Прожорливое терпение (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович

Я сразу понял, что просто замечательно, что звука творящееся вокруг механическое мракобесие не производит, как и вибраций. Скорее всего, нас бы просто порвало в клочья ударной волной от ударных движений некоторых из этих «деталек». Еще двумя хорошими новостями были возможность дышать и, как ни странно, пол, выполненный из широких металлических листов бронзового цвета, с круглыми выпуклыми заклепками.

— Ты чиво наделала?!! — раздался истошный крик… Мимики Фуому. Бардесса, держась за многострадальную худую задницу, круглыми глазами смотрела на свою товарку, а прижатыми кошачьими ушами сигнализировала всем вокруг, что напугана до усрачки.

— Этому искусству меня научил старик-наставник! — хвастливо заявила Какаротто, не делая попыток сдвинуться с места, — Седой, горбатый и худой эльф, отправивший меня на этот глупый континент! Не волнуйся, Мимика-чан! Как только мы победим этих подлецов, то приём вернет нас обратно! Можешь драться смело, не опасаясь, что они вновь пустятся наутек!

По лицу Мимики было крупными нецензурными буквами написано, что она очень даже «ЗА», если мы с Саякой пустимся бежать, а драться ей как-то не хочется. Ушибленная старым горбатым эльфом лисица тем временем наслаждалась своим словесным поносом, объясняя своей подруге (бывшей?), как именно работает её приём «Запретное искусство: Вызов на бой!». Работал он просто как тапок — а именно перемещал всех участвующих в конфликте в случайную зону, из которой невозможно было сбежать. Последнее было граничным условием. Закрытая зала дворца, внутренняя территория давно потухшего вулкана, да хоть летающий остров! Главное — что никуда противники друг от друга не могли деться, пока один из них не победит! Хотя в такое место её, Рюуку, заносит впервые…

Пока круги ограждают каждого из нас, но это лишь временно — защита даёт возможность подготовится к грядущему бою и привести мысли в порядок.

Звуки голоса кицуне прервал удар ладони по кабуто. Выполнить это по лбу мне было откровенно сложно, поэтому пришлось типа бить себя в район уха, чтобы вызвать нужный звук. Завладев тем самым вниманием всех остальных, я решил прибегнуть к древнему искусству избегания мордобоя — дипломатии.

— Рюука Какаротто, — открыл болтологию я, — и Мимика Фуому. Я слышал о вас обеих. Только вот… если репутация бандитки, воровки и звуковой террористки полностью заслужена, то Какаротто-сан вроде слыла доброй, порядочной, отзывчивой и честной девушкой. Что сподвигло воительницу с высокой личной целью заняться бандитизмом?

— Ты слышал обо мне? — уши Рюуки встали торчком, — Правда? Ах да, точно, мы же понимаем друг друга! Ты с Хелиса, Таинственный Страж? Впрочем, неважно! Я…

— Да я тебя выпотрошу! Убью! Зарежу! Болт от арбалета в ж… ой! — Мимика в ярости кинулась на ограждающий её барьер, — Я — бард! Я пою! Для людей!

— Для каких людей ты поешь, выдра недоношенная?! — раздался вопль ярости от Саяки, до этого момента тихо сидевшей в своем кругу, — У тебя самый мерзкий, самый противный, самый гадкий голос из всех, что я слышала! А я родилась и выросла в деревне ведьм, ты, паскудница!!

— Я тебя живьем сожру, уродина-горничная!!

— Мечтай, говно-певица!

Начался безобразный… срач, в котором гордо доминировала Саяка, действительно имевшая просто колоссальный опыт скандалов среди женщин. Она втаптывала то краснеющую, то бледнеющую кошкодевочку в прах и пыль, заставляя ту кидаться на барьеры с зубами настежь. Я за предыдущие чудесные встречи помнил, что у Мимики оценка качества её пения является очень больным местом, даже если её просто просить «этого» больше не делать, а уж если критика идёт прямо и именно теми словами, которые это пение заслуживает…

— Жопоголосый котёнок!

— М-мряу!! Убьююююю!!!

— Да тебя надо с двух сторон кастрировать! Чтобы не пела и не размножалась!

— ЫЫЫЫ!!! Убью!

Продолжалась перепалка недолго, но обоих девчонок завела по полной. Теперь уже две тонкие фигурки, одна из которых была совсем небольшого роста, уже пожирали друг друга глазами. Фиолетововолосая Мимика извлекла из инвентаря небольшой арбалет, а Саяка… достала метлу, несколько раз ей демонстративно шкрябанув металлический пол, с намеком смотря на оппонентку — мол, время убирать мусор. Кицуне хрипло хихикнула.

