Сорные травы - Дмитрий Дзыговбродский
– В себя приходила?
– Нет, – ответил Лысый.
– Когда авария была?
– Двадцать три минуты назад, – по-военному четко отрапортовал Лысый, глянув на часы. – Доктор, спаси девку. Вижу, херово ей. У меня кореш таким же бледным был, когда ему маслину в брюхо засадили.
Я быстро осмотрел девушку. То, что ей плохо, видно и так. Зеленоватая бледность и круги под глазами к признакам хорошего здоровья не относятся. Дыхание поверхностное и быстрое, пульс здорово частит, брюшная стенка напряжена. Синяки на груди и животе уже налились темным. Чуть перевернул набок – сразу же бросилась в глаза припухлость на пояснице. Ясно – и хреново. Кажется, почка.
– Валентина Матвеевна, свяжитесь с оперблоком, срочно нужна операционная. Похоже, тут внутреннее кровотечение. Подозреваю разрыв почки. Кровь на полный анализ, группу, гематокрит[7]. Время свертывания, время кровотечения, протромбин, фибриноген[8]. И найдите мне ассистента.
– Иван Игоревич, так ведь никого нет.
– Совсем?
– Олег Федорович и Диана в операционной, с утра не выходили. По плану им еще минут сорок работать. Сергей Леонидович не мог связаться с дочерью – побежал в ее школу.
– А Луканов?
– Сбежал он, – медсестра брезгливо поджала губы. – Как эти вломились с требованием врача, так он по второй лестнице убег.
– Мудак, – холодно констатировал я. – Интерны в отделении?
– Только двое – остальные тоже ушли домой.
– Зови, пусть опыта набираются.
Зазвонил телефон: Машка. Живая. Уже легче. Но как же не вовремя. Я коротко рявкнул в трубку – на разговоры времени не было – и рванул в сторону операционной.
– Анализы цито[9], и больную в оперблок!
Через двадцать минут я уже стоял в белом бестеневом свете операционной лампы. Врут те, кто говорит, будто в оперзале пахнет одними антисептиками. Этот запах не описать несколькими словами, как несколькими нотами не сыграть полифоническую фугу. Он почти неуловим, но привычен любому хирургу. Если бы у меня попросили свободными ассоциациями описать его, первым словом назвал бы «страдания». И не важно, что сознание одурманено наркозом, – телу все равно больно и страшно.
Девушка лежала на столе совсем бледная – как будто прозрачная. Признаки раздраженной брюшины усилились – так что я правильно угадал. Артериальное давление ниже восьмидесяти – капельница заливала препараты, но эффекта пока не было. Пульс скакал от сотни до ста двадцати.
Парень-интерн бодро отчитался по результатам экспресс-анализа – вторая минус, полный анализ в норме – пока еще в норме, скорее всего гемоглобин вниз пойдет. Свертываемость низкая в сочетании со странными значениями фибриногена и протромбина[10]. Первое хорошо – всегда проблема с экзотическими группами крови вроде четверки. А вот последнее непонятно – вроде здоровая по виду деваха, ну, не считая аварии. Тромбоциты в норме. Так почему же такой низкий показатель свертываемости? Но ладно, будем работать с тем, что есть.
Анестезиолог пошаманил – по-другому их работу и не назовешь, все по чутью, прикидкам да головоломным формулам, которые больше на магию похожи, чем на науку. Слишком уж индивидуальные организмы у пациентов – что одному на чих, то другому на вынос вперед ногами. Врач посмотрел на меня и развел руками:
– Иван Игоревич, готова. Похоже, что наркоз приняла нормально, но затягивать бы не советовал – слишком слаба.
– Тогда приступаю. Спасибо.
Срединная лапаротомия. Извини, милая, заживает такой разрез дольше, шрам видный останется, да вот выбора у меня нет. Надо сразу получить доступ ко всем твоим внутренним органам – кто его знает, что у тебя там творится, откуда кровь хлещет. Сейчас не до красот и хирургического выпендрежа. Если просто разрыв селезенки, то еще ничего. А если разрыв в почке или глубокое ранение печени – тогда ой, хоть ты и без сознания, но молись.
Разрез мне сразу не понравился – слишком уж сильно кровить начал. Ну нет по срединной линии крупных сосудов, чтобы так лилось. Хотя, если свертываемость снижена… Но не настолько же. Меня начало беспокоить, что я увижу в брюшине. Через несколько секунд я это узнал – оттуда хлестануло чуть ли не знаменитым аравийским фонтаном Фахда.
– М-мать.
Заработал кровеотсос. Я начал искать причину кровопотери.
– Быстро плазму. И добавьте рефортан, преднизолон во вторую вену. Что-то слишком сильно льет.
Печень выглядела странно – для молодой и здоровой девушки. Нет, не цирроз, не повреждения хронического гепатита. Что-то очень знакомое, но я никак не мог ухватить, где еще видел такие характерные изменения. Инфильтрации желчью не наблюдается, а вот сам орган кровил – неприятное диффузное кровотечение. Сдавил сосуды ворот – на время решило проблему. Есть пять минут, потом придется убирать зажим. Надо искать дальше – кровь все равно поступает. И причина явно не в печени.
Вот оно!
Поврежденная брюшина, а за ней – разрыв артерии почечной ножки. Все вместе и обеспечивало тот кровавый фонтан, что меня поразил при полостном разрезе. Кровь тугими толчками выплескивалась из раны. Я быстро стал набрасывать швы. Интерн споро помогал – хорошая хватка у парня, и сам без подсказки справляется. Если не бросит медицину из-за нищенской оплаты, выйдет неплохой хирург.
Кровь все равно прибывала, давление скатилось до шестидесяти четырех.
– Еще плазму. И пустите сильнее по вене. Я не успеваю перекрыть отток.
Печень снова начала сочиться кровью. Я глянул на зажим – вроде крепко держится. Но все равно пора снимать – время на исходе. Откуда крови-то столько?
Дошивая артерию, я устало вздохнул. Кажется, успели. Почку девочка сохранит – не вижу причин для удаления. Убрал зажим с сосудов – открывшееся снова кровотечение уже так не пугало, как рана на почке. Аккуратно я стал приводить печень в порядок…
Давление ухнуло сразу до сорока, противно запищал кардиомонитор, пульс бодро ускакал до ста пятидесяти.
– Бл…дство, – выматерился интерн, – что ж за хня?
Полностью с ним согласен, но не было времени что-либо ответить. Такое ощущение, что кровь стала сочиться чуть ли не из самой брюшины.
– Еще криопреципитата, – крикнул я, лихорадочно перекрывая новые участки кровотечения.
И тут сердце встало. Давление покатилось вниз.
Медсестра вкатила два шприца сразу в трубку капельницы – ноль реакции, последние пики пульса на кардиомониторе стирались ровнехонькой, чуть-чуть волнистой линией. Анестезиолог достал дефибриллятор – дал разряд, второй, третий. Тело на столе безвольно дергалось под импульсами.
Еще укол адреналина.
Три разряда.
– Все, – сказал я, снимая маску. – Хватит.
И только теперь вспомнил, откуда мне знаком такой характерный рисунок поверхности печени. Бывает же – в пылу операции все ненужное уходит куда-то в дебри памяти, как будто сознание само
