Яна Завацкая - Эмигрант с Анзоры
– Он обманывает, – сказал я, – пойми, это же вранье.
– Да, я знаю. Но он сделал меня слабым, понимаешь?
– Все мы слабые, – сказал я угрюмо. Быть бы мне вполовину таким, как Чен...
– Я боюсь, если вдруг будет ситуация... ну, опасная... я не смогу действовать так, как надо. Буду беречь себя.
– Дэцину рассказывал?
– Да.
– Ну и что он?
Чен пожал плечами. В самом деле, а что Дэцин... что он может сделать? Только надеяться, что лучшее в нас победит.
Я и до сих пор не могу понять, что же это было – пророчество сагона? Сагон и в самом деле желал Чену добра? Или же просто совпадение? Или Чен пытался доказать себе или кому-то еще, что может действовать вопреки воле сагона? Может пожертвовать, рискнуть собой?
Я уже знал тогда, что вскоре это случится. Но не знал, как именно это будет. Даже не представлял. Хотя, конечно, уже много раз бывал в церкви Святого Квиринуса.
Я стоял у большой каменной чаши, сбоку от алтаря. Рядом со мной справа стоял Герт, и он тоже был весь в белом, а слева – Ильгет. Мои крестные. Отец Маркус молился, стоя перед нами. И я повторял молитву тихонько, одними губами. Распятие висело в воздухе, выше алтаря, под сияющим хрустальным куполом. Поначалу всегда кажется, что крест тонет в ослепительном сиянии, исходящем сверху, от готических хрустальных высоких башен храма. Но потом, как только привыкнут глаза, ты видишь крест очень отчетливо – он деревянный, большой и вырезан очень точно, со всеми деталями, беспощадно точно, никакой стилизованности, никакой искусственности, ты видишь раны на руках и ребрах Христа, ты видишь искаженное мукой бледное, залитое слезами и потом лицо, повисшее бессильно искалеченное тело, и становится страшно... И ты понимаешь, что распятие это – центр храма, и нет здесь, собственно, ничего другого, кроме вот этого дикого, невозможного, невероятного Откровения, Откровения, данного Богом.
«Бог есть Любовь». Так сказал Таро. Так написано в главной божественной книге.
Господи, помилуй...
Дай вместить. Дай понять. Дай шагнуть, если придет время, вперед и принять муку и смерть – за Тебя, за других. Научи меня жить так, жить каждую минуту, чтобы быть с Тобой.
Только таким может быть мой Господь. Только Ты один.
«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих»*, – читал отец Маркус. А потом обратился ко мне.
– Ландзо Энгиро, хочешь ли ты принять святое крещение Господа нашего Иисуса Христа?
– Хочу, – сказал я.
– Отрекаешься ли ты навсегда от сатаны и злых дел его?
– Отрекаюсь.
Он что-то еще спрашивал, и я отвечал, как умел. И мне было страшно, потому что все, что я произносил сейчас, отрезало все пути назад. И хоть я давно выбрал свой путь, но сказать такое – очень нелегко... Но ведь все они это сказали! Герт. Ильгет. Чен. Дэцин. И все они так живут.
Пока они так живут, сагоны на Квирине бессильны.
Я наклонил голову над каменной чашей, и холодная вода обожгла затылок.
– Крещу тебя во имя Отца... и Сына... и Святого Духа.
*/Ин, 15; 13/
Мы шли с Иостом по главной улице Баллареги. Я держал на поводке Горма – после гибели хозяина пес согласился признать меня... я держал себя с ним осторожно, не чувствуя полной власти над собакой. Пока, по крайней мере... Я ведь и неопытен в этом деле. Но не взять Горма сейчас не мог – почему-то дэггеры испытывают панический страх перед собаками. Какая-то сагонская недоработка. Жаль, что Горма в тот момент не было рядом с Ченом...
Странное положение наступило в Лервене. Вся страна уже в наших руках, и Армия Освобождения сформировала свое правительство, и будет избран король – это в нашей, лервенской традиции, раньше у нас было королевство, но теперь тех кровей уже нет, теперь королем, видимо, станет бывший конструктор ракет, работавший в одной из штрафных общин на севере, лично знакомый с Цхарном... Видимо – это будут решать сами лервенцы, но все к тому идет.
Другие отряды Дозорной службы работают в Бешиоре, и они практически завершили работу. Мне бы очень хотелось увидеть физиономию Иль-Бадрага... если он жив, конечно.
И все-таки в Баллареге то и дело стреляют... И ходить приходится осторожно. Все может случиться. Работы еще очень много, особенно, конечно, у спасателей и врачей. Но и у нас... повсюду в столице засели эммендары, еще живые и по-прежнему готовые до конца сражаться за своего хозяина. Говорят, на Анзоре был не один сагон, несколько – как обычно и бывает. И кто-то из них жив... Впрочем, смерть сагона – понятие относительное. Их можно только отбросить, на время лишить «работоспособности». Например, после смерти тела они долго не могут начать нормальную деятельность. Цхарн вот действовал, но его новое тело уже подготавливалось. И вообще он очень сильный сагон...