— Мы удачно нашли друг друга, Таинственный! — выкрикнула она, — Маленькая любит петь, а я люблю драться! Только вот что-то мало желающих выходить со мной на бой! Так что готовься, мы скоро начнем!

И вот тут я почувствовал, что начинаю всерьез сердиться. То есть, мы имеем в наличии две козы-вредительницы, каждая из которых самым наглым образом паразитирует на обычных людях? Простых, ни в чем не виноватых, живущих своей жизнью? Более того, тех, кто нашел, накормил и обогрел эту тощую мелкую гадость? На фоне функционирующей вокруг нас машинерии, подобное признание казалось еще более жалким, низким и отвратительным, чем оно было на самом деле.

Есть только одна вещь хуже соседа с перфоратором — это здоровый и физически крепкий сосед с перфоратором, которому ты не в состоянии выразить всю глубину глубин его неправоты. И даже в этом случае есть варианты, особенно если ты — пришедший со смены электрик.

У меня варианты были.

— Саяка, — еле слышно прошептал я, — Как только начнем — сразу на них «драку».

— Угу! — энергично кивнула девушка.

Тем временем светящиеся круги вокруг нас начали мигать, что послужило сигналом нашим противницам начать подготовку. Мимика начала бренчать на извлеченной гитаре, выкрикивая названия усиливающих песен — для выносливости, для регенерации, обостряющую внимания, воодушевляющую. У Рюуки всё было попроще — подняв над головой свою двухметровую дубину, покрытая белой шерстью девушка накладывала на себя боевые усиления собственного класса. «Ярость», «боевой дух», «непреклонная воля»… и что-то там еще.

Затем… круги потухли. И именно в этот момент я молниеносно сменил краденный парадный доспех гвардейца даймё на свою старую слабую и давно уже неактуальную броньку. Взглянул на разинувшую рот кошку и лису, презрительно скривился и крикнул:

- Вы меня — разочаровали!

А затем атаковал. Сразу, рывком «по зову сердца», влетая с головой в облако тумаков и пинков, молниеносно забабаханное Великим Мудрецом.

Это были очень даже болезненные 15 секунд! Мне вполне ощутимо засветили и в глаз, и по ребрам, и в нос заехали прямо как полагается, несколько раз замечательно пнули, а под конец наградили настолько четко попавшим хуком, что из глаз брызнули звезды. Но, всё-таки, я этого ожидал, поэтому вытерпел, а как только пыль начала развеиваться — бабахнул своим «пламенем страсти» под синхронные вопли девиц, у которых моментально начало припекать! Как только вспышка в форме сердца погасла, я от всей души пнул под задницу очумело вращающую головой побитую Мимику, запуская ее во второй полёт за сегодня, а затем использовал еще один рывок «по зову сердца», чтобы оказаться вплотную к Саяке.

Ощутив, как регенерирующие свойства ауры Мудреца и моего рывка к «даме» заработали синхронно, выпрямился, указывая бывшей ведьме на дымную дугу следа оставшуюся после подпаленной бардессы:

— Фас!

Воинственно хрюкнув, Саяка взмахнула метлой, устремляясь в погоню. А я молча пошёл на дымящуюся, побитую и ошарашенную Рюуку Какаротто, стоящую с опущенной на пол дубиной. Синяки и ушибы на той рассасывались буквально на глазах от работающей песни напарницы, но меня это не смущало. Главный урон, причем очень серьезный, нанесен Мимике, а значит, я смогу оставить на Саяку её добивание. А вот своей оступившейся подругой займусь сам.

— Мач-сан?! Откуда… как…, — удивленно бормотала кицуне, все-таки парируя мой удар мечом с помощью дубины. Она отступала, не торопясь, шаг за шагом, но отступала.

В этом мире, в этой плоскости непонятных работающих механизмов, под тенью гигантских шестерен, я надвигался на белошерстную кицуне, продолжая осыпать её парируемыми ударами.

— Для этого ты хотела стать сильной?! Чтобы бить тех!? Кто драться… не хочет?! Ну так бей! Бей! — я орал зло, в исступлении, без особого смысла размахивая мечом, даже специально прикладываясь его острием о здоровенный столб дубины. Мне было горько и обидно, как бывает любому, кто наблюдает падение знакомого человека, к которому был неравнодушен.