В тени короля - Ольга Ясницкая
— Если ты про Регнум, то они получили по заслугам! Даже если бы я мог вернуть время назад, всё равно бы сделал то же самое.
— Кажется, я поспешила с выводами, — она разочарованно скривила губы, блеснув клыками. — Ты дремучий болван, если веришь в это! Думаешь, твоя выходка сойдёт осквернённым с рук? Ты хоть понимаешь, что дал повод свободным ещё больше презирать наш народ? Сколько ещё собратьев они убьют из-за твоей выходки! Можешь ненавидеть людей сколько угодно, я их тоже не выношу, но о наших ты подумал?
Не подумал. Да и с чего бы, он только и способен, что скулить о несправедливости жизни, а на других ему плевать. Плевать было и на Слая, когда целовал Твин; плевать было на Харо, которому не всралась навязанная дружба; плевать было и на саму Твин, на то, как она потом будет мучиться из-за того чёртового поцелуя. Его всегда заботила только своя шкура, свои интересы и желания. Это его эгоизм убил Мию, его эгоизм сжёг родителей и его эгоизм, в конце концов, погубил Слая, а вместе с ним и Твин.
— Нет, Девятая, я не болван, я чудовище, и самое дерьмовое, что осознаю это. Ты спросила, что меня мучает? — он невольно потёр шрам. — Разрушенные дома и клеймо Легиона — ничто в сравнении с этим.
Ищейка заливисто рассмеялась:
— Ты не перестаёшь меня удивлять, мой сладкий! Даже представить не могу, что может быть хуже, чем убить кучу беззащитных людей и подставить своих собратьев.
Может, ещё как может! Керс помнил каждую минуту той проклятой ночи, после которой возненавидел себя, после которой отказался от своего имени, от всего, что связывало его с тем малолетним ублюдком.
— Мия была младше меня на три года, но даже тогда было понятно, что она особенная. Мама в ней души не чаяла. А как гордилась ей! — Керс удручённо хмыкнул. — Ещё бы, в четыре года она уже умела читать и писать, свободно говорила на высоком, решала сложные задачи и головоломки. Чёрт, да она могла спокойно заткнуть меня за пояс своим хистом. Видела бы ты, что она вытворяла!
Девятая жадно ловила каждое слово. Её интерес не был напускным, она не насмехалась над ним, не перебивала, и оттого хотелось высказаться, чтобы хоть немного облегчить совесть прежде, чем принять единственное верное решение в своей поганой жизни.
— Она могла менять форму любого предмета. Как-то раз из обычной оловянной ложки Мия сваяла розу. Не настоящую, естественно, из того же олова, но это было потрясающе! Даже сейчас я с трудом могу накалить металл, а Мия… Она должна была стать великой, мама без устали твердила об этом.
Мать с детства им внушала, что они рождены изменить мир. Сначала она говорила это только Керсу, а потом подросла сестра, и всё изменилось. Мама перестала замечать его, для неё дочка стала настоящим идолом, которому она фанатично поклонялась.
— Я ненавидел Мию за это, втайне мечтал, чтобы её забрали ищейки или чтобы она умерла. Тогда мама снова могла бы гордиться только мной одним.
— Ты убил свою сестру? — Девятая озадаченно прикусила нижнюю губу.
— Хуже. Я убил всю свою семью, — по щекам потекли слёзы, но Керс не обращал на них внимания. Уже неважно, кто и что о нём подумает, уже ничего неважно. — В ту ночь мы с Мией долго не могли заснуть, спорили, у кого лучше получается управлять огнём. Если бы мама увидела, что мы вытворяем, то заставила бы нас обоих стоять в углу на коленях до самого рассвета. Она приходила в бешенство, когда мы хистовали без дозволения, контролировала каждый наш шаг. И вот в какой-то момент сестрёнка создала в воздухе идеально ровное кольцо из огня, а потом заявила, что мне такое в жизни не повторить. И я разозлился.
Слёзы сдавили горло. Подождав, когда отпустит, Керс вытер рукавом мокрые щёки и поднял глаза на обескураженную ищейку:
— Огонь поглотил Мию мгновенно. Меня только слегка зацепило. От боли я толком ничего не соображал, помню лишь рёв пламени, помню, как выбежал из дома, зовя на помощь. А они остались там. И мама, и папа…
Он умолк, вспоминая, как на его крики сбегались соседи, как какой-то господин бросился ему помочь, но отпрянул, как от чумного. Он помнил, как собравшаяся толпа орала, тыкала в него пальцами, требовала убить выродка, а потом появились полицейские и человек в железной маске. Боль, страх — Керс был настолько поглощён собой, что не сразу сообразил, что убил не только сестру, а сжёг заживо ту, за чью любовь так боролся.
Девятая потрясённо присвистнула и, позвякивая цепью, заправила выбившуюся прядь за ухо:
— Да уж… Дети не способны полностью осознавать последствия своих поступков.
— В том-то и дело, что я как раз всё осознавал. Я лгал своим друзьям, лгал Седому, себе… Лгал, что утратил контроль, но на самом деле я убил её. Намеренно. Только вот от ожога боль оказалась настолько сильной, что я не мог нормально соображать и не успел остановить пламя, а потом было уже поздно.
— И как ты можешь жить после такого? — ищейка протяжно выдохнула. — Я бы, наверное, не смогла простить себя.
— Я и не смог, хотя пытался. Потому и пришёл.
— И что же ты хочешь от меня, Даниэл?
Читала досье, значит. Всё правильно, о враге нужно знать как можно больше.
— Меня зовут Керс. Даниэл давно уже сдох. Хотя, похоже, Керс у меня тоже не очень-то получился.
Дерьмовый из него строитель жизни. Попав в Легион, он решил начать всё заново, и, казалось бы, сама судьба подарила ему такую возможность, но он успешно её просрал: не уберёг семью, подвёл свой народ, и всё из-за своего эгоизма. И после всего он продолжает трястись за свою жалкую никчёмную шкуру. Никогда ещё Керс не испытывал столько омерзения к самому себе.
— Ладно, Керс… Так чего ты ждёшь от меня? Жалости? Сочувствия? Хочешь услышать, что всё это было трагической случайностью?
Поднявшись, он приблизился к ищейке:
— Хочу предложить тебе сделку. Моя жизнь в обмен на Исайлум. Дай мне слово, что не приведёшь сюда Легион, и я отпущу тебя.
Он часто размышлял, что страшнее: смерть или её осознание? Казалось бы, нужно просто перетерпеть, и всё быстро закончится, но само понимание, что больше тебя не будет, что ты бесследно исчезнешь, перестанешь думать, чувствовать — все эти мысли
