Промзона. Снежная Королева - Дмитрий Александрович Видинеев

благородных графов со взглядом как у орла и носом с горбинкой — не хватало только старинного камзола и борзых собак рядом. Герда знала его, потому что отец, который обожал зверей, иногда включал этот канал, чтобы поворчать и поругаться. Однако известность Себастьяну принесла не должность ведущего, а скандал, причём весьма громкий. В своих передачах он всегда радел за чистую охоту и с презрением отзывался о браконьерах. У него даже был целый цикл передач, посвящённым борьбе с любителями незаконно убивать зверей. Приглашал в студию различных егерей, зоозащитников. Казалось, не было в мире более непримиримого борца с браконьерами. Однако всё это оказалось полной хренью. Однажды ночью сотрудники ГИБДД тормознули на трассе автомобиль с известным депутатом и Себастьяном, в багажнике обнаружили расчленённый труп лосихи. Пьяный депутат орал на сотрудников, топал жирными ножками, грозил невиданными карами, в драку лез. Но сотрудники оказались неробкого десятка. Тогда в ход пошла попытка дачи взятки со стороны Себастьяна. И снова мимо, причём всё было заснято на камеру. Скандала было не избежать. Депутата выперли из партии и он ушёл в тень, а за уже бывшего ведущего взялись всерьёз, все его высокопоставленные друзья мигом от него отвернулись. И повылезали скелеты из всех шкафов. Тихая точно мышка жена Себастьяна вдруг осмелела и заявила, что он настоящий садист и постоянно над ней измывался. Она объявила об этом на одном вечернем шоу. А ещё предоставила кучу фотографий примечательной комнаты в их загородном особняке. Это был так называемый зал охотничьей славы, где Себастьян выставил свои трофеи — головы животных, включая краснокнижных. Поборник чистоты охоты оказался злостным браконьером и тот случай с убитой лосихой был самым непримечательным среди его «подвигов». Из любимца публики Себастьян превратился в одного из самых ненавидимых людей. Его клеймили в журналах, на телевидении, ну и в интернете, разумеется.

Что с ним было потом Герда понятия не имела. Но вот этот изверг здесь. Снова нашёл своё место в жизни. Садист, для которого четыре всадника оказались благом. И он опять охотится.

Сказочник уселся на пол рядом с тем мужиком, который заявил, что во время охоты никто не выживает.

— Ты я гляжу, в курсах, что здесь да как.

Мужик кивнул.

— Угу. Ещё бы мне не знать. Я был одним из местных, — он указал заскорузлым пальцем на пустую глазницу. — Бежать пытался, потому и сижу в этой клетке. Знал ведь, что от этих демонов не сбежишь, но... хер его знает почему сорвался. Видать, всё-таки была какая-то надежда. А теперь я просто сдохну. Хотя... может, это и не плохо. Устал от собственного страха. На тот свет хочу, может, там получше будет. Я завтра даже прятаться от охотников не стану, выйду прямо на них, пускай себе убивают. Они такого не любят, азарта ведь нет, и убивать меня будут жестоко, ну да хер с ними. Помучаюсь, зато уйду первым. Исход всё равно один. Когда точно знаешь, что умрёшь, уже не так страшно. Мне вот сейчас почти нормально.

Некоторые в клетке лежали на полу. Кто-то спал, дёргаясь и постанывая во сне. В углу было отхожее место — обычное ведро, содержимое которого добавляло и в без того неприятный всеобщий запах дополнительную вонь.

— Что ты знаешь об охоте? — спросил Сказочник одноглазого.

— Ты думаешь, эти знания тебе помогут? — саркастично отозвался тот. — Даже не надейся. Лучше смириться. Так проще.

— Ну уж нет. Я ещё побрыкаюсь.

— Дело твоё, чувак. А насчёт охоты... Она тут раз в месяц проводится. Наверное, проводилась бы чаще да десяток жертв ещё отловить надо. И там всё просто будет. Загонят кабанчиков, то есть нас, на машиностроительный завод, дадут небольшую фору, чтобы мы успели попрятаться, а потом зайдут охотники и начнут нас выслеживать, и мочить. На машиностроительном заводе у них охотничьи угодья, как они это называют. Там есть где спрятаться, завод огромный, но выход только один. Он же вход. Не сбежать.

Сказочник некоторое время переваривал эту информацию, потом задал ещё вопрос:

— А что насчёт охотников?

— Их тут десять, включая Себастьяна, — одноглазый, похоже, был рад поговорить, даже на такую тему. — Они здесь всем заправляют. С арбалетами и тесаками ходят, огнестрельные пушки почему-то не признают. А может, у них их и нет нихера, я не в курсах. Но им и своего оружия хватает, чтобы всех в страхе держать. Видал, как они тут всех кромсают? — он снова указал на свою пустую глазницу. — Это у них посвящение такое. Кому кисть оттяпают, кому ступню, кому язык, а кому глаз. Они говорят, это жертва Повелителю мух. И попробуй хоть вякни что-то против, сразу в кабанчики определят. Уж лучше без кисти и без глаза. Жить-то всем хочется. Тут у половины народа крыша набекрень от всей этой хрени, а вторая половина просто терпит. И не поверишь, но некоторые добровольно сюда приходят и добровольно себя калечат. Хотят быть под защитой охотников.

Сказочник покачал головой.

— Не понимаю. Тут человек сто, не меньше. А охотников всего десять. Чего терпят-то? Собрались бы всем скопом да напали. И без глаза можно драться.

— Никто против охотников не попрёт, — возразил одноглазый. — Я же говорю, все их тут демонами считают. И я вот тоже уверовал. Есть в них что-то такое, непонятное.

— Они обычные люди, — фыркнул Сказочник. — Мрази конченные, но всё же люди.

— Вот поживи тут чуток и своё мнение тоже изменишь. Хотя... пожить чуток как раз и не получится. Завтра охота. И Себастьян на своей лысой башке сделает ещё парочку зарубок. Это он так своих жертв отмечает. Ещё вопросы имеются? А то давай, задавай, хоть почешу языком напоследок. Я в этой клетке уже три недели сижу, а вот с этими не поговоришь, — он кивнул на остальных узников. — Только скулят да ноют.

Сказочник вопросов больше задавать не стал. Он поднялся, подошёл к Герде. После долгого молчания произнёс тихо:

— Не вздумай отчаиваться, слышишь? Чтобы завтра выжить нам самим надо будет стать охотниками. Иначе никак. Эти ублюдки никакие не демоны, просто им никто не пытался сопротивляться. Станем первыми.

Слова обнадёживающие, вот только Герде от них легче не стало. Она не видела выхода из этой ситуации. Вообще никакого.

Сказочник коснулся её плеча.

— Мы выкарабкаемся. Повтори.