс хотел мне сказать? И зачем? Были ли его слова наполнены скрытым смыслом или же он просто ляпнул какую-то чушь? Я не стал ломать голову над этим, а решил снова лечь спать. Головокружение утихомирилось, жажда была утолена, да и боль в теле заметно спала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Лег на койку и закрыл глаза. Но сон не шел. Вместо него в голову лезли мысли и обрывки образов. Сцена падающего в лаву Фроста и толкающего его Ролдана вновь предстала перед мысленным взором. Вспомнился Нойс с его победоносной улыбкой — таким радостным я его еще никогда не видел. Все же в последнем раунде он впервые достиг цели первым. Да и за выбор самого легкого пути его никто не осуждал. Все понимали, что на Арене главное — выжить.