Повышение по службе - Александр Николаевич Громов
– Свинство это – читать чужие мысли, – пробормотал молодой человек, с ненавистью глядя на незнакомца. А мысли были, и не только перечисленные собеседником. Кто он вообще такой, откуда взялся? Галлюцинация? Гм, вряд ли… Если ангел, то фальшивый. Да и не бывает никаких ангелов, ни фальшивых, ни настоящих. Дьявол? Та же фигня: дьявола тоже нет… Кто он?
– Я читаю мысли? – возмутился незнакомец. – По-моему, вы уж слишком возомнили о себе. Зачем мне читать ваши мысли, когда я и так их знаю? Никакого резона нет их читать. У людей вообще не мысли, а мыслишки. Полуфабрикаты и отбросы. Зачем бы я задавал вам вопросы, если бы рылся в мусоре? Я, например, не знаю, как вас зовут. Может, представитесь? – Поглядев на свинцовую воду Москвы-реки у себя под ногами, он добавил: – Напоследок…
– Василий, – с явственным отвращением процедил молодой человек.
– Рудра, – в свою очередь представился незнакомец и даже слегка наклонил голову, причем нимб вокруг нее успел за это короткое время растаять бесследно. – Профессия: ну, скажем упрощенно, бог. Подробности – со временем. Служебная обязанность: надзор за этой планетой. Хобби: изучение человеческих экземпляров. Не всех подряд, естественно. Вы, например, мне интересны… пока. Итак, продолжим. Верно ли я понял, что ваша неудовлетворенность жизнью проистекает не от вашего скромного места в человеческой иерархии, а, так сказать, вообще?.. Ну хоть кивните… Та-ак. Значит, у вас философская неудовлетворенность. Забавно… Знавал я в былые времена одного такого, соотечественники прозвали его Плачущим философом. Толковый был парень, диалектику выдумал, а это не каждому дано, и мог бы стать еще толковее, если бы меньше плакал и темнил… Ну, темнил – ладно… а плакать-то зачем? Не понимаю. Между нами говоря, и философствовать-то ему было совершенно незачем, как и вам. Много вы нафилософствуете, толком не зная мира, в котором живете, а? Я вас спрашиваю! – Василий молчал. Но если бы даже он попытался возразить, незнакомец, назвавшийся Рудрой, не дал бы ему и рта раскрыть. – Ну что вы можете знать? – бушевал он. – Физику этого мира? Не смешите. Люди никогда не познают ее до конца. Ваши теоретики не в состоянии просто представить себе то, что они насчитали в своих моделях, а ведь они только начали подбираться к таким безднам, перед которыми иной раз пасую даже я! Может, вы убеждены, что знаете людей? Тоже смешно: даже я не всегда могу предсказать, чего от них ждать. Только в общих чертах… Ну а вы? Набрали в свое очень серое вещество малую толику информации, сделали скоропалительные выводы и решили, что вы слишком хороши для этого мира?
– Может быть, – зло бросил Василий.
Поражало его только одно: то, что он вовсе не удивляется беседе с этим типом, ангел он там, дьявол или бог. Как он сказал – Рудра?.. Э, стоп! Рудра! Кажется, об этом Рудре что-то когда-то было читано…
Точно! Древнеиндийский бог сил природы, причем бог грозный, родившийся из земли в виде языка пламени… можно себе представить, каков был тот язык – как у взорвавшейся нефтяной платформы, наверное… Людей вроде не любил, а губил, всячески безобразил, предпочитая, чтобы его боялись, а не обожали. Потом… потом вроде смягчился, стал называться Шивой, обзавелся обширной паствой…
– А почему у вас только две руки? – спросил Василий, впервые за время беседы проявив к чему-то неподдельный интерес.
– А сколько бы вам хотелось? – огрызнулся Рудра. – Шесть? Шесть рук плюс две ноги – будет восемь. Паук. Когда я разговариваю с человеком, не желая его напугать, я не арахнид, а человек. Ну что ты будешь делать! Один раз пошутил на сельском празднике – так дураки вообразили себе, что я и впрямь шестирукий… Нет никакого Шивы, Василий, уж мне-то вы можете поверить. И Вишну нет, и Брахмы, и Иеговы. Вицлипуцли – и того нет… Я один. Вы не возражаете, если я приму привычный мне вид?
– Пожалуйста, пожалуйста, – пробормотал Василий.
О барже он уже забыл, как и о своем намерении. Любопытство – наверное, самая великая сила на свете, только не все это понимают.
Крылья исчезли, белоснежный балахон растаял, черная фигура опустилась ниже. Теперь назвавшийся Рудрой незнакомец вновь стал выглядеть как человек и уже не сидел на перилах моста и не висел над ними, а стоял в трех шагах от Василия, грубо копируя его позу.
– Униформа, – ткнул он пальцем себе в грудь, вероятно, имея в виду не только одежду, но и свой телесный облик. – Упрощенный вариант. Некоторые думают, что Рудре полагается еще лук с черными стрелами, но это от невежества. Зачем мне лук? Если уж пугать современных людей, то хотя бы огнеметом… Впрочем, к делу! Верно ли я понял, что вы не верите в бессмертие души?
– Да, – подтвердил Василий, подумав со страхом, что теперь уже, пожалуй, ни в чем не уверен. И с еще большим страхом подумал он о том, что может сделать с ним этот черный тип, кем бы он ни был, богом или не богом. Пожалуй, что захочет, то и сделает…
– Вы грубый материалист, – упрекнул Рудра. – Но знаете, в подавляющем большинстве случаев вы правы. Души… душонки… нематериальная субстанция… информация, одним словом. Человек умирает, и составляющие его тело химические элементы возвращаются в естественный круговорот веществ, а информация, или, если угодно, душа, теряется при этом процессе безвозвратно. На информацию не распространяются законы сохранения, что, между прочим, доказано вашими математиками. То есть чтобы сохранить душу какого-нибудь человека, чье пребывание в числе живых заканчивается, мне пришлось бы предпринять определенные действия, конкретно – переписать информацию на другой носитель, хотя бы и временный… Нудная, утомительная, а главное, почти всегда совершенно бессмысленная работа. Нет, этим я занимаюсь лишь в совершенно исключительных случаях… – Он замолк и выжидательно поглядел на жертву когнитивного диссонанса.
– Например? – как-то само собой вырвалось у Василия, и он похолодел при мысли о том, что разговаривать подобным образом с богом, пожалуй, чересчур самонадеянно.
– Скажите, чего бы вам хотелось, – ушел от прямого ответа Рудра. – Что бы вы желали получить прямо сейчас для того, чтобы навсегда отказаться от вашего глупого намерения лишить себя жизни и впоследствии вспоминать о нем с неловкостью или снисