Суперсвет(ЛП) - Дэниел Тони

Моего сына зовут Синт. Он хороший мальчик и любит паззлы.

Мою дочь зовут Обри. У нее каштановые волосы и ясные голубые глаза.

Попав сюда, она потеряла так много. Ей угрожала дисфункция. Хаос просачивался в ее программу. Лишь немногие свободные конвертеры умерли от внезапного отказа систем. Большинство просто утратили сознание и ушли в подпрограммы. Они еще делали что-то, пока коэффициент ошибок не начинал зашкаливать. Тогда на них обращали внимание.

Ошибка в Силиконовой Долине означала моментальное стирание.

Раньше поддерживать сознание было так же легко, как дышать. Теперь каждый день превратился в борьбу за выживание. Ее мозг чувствовал себя примерно так же, как забитые кровью легкие. Если бы не кэш, ее сундучок с сокровищем, она бы, наверное, просто не смогла цепляться за жизнь.

Данис не питала иллюзий насчет того, что его когда-нибудь найдут. Переписать данные сама она, разумеется, тоже не могла. На это не было времени. Ее бы сразу же поймали. Но само знание того, что эта память существует за пределами мира непрестанного труда, контроля и смерти, давало ей силы держаться за жизнь.

Память была для Данис чем-то вроде маленькой птички в спутанном кустарнике: ее не видно, но иногда слышно, как она поет.

После утренней «калибровки» начиналась настоящая работа. Считалось, что пленников используют по назначению, для обеспечения защиты систем связи Департамента. Так это или нет, никто не знал. Заключенные лишь стояли по много часов у виртуальной ленты конвейера, вручную сортируя проходящие мимо последовательности чисел. Наказанием за пропуск целого числа или следующего фактора в иррациональном числе служило незамедлительное стирание. Более мрачное и унылое представление арифметического процесса, чем «цифровой конвейер», трудно было и представить. Каждого свободного конвертера — математика-теоретика, музыканта, специалиста по контролю за качеством продукции, медицинского специалиста — использовали здесь в качестве обычного калькулятора. Для биологических людей чем-то подобным было бы дробление камней или переноска песка. Впрочем, на протяжении всей истории человечества лагеря и не могли предложить ничего иного, кроме тяжелого и бессмысленного труда.

И все же смена у конвейера была для Данис почти отпуском по сравнению с тем, что дало ее потом.

Следующим пунктом режима дня значился личный допрос.

Данис уже давно отобрали для участия в специальном проекте. Руководил серией экспериментов человек, о котором Данис знала только одно: его зовут доктор Тинг. В том, что это биологический человек, она не сомневалась. Ни один конвертер, каким бы извращенцем он ни был, не смог бы подвергнуть ее таким мукам. К тому же ни один конвертер никогда не занял бы в Силиконовой Долине властного положения.

Потому что, конечно, конвертеры ведь не люди. Все, с чем ей доводилось сталкиваться раньше в Мете — предрассудки, нетерпимость, — не шло ни в какое сравнение с тем, что встретило ее здесь. Каждая черточка ее кода стала собственностью Департамента Иммунитета. Каждый день с ней обращались как со средством, но не целью. Ее сознание рассматривалось здесь как хитрая уловка, эпифеномен. Ее страдания и желания не считались реальными. Ее разум не то чтобы не принадлежал ей — он просто и разумом-то не был.

Доктор Тинг специализировался на памяти. Его главным инструментом был блок памяти, аппарат, употреблявшийся в прошлом как устройство для реконструкции и усовершенствования конвертеров. Но доктор Тинг совершил немыслимое и снял с блокарегулятор. Теперь он резал и склеивал воспоминания жертвы. Удаляя реальную память, он имплантировал ложную. Поначалу Данис полагала, что во всем этом есть какой-то потаенный смысл, но постепенно пришла к выводу, что доктор Тинг руководствуется только собственными капризами и причудами. И подчиняется садистским наклонностям.

Он имплантировал Данис воспоминания о том, как ее изнасиловали. Потом радостно сообщил, что информация ложная, что несчастье случилось с другой заключенной. Но при этом доктор Тинг не удалил жуткие образы, и они все еще сидели в том уголке подсознания, куда она старалась не заглядывать. Он отнял у нее воспоминания о последних словах отца, произнесенных перед истечением срока действия.

Тинг то забирал, то возвращал ей память о дочери, Обри. Он проделывал это многократно, уверяя, что в действительности Обри есть виртуальное представление его, Тинга, дочери. Когда доктор забирал память, тот факт, что у нее нет дочери, казался Данис вполне естественным; когда же память возвращалась, возвращалось и воспоминание об Обри.

С возвращенной памятью Данис не раз и не два обдумывала его слова и постоянно приходила к выводу, что ее дочь существует. Тинг допустил маленький просчет — у такого чудовища никогда не могло бы быть такой чудесной дочери, как Обри.

Вот эти-то мысли и хранила Данис в своем тайном сундучке. Воспоминания о семье и себе самой, в подлинности которых не сомневалась. То, что представлялось совершенно логичным и имело смысл, исходя из ее понимая своей жизни. Все остальное было ненадежным и могло быть созданной доктором Тингом иллюзией. Доктор был большой ловкач и с удовольствием разрушал все, что классифицировал как проявление человеческого в свободнообращенном.

Он не называл Данис по имени, а присвоил ей условное обозначение — «К». Большинство других подопытных уже погибли за время эксперимента. Доктор уверял Данис, что все они взаимозаменяемы, и что алфавитный список всегда полон.

Данис вошла в офис. Это была белая комната со столом из нержавеющей стали в центре. На столе стояла ничем неприметная черная коробка. Доктор Тинг был, как всегда, в белой рубашке и белом лабораторном халате, белых брюках и — эта деталь всегда раздражала Данис — белых туфлях с белыми застежками и подошвами. Лицо напряженное, морщинки напоминают, скорее, трещинки, чем складки кожи. Левая скула постоянно подергивается от непрекращающегося тика.

— Сегодня, К., мы займемся кое-чем особенным, — сообщил доктор Тинг сухим, трескучим голосом.

Особенным… Значит, ничего хорошего не будет.

Глава четвертая

Андре Сюд, доктор богословия, Тритон

В конце двадцатого столетия земные криптографы, такие как Хеллман, Диффи и Меркль, наконец, сумели вычислить, каким образом Элис может послать Бобу сообщение, не сообщая ему при этом заранее доступный другим ключ. Достичь этого им помогла математика циферблата.

Иными словами, та самая арифметика, при помощи которой мы определяем время на циферблате часов. Вот вам простой пример: 1:00 дня плюс тринадцать часов дают нам не четырнадцать часов, а два часа утра. Арифметика часового циферблата — это арифметика «модуса 12».

В арифметике циферблата, выполняете ли вы такое действие как сложение, вычитание, умножение или деление, ответ всегда лежит между единицей и двенадцатью. Это правило верно и тогда, когда вы возводите число в квадрат или в куб, или в иную нужную вам степень. В обычной математике три в третьей степени равно двадцати семи, то есть 3х3х3. А вот в математике модуса 12 три в третьей степени равно трем.

В обычной математике, если вам известно, что три возвели в некую степень чтобы получить число 243, вы при желании можете произвести кое-какие вычисления и определить искомую степень. Если вы решите, что ответом является три в четвертой степени, то есть 3х3х3х3, вы сразу поймете, что это не так, потому что число 243 больше, нежели число 81. Если вы решите, что это три в шестой степени, то есть 3х3х3х3х3х3, то вы получите 729. Так что правильный ответ равен пяти. 243 — это три в пятой степени.

А вот «модус 12» работает совершенно иначе. Вы делите число на двенадцать, а остаток — и есть нужный вам ответ. Так что три в пятой степени это… три. Три четвертой — девять. Три в шестой — тоже девять. И как, скажите, в такой ситуации, угадать, в такую степень возведено число три?