Русь. Строительство империи 5 - Виктор Гросов
— Такшонь, — горло пересохло от долгого молчания, — ты сказал, Оттон на Галич зарится. Объясни. Зачем ему наш край? Он же за горами, в своих германских землях сидит.
Такшонь повернул голову. Он дышал с трудом:
— Не все так просто, княже. Оттон с Русью дела вел. С княгиней Ольгой переговоры крутил, а после со Святославом снюхался. Я знаю доподлинно — они о Византии думали. Галич для него — ворота на Балканы.
Я прищурился. Даже так? В груди шевельнулось любопытство. Святослав с Оттоном договаривался? Это очень интересно.
— Говори яснее, — сказал я. — При чем тут Византия?
Такшонь кашлянул.
— Оттон со Святославом хотели Византию прижать. Император германский силу свою растил, а греки ему поперек горла стояли. Галич — место важное. Через него пути идут, торговые, широкие. Святослав обещал Оттону думать о союзе, а тот Галич приглядел. Не просто так.
Длинная дорога, которая прорезает реки и леса, несет золото и меха. Значит, Оттон хотел этот путь под себя подмять? Я выпрямился.
— Чтобы Византию ослабить?
Такшонь медленно поднял взгляд.
— Да. Через Галич товары текут, как кровь по жилам. Кто путь держит, тот силу имеет. Оттон это понимает.
Торговля — дело серьезное. Я сам купцов привечал. А тут император Оттон делает то же самое. Я потер подбородок.
— И Святослав согласился? — спросил я.
Такшонь помедлил, потом ответил:
— Не совсем. Святослав слушал, обещал подумать. Он Византию сам не любил, но Оттону до конца не доверился. А тот давил. Галич ему нужен был.
Я встал, прошелся по горнице. В моей голове складывалась картина. Оттон видел в Галиче точку, откуда можно силу тянуть. Торговля — это золото, а золото — это власть. Я остановился у окна, за которым чернела ночь.
— Такшонь, — сказал я, не оборачиваясь, — а что Оттону с этого? Византию прижать — понятно. Но он же не дурак, свои выгоды считал. Стоило ли все это того? Что он хотел взять?
— Силу, княже. Византия — враг богатый. Оттон через Галич торговлю бы подмял, а с ней и греков придавил. Ему это выгодно.
Я повернулся, посмотрел на него.
— Ты уверен? — спросил я. — Про то, что Оттон с Ольгой говорил, со Святославом договаривался? Откуда ты это знаешь?
Такшонь усмехнулся, но усмешка вышла какой-то кривой.
— Слухи, княже. Да не простые. Люди мои в Галиче купцов слушали, что с запада шли. Оттон с Русью дела крутил, это точно.
Слухи — дело скользкое.
Такшонь откинулся на лавку, дыхание его стало тяжелее.
— Оттон не один был. С ним другие крутились. Но это я точно знаю — Галич ему нужен был из-за Византии. И Святослав это понимал.
Я смотрел на него. Оттон, Ольга, Святослав. Галич — это точка, где сходятся пути, где торговля дает силу. Но почему Святослав не дал хода всей этой истории? Или дал?
— Такшонь, — сказал я, остановившись у очага, — Святослав Оттону отказал?
Он ответил тихо:
— Не знаю точно, княже. Святослав хитрый был. Слушал, обещал, но делал по-своему. Оттон ждал, а потом Святослав погиб. Теперь ты за него.
Я смотрел в огонь. Пламя лизало поленья, искры взлетали вверх. Святослав погиб. Великий князь Руси. И Галич теперь Такшонь мне отдает. Оттон далеко, но рчки императора загребущие.
— Такшонь, ты говорил про пути. Это я понял. Но Оттон — воин, не торговец. Что ему еще от Галича надо?
Такшонь открыл глаза, взгляд его был мутным.
— Войска. Оттон через Галич свои дружины к Дунаю гнать хотел. Против Византии.
Я представил германских воинов — в доспехах, с длинными мечами, что маршируют через наши леса. Галич — ворота к большой реке. Я подошел ближе, сел напротив Такшоня, руки легли на колени.
— К Дунаю? Зачем ему туда?
Такшонь приподнялся на локте, повязка на ребрах натянулась. Он поморщился, но ответил:
— Дунай — река большая. Византия там силу держит. Оттон хотел греков с запада ударить. Галич ему нужен был, чтобы дружины пропустить.
Плацдарм. Значит, Оттон войну замышлял?
— Войска через Галич. А что он там, у Дуная, взять хотел?
— Италия, княже. Оттон туда смотрит. Византия ему в Италии мешает, силу свою кажет. Если греков ослабить, он там верх возьмет.
Я повернулся, посмотрел на него. Италия — земля далекая. Оттон рвался туда, а Византия ему мешала
Ослабить Византию — значит, открыть себе дорогу. Оттон это понимал.
— А еще воины наши ему приглянулись. — Добавимл венгр. — Славянские дружины в Европе славу имеют.
Я вспомнил Добрыню — широкоплечий, тяжелый меч. Алешу — топор в руках, сила в каждом ударе. Ратибора — кинжалы быстрые, точные. Они бьют крепко, это правда. Оттон на таких глаз положил?
— Он за славянскими воинами шел?
Такшонь усмехнулся, но усмешка вышла слабой.
— Да, княже. В Европе наших бойцов ценят. Оттон через Галич к нам бы пробрался, набрал бы людей, повел на юг.
Я смотрел в огонь. Пламя лизало поленья, искры взлетали вверх.
Галич для немца — путь к войне.
Я подошел к окну, посмотрел в ночь. Костры снаружи гасли, тьма сгущалась.
Власть. Оттон рвался к ней. Я представил, как германские дружины стоят у Дуная. Византия сильна, но Оттон хотел стать сильнее.
— И сколько воинов он мог взять? — спросил я, не оборачиваясь.
Такшонь помолчал, потом ответил:
— Сколько дал бы, княже. Сотни, тысячи. Наши люди бьют крепко, а Оттон это знал. Через Галич он бы к нам пришел.
Я сел у очага, положил руки на колени. Галич — это точка, где начинается война. Оттон видел в нем силу, которую я только начал понимать. Я посмотрел на Такшоня.
— А если бы он пришел? — спросил я. — Что бы стало?
Такшонь закрыл глаза, голос его стал тише:
— Война бы большая была, княже. Византия бы дралась, а Оттон бы нас в нее втянул. Галич бы первым стоял.
Я все равно не понимал. Зачем Оттону чесать левое ухо правой рукой? В смысле, зачем идти на Византию самому, если можно натравить на нее кого-нибудь? Может так и было? Оттон натравил на византийцев Святослава, а те решили
