На осколках мира - Виктор Владимирович Колесников
— Ну ясно. Вы в своем репертуаре, — недовольным тоном произнес первый, — только представьте, что расскажут о нашем чудесном городе и о нас гости повстречавшимся им людям, когда покинут его. А они точно не останутся здесь, если мы поступим с ними так, как вы предлагаете.
— А вы, Николай, задумывались, что расскажут об Оазисе эти люди, если произойдет ещё одно убийство или серия преступлений? Думаете, люди захотят искать наш город в качестве прибежища, если Оазис прославится жестокими убийствами и властью, неспособной обеспечить безопасность людям? И что подумают жители города, если мы не сможем защитить их в очередной раз?
— Чтобы рецидива не случилось — у жителей города есть вы и подчинённые вам люди, верно?
— Верно… — злобно протянул Баркли, окончательно решивший действовать этой ночью.
— На этом и закончим. Приступайте к выполнению своих обязанностей. И не дай Бог, Баркли, вам прозевать следующее преступление, — разговор был окончен, и старший охранник решил промолчать.
Собравшиеся зашумели стульями, поднимаясь из-за стола. Часть управляющих отправилась по поручению первого, другие разошлись по своим домам. Баркли направился в свой кабинет, расположенный на малом сетеподъемнике, который являлся штабом охраны. В этот день охранники, обычно стоявшие на посту у трапа, ведущего на борт МСП, патрулировали улицы Оазиса. Штаб был пуст. Баркли подошёл к мачте, подвесил красный флажок на трос и поднял его на топ, чтобы подчинённые, заметив сигнал, оставили прочие дела и поспешили в штаб. Через несколько часов охранники собрались в кабинете Баркли.
* * *Сгорбленные тёмные силуэты крались в темноте. Движимые безумной идеей своего предводителя, люди жаждали покончить с властью, по их мнению, ведущей свой народ к гибели. Мятежники хотели ликвидировать совет. Были готовы убить каждого, не поддержавшего их. Бунтовщики должны были ворваться в покои каждого члена совета Оазиса ночью и взять под стражу, а при сопротивлении им было разрешено применить силу и, если придется, даже убить. Предводитель Кам жаждал свержения первого. Хотел ворваться в его покои, избить, а потом выволочить из каюты. «Твой век подошёл к концу, мразь. Когда я прилюдно вздерну тебя, у людей не будет сомнений в моей решимости и безграничной власти». Предводитель мятежников отмел любые сомнения и ускорил шаг. Кам шел в комнату управляющего в компании трех самых преданных ему людей. В отличие от остальных пособников, кравшихся в темноте, чтобы незамеченными настичь врасплох руководителей, вооруженный пистолетом Кам шел уверенно, стуча ботинками по стальному полу коридора Академика Трешникова.
Дверь в комнату Николая была заперта.
— Будьте осторожны, у него есть оружие, — прошипел он подельникам и трижды ударил кулаком по двери. Стук растворился в ночной тишине, повисла волнительная пауза. Каму показалось, что даже его наручные часы замедлили ход. Он сжал рукоять пистолета в мокрой ладони, зажмурился, напрягся. Ненависть разбавила волнение. Подождав ещё немного, он медленно занес руку, чтобы постучать ещё раз, но хруст механизма замка остановил его. Едва дверь приоткрылась и в проёме показался Николай, Кам с размаха ударил первого пистолетом. Не успев Николай рухнуть на пол, как предводитель и его свора ворвались в покои главного. Люди Кама взяли Федорова под руки и оттащили его к стене.
— Как же я долго этого ждал… — сказал Кам, присев на корточки рядом с первым, — Теперь ты меня услышишь…
— Не нужно было вот так, Кам… — Николай поднял голову и уставился на мятежника. Окровавленный лик главного не источал страха, — Неужели среди нашего общества нашлись идиоты, готовые поддержать твою бесславную выходку?
— Ты удивишься, когда узнаешь, сколько людей жаждут твоего свержения! Люди устали от твоей беспечности и снисходительности к новым выжившим, из-за чего мы потеряли невинное дитя. Твое правление закончено, но я хочу, чтобы ты заплатил по счетам. Твой звездный час ещё настанет, Федоров… — прорычал обезумевший, упоенный властью Кам.
Глава двадцать четыре
«Суша»
Звук прибоя — мощные удары воды о твердь, давным-давно ставшей для летчика химерой, — навеял старые, но очень яркие воспоминания из детства. Теплые и добрые эпизоды прошлого были лучшим подарком для человека нового мира. В воспоминаниях Игорь видел счастливых родителей, пляж, море… В юные годы, сидя на теплых камнях и устремив взор вдаль, он мечтал отправиться в путешествие, идти вперёд, превозмогая ненастье — волны, шквальные ветры и лучи испепеляющего солнца в безветренную погоду. А теперь, когда его жизнь стала тем самым приключением, о котором летчик грезил в детстве, он мечтал вновь оказаться на том крымском берегу в кругу семьи. Перед глазами Игоря возникли родные, они сидели на пестром покрывале среди песка полупустого пляжа. Мать читала книгу, отец ел фрукты и задумчиво смотрел на беснующиеся воды. Семейные поездки на море Игорь ненавидел, ведь во дворе оставались товарищи и, как ему казалось, чрезвычайно важные дела. Однако стоило мальчику покинуть микрорайон, где находился его дом, и вкусить дух приключений, погрузившись в атмосферу путешествия, будущий скиталец поневоле быстро забывал о друзьях и общих делах.
От воспоминаний из глаз скользнули слезы. Выживший попытался осмотреться. По неведомой причине, возможно, от сильного удара при падении, Игорь почти ослеп и в эти минуты мог наблюдать лишь размытые части комнаты — потолок да стены. Незатейливый пейзаж, походивший на неудачно написанную масляными красками картину, смещался в сторону, отчего накатывали приступы рвоты. Попытка приподняться увенчалась неудачей. Сил не было даже на зов о помощи.
«Если я жив и нахожусь в помещении, значит, у нас получилось. Мы нашли сушу…» — от размышлений о земле голова болела меньше. Даже сейчас, беспомощный, практически слепой, обездвиженный, он ощущал себя по-настоящему счастливым. Он понимал — даже маленький клочок земли давал большую надежду на спасение и будущее. «Надеюсь, Рома уже сообщил совету Оазиса об успехе экспедиции». В полной неизвестности и, возможно, при отсутствии всяких перспектив, Игорю было не до боли, донимающей его, как и не
