Системная нежить. Real-RPG. том.5 - Тимофей Кулабухов

Я крякнул. Конечно, у меня в кубышке больше шестисот тысяч умертвий, включая высокоуровневых, но делать ставку против народного полководца? Что вообще за херня происходит, он же не царь? С некоторыми монархами своего страны я может и помахался бы, но Суворов?

— Нет.

4. 3. 2. 1.

Происходил перенос на игровое поле, мир сжимается в точку и разворачивается из неё за какие-то сотые доли секунды.

Привычная плоскость, источник света не виден, под нами мир Земли, нет ветра, температура нейтральная.

Я молчу, плотно сжав губы в тонкую линию. В руке старый добрый кавалерийский палаш, но опущенный вниз.

Суворова нельзя назвать совсем уж маленьким и тощим. Ну, то есть, мёртвый Суворов был худым, поджарым, облачённым в зелёного сукна (такую ткань по-другому не назовёшь) мундир и белые штаны. Но он был, как минимум, среднего роста, больше ста семидесяти семи.

Лицо его закрывала бронемаска с белой надписью «Security Bureau Hong Kong». На поясе у него была тоже какая-то сабля или палаш, и он внимательно разглядывал в прорези шлема.

— Здравствуйте, Александр Васильевич.

Отсчёт шёл, он смотрел и молчал. Когда отсчёт закончился, он ответил короткой фразой.

— Ну, привет, царь Кощей, — и преодолел разделявшие нас сто метров примерно за нисколько секунд, причем за это «нисколько» времени ухитрился достать свою сабельку, чтобы срубить голову сказочного злодея, то есть меня.

Мои рефлексы были на месте, и я с успехом парировал первый и несколько последующих ударов, а один из уколов приняла на себя кираса.

— Да едрённый бобёр! Ну, товарищ генералиссимус! Да мля!

Я ударил его длинным с оттягом замахом, потом быстрее, чем он контратаковал, поменял палаш на бердыш и навалил ему сверху, причем так что зацепил белые кудри, после чего не по-дворянски пнул в стиле «это Спарта», чем откинул противника вперёд.

— Давай поговорим.

— Ты нежить, я нежить, нам не о чем говорить.

— Нет, есть.

Блинком(а я уже знал, что на игровом поле не всё доступно, но кое-что можно) переместился так, что оказался справа от Суворова и ударом сверху выбил у него палаш.

— Я собираю армию, малец, и буду брать Москву, а потом и Санкт-Петербург, — он сменил утерянную саблю на дьявольски быструю шпагу и тут же ухитрился сделать во мне дырку в верхней части ноги. — Мне приказ даден, весь мир в царство мёртвых обратить.

Я отскочил, но лишь затем, чтобы он снова налетел на меня.

— А твой шутовской статус я не признаю, Кощей. Не пойму, откуда ты вообще вылез, но лучше бы не вылазил.

Я пригнулся, перекатился, успел сцапать из второго инвентаря две гранаты и кинуть их в генералиссимуса.

Громыхнуло, его толкнуло ко мне, но он устоял, да и повреждений не получил, однако он стал слишком близко для меня, на короткой дистанции.

Убрав оружие, я бессовестно ударил уважаемого мной полководца в бубен, а потом ещё два раза туда же и пинком выбил оружие.

— Нет, Александр Васильевич, давай поговорим.

В его руке возник кремнёвый пистолет.

— Ну, не надо, — в моей правой руке возник взведённый ППШ.

Пока махались, маска слетела с мёртвого лица Суворова, сейчас он смотрел на меня. Его мёртвые глаза поблескивали огнём, как у кипящей вулканической лавы.

— Ну попробуй, — предложил мёртвый полководец.

— Александр Васильевич. Мы сотни лет воевали по Вашим заветам.

— Да ну?

— Да. Вы учили нас «Сам погибай, но товарищей выручай!». Учили «Двум смертям не бывать, а одной не миновать», «Тяжело в учении — легко в бою».

— В походе, — поправил Суворов.

— «Воевать не числом, а умением». «Там, где пройдет олень, там пройдет и русский солдат. Там, где не пройдет олень, все равно пройдет русский солдат». «Учиться военному делу настоящим образом».

— Это не я сказал. И что ты хочешь от меня?

— Хочу? Наша большая Война, такая большая, что мы называем её с большой буквы, ради сотен других, была так жестока и потребовала запредельных усилий. Мы потеряли треть страны и тридцать три миллиона человек. Это было так…

— Как?

— Это потребовало множества промышленного оружия, снарядов, техники и так далее. Но с заводов на фронт были постепенно призваны рабочие. И тогда руководство заводов пошло по семьям рабочих. Они предложили вернуться к станкам пенсионерам и стать детям, преимущественно сыновьям. От восьми лет. А в начале войны Сталин, тогдашний верховный, ввёл наказание, расстрел за порчу военной промышленности. И как Вы думаете, сколько этих пацанов было расстреляно?

— Не знаю, — хмурился Суворов.

— Ни один. Ни один старик, женщина или пацан, которому ящик ставили, чтобы по росту стоять мог. Ни один не допустил умышленного брака. Потому что он ковал меч для своего отца! И мы выиграли. Мы всё отдали, мы за ценой не постояли, но мы выиграли, по Вашим наукам, вопреки всему и воюя против всей Европы.

— Ну, вы правильно сделали.

— Поймите, Александр Васильевич, что по Вашему завету, сам погибай, а товарища выручай погибли не сотни, а десятки тысяч человек, но не меньше и спасли. И наш солдат верил в своих товарищей. Ваша мудрость приходила с войны, и у неё рождались дети, и они снова уходили и возвращались. С каждой войной Ваше учение впитывалось в нас, как дым, как запах земли, как цвет неба.

— Ты сам из современных мертвецов, что ли?

— Да.

— Мы ж воевали чтобы у вас, потомков, войн не было.

— Но они были. Беспрерывно. И мы в них участвовали. И на той Войне, самой большой Войне солдаты клялись на Вашей могиле в верности Родине, они уходили в бой с Вашим именем. Мы получали награды с Вашим именем, мы признали Вас святым, буквально, поместили на иконы.

— Ну, это вы дали, конечно.

— Древние мёртвые евреи — это где-то далеко и абстрактно, а родной Суворов вёл нас, даже когда уже умер. Так что же теперь, Суворов попрёт против своих же внуков? Каков дед, а?

— Ты меня на мораль не бери, сказочный царь. Мне даден приказ.

— Ну тогда, если для тебя ничего это всё не значит, эта вера и дух, тогда стреляй.

Я убрал ППШ и выставил вперёд грудь.

Суворов заворчал про приказ, но не выстрелил.

— Ну так положи на него хер.