Последняя битва #1 - Данияр Саматович Сугралинов
— Ау-у! — взвыли легионеры, устремившись за ним, и в этом реве я отчетливо расслышал подвывание и хохот Ридика.
Они с Леррой, словно вспомнив былые дни в Летучем отряде, врезались в толпу демониаков, как раскаленный нож в масло: огненные плети суккубы расчищали путь, в то время как невероятно быстрые клинки демона находили уязвимые места в доспехах противников.
— Все думают, что мы живые! — Голос Ридика, пронзивший какофонию сражения, звучал почти весело. — А это не так!
Молох, Агварес и Аваддон бежали среди первых, отчего я лишь развел руками: ничему их смерть не научила! Опять лезут сломя голову в самую гущу!
Генералы подавали плохой пример, потому что никто не щадил себя. Даже Сильва и Тарзак сражались с той особой яростью, что рождается из смеси долга и жажды мести. Рядом с ними изящно несла смерть легат Лилит, за нее в мое отсутствие инстинктивно держалась моя когорта.
Пора было заканчивать.
Использовав Дьявольское ускорение и Стремительность урагана, я стрелой полетел к главной цели — застывшему телу Угар-Намтара, все еще скованному эффектом Оцепенения души. Время поджимало: я чувствовал, как заклинание начинает слабеть, как сущность босса демониаков пытается вырваться оттуда, куда я ее отправил, и понимал, что случится это намного раньше положенного часа.
Ударил я незатейливо — апперкотом в массивный выпирающий подбородок Угар-Намтара. Призрачный Коготь Тьмы вырос из кулака и пронзил его голову. Шкала жизни босса демониаков опустилась. Отлично, враг уязвим!
Кулак-молот — и Коготь Тьмы впился в висок Угар-Намтара. Прямой в горло, снова удар, еще и еще! Его шкала жизни падала рывками, с небольшим опозданием, не поспевая за моей скоростью, но все же с каждым попаданием все отчетливее стремилась к нулю.
В замедлении было видно, как его плоть расходится волнами под моими ударами, как взлетают ошметки плоти и брызги крови, как ломаются и крошатся кости. В последний удар я вложил всю ярость за погибших товарищей, которых успел оплакать, а потом воскресить.
И когда мой кулак пробил грудь Угар-Намтара (нет, Люция), в его застывших глазах что-то поменялось, промелькнули не только гнев и ненависть от бессилия, но и ужас. Сколько бы воплощений у него ни было, их число конечно!
Босс вспыхнул, его тело начало рваться, словно старая рубаха по швам, а из трещин и разрывов полился ядовито-желтый свет. В этом сиянии, ослепительном даже для моего замедленного восприятия, растворялась не просто физическая оболочка демониака, отдавшего свое тело Люцию, но и сама сущность истинного врага Преисподней.
В этот момент — мгновенно, на грани озарения, а может, благодаря подтверждающему голосу Хаоса в голове — я осознал: уничтоженная сущность сделала Люция слабее. Чтобы его окончательно развоплотить, нужно всего лишь покончить с каждым его воплощением.
Над полем боя вспыхнули руны:
Угар-Намтар, босс демониаков, мертв. Демониаки проиграли!
Взорвавшись, труп Угар-Намтара запустил цепную реакцию: все демониаки одновременно начали исчезать, растворяясь в воздухе подобно утреннему туману. Они таяли, и их предсмертные крики сливались в единый вой отчаяния, эхом прокатывающийся по Окаянной бреши. В этом хоре агонии слышалось нечто большее, чем просто боль, — осознание не только поражения в Играх, но и конца пути, после которого их ждет лишь великое ничто.
Я наблюдал за этим, выйдя из ускорения и не веря, что совсем недавно настолько отчаялся, что подумывал о том, чтобы просить Люция о пощаде. Я, сын самого Азмодана!
Оставалось кое-что завершить — оторвать голову верховному жрецу Бездны. Найти Лариона труда не составило: смертные шарахались от него как от зачумленного, а демоны, окружив плотным кольцом, не спешили с расправой.
Шутник Ридик, верный своей натуре, подкрался сзади и дал Лариону такой пинок под зад, что он, кувыркаясь, пролетел не меньше двадцати метров. Поднявшись на дрожащие ноги, жрец издал пронзительный визг: к его ягодицам намертво прилипла раскаленная добела подкова, с которой стекали капли расплавленного металла.
— Снимите! Снимите ее! — верещал Ларион, безуспешно пытаясь дотянуться до источника своих мучений. Его пальцы обжигались о раскаленный металл, но он все равно продолжал хвататься за подкову, только усугубляя свои страдания. — Умоляю, она же прожжет меня насквозь!
Его метания и крики только усилили веселье демонов. Кто-то предложил ему сесть и остудить подкову, выглядевшую точь-в-точь как дорогие унитазные стульчаки в богатых домах Даранта. От этого сравнения хохот стал еще громче, а истерика Лариона — еще неистовее.
Молох, Аваддон и Агварес прекратили издевательства, но только для того, чтобы навсегда закончить мучения жреца. В движениях генералов, размеренно наносивших удары, чувствовалась не просто ярость — это была холодная, расчетливая месть за каждую каплю пролитой крови их легионов как здесь, в Окаянной бреши, так и в Преисподней.
— Где теперь твоя Бездна, жрец? — Голос Молоха громыхал подобно камнепаду в горах. — Слышал, раньше ты служил Нергалу? Что ж, отправляйся к нему в небытие!
Верховный жрец пытался сопротивляться, но его магия, еще недавно заставлявшая трепетать самих демонов, теперь казалась жалкой искрой перед лицом возрожденного пламени Преисподней. В его глазах плескался страх — тот самый, что он, когда-то Первый инквизитор Нергала Лучезарного, так часто внушал другим.
Я позволил генералам насладиться мигом возмездия, прежде чем сделать шаг вперед. Моя ладонь сама потянулась к груди Лариона, легко проникла в мягкую плоть, пробила ребра и нащупала сердце, находя единственную точку, где смертное тело соединялось с дарованной Бездной силой.
Одно стремительное движение — и по изможденному лицу верховного жреца пробежала тень мучительного осознания: это конец. Эти Игры, где все, как он думал, было предрешено, обещали стать легкой прогулкой и сулили веселье, но обернулись бесславным концом.
Но даже в последний миг своего существования он так и не постиг главной, роковой истины: его госпожа, та самая Бездна, которую он провозглашал единой и истинной богиней всего сущего, хладнокровно отправила его на заклание демониакам.
Неслучайно Бездна избрала верховным жрецом именно Дэку. Тот, кто должен был выжить любой ценой, совершил немыслимое: пожертвовал собой, вопреки всякой логике. Его поступок, непостижимый для расчетливого разума Бездны, стал той самой переменной, которую она не смогла предусмотреть. Предательство Дэки и его самопожертвование ради высшей цели навсегда останутся за пределами ее понимания.
Ларион же ни при каком раскладе не пережил бы этих Игр, потому что Бездна по какой-то причине прогнулась под Люция. Демониаки были обречены на победу, но несколько случайностей сломали весь план… Но что все же двигало Бездной на самом деле?
Размышления оборвали раскат