Боюсь, все, что я думаю о сагонах, звучит профанацией. Глупо это. Мы ничего о них не знаем... Просто по опыту известно, если тело сагона убить, еще очень долго о нем никто ничего не услышит. А потом может услышать снова.
– Ты не хочешь остаться на Анзоре, Ланс? – спросил вдруг Иост. Я посмотрел на него.
– Вообще-то да... хотелось бы.
Теперь мне ничто не помешает. Я могу жить здесь, работать... жениться могу. Все равно я чувствую, что женюсь на анзорийке. Навещать могилу Арни. Тем более, что и Чен рядом погиб. Ходить вот по этим серым камням, милым и близким моему сердцу. Разговаривать с людьми, пусть не такими замечательными, как квиринцы, зато – я их очень хорошо понимаю. Я сам такой же. Жить с такими, как я.
И не воевать больше. Выйти из Дозорной службы.
Вот именно – не воевать.
Я покачал головой.
– Нет, Иост... может, на старости лет. Пока не получится. Нехорошо, если я вас брошу.
– Мне кажется, я бы не смог... я вырос в Коринте. И если никогда не возвращаться в Коринту... я бы не смог, – признался Иост.
– Но я же, наверное, смогу теперь сюда летать время от времени.
– Да, конечно. И все-таки я тебе не завидую. Но ты молодец, Ланс.
– Наверное, я плохой патриот, – сказал я рассеянно, – или совсем даже не патриот.
– Ну пока, – на перекрестке Иост подал мне руку. Ему нужно было в штаб, ведь как-никак Иост командует всеми аэрокосмическими силами нашего отряда... их, правда, не так уж и много, но все же. Основная заслуга в уничтожении дэггеров, произведенных в Лервене – за Иостом. Он и сам очень много летал в последнее время.
Так уж получилось. Иост – вовсе не военный пилот. Просто отличный пилот и навигатор первого класса, профессионал Дальней Разведки, который всю жизнь водил корабли исследовательских экспедиций... Но воздушно-космическим боям на Квирине учатся все пилоты. То есть практически все эстарги. И так уж получилось, что Иост оказался в Дозорной службе, и никто лучше него не мог заниматься авиацией... Да, Гэсс и Мира – военные-профессионалы, но в других областях.
Мы попрощались с Иостом, и я двинулся к своей цели – лервенцы заметили что-то подозрительное в опустевшем здании склада Продовольственной Общины. Позвонили нам. Надо заглянуть, проверить... мало ли что.
Я миновал длинный дощатый забор. Осмотрелся – территория, вроде бы, пуста. Несколько мальчишек гоняют мяч на далеком пустыре... Ну и народ эти мальчишки. Только недавно здесь стоял ад кромешный, и пожалуйста – играют.
Впрочем, в самой Баллареге серьезных боев не было. В этой общине – точно. Здания вон стоят почти нетронутые. Я пересек площадь. Здесь, небось, построения проводились. Во славу Цхарна...
Миновал цеха. Пищевая фабрика какая-то. Мелочь. А хорошо бы еще в Лойг слетать, побывать в своей общине. Только с Пати, если честно, встречаться не хочется. Ну что я ей скажу?
Вот и склад. Нет, не похоже, чтобы здесь кто-то был. Я остановился у распахнутой двери, погладил Горма.
– Ищи, – и отстегнул поводок. Пес бросился вперед. По крайней мере, если здесь есть дэггеры – сейчас он их быстренько нейтрализует. Дэггер при виде обыкновенной собаки улетает или впадает в ступор. Паралич. Я осторожно пошел за собакой.
Никого. И в следующем складском помещении – никого. Весы стоят огромные, с гирями. И ничего больше. Вывезли они, что ли, все продукты? Горм залаял где-то далеко. Я побежал, вытаскивая на ходу лучевик.
Сейчас, песик. Сейчас. Я пробежал по коридору, заглядывая в распахнутые настежь двери. Если бы здесь кто-то был, Горм остановился бы. Нет, это на втором этаже. Я взлетел по лестнице.
Кабинеты. Двери. Горм стоял перед одной из дверей и гавкал, глухо порыкивая. Я посмотрел на него.
– Там кто-то есть?
Пес снова злобно залаял.
– Ладно, сейчас разберемся, – я рванул дверь и отскочил, встав у стены. Из комнаты донесся смутно знакомый голос. На лервени.
– Заходи. Я безоружен.
Не знаю, почему, но я поверил этому голосу. Шагнул в дверь.
Это был кабинет – начальника склада, весовщика, не знаю уж... Скромный такой кабинетик, письменный стол, шкафчики, красно-белое драпированное полотнище на стене, плакат «Имя Цхарна – в наших сердцах».
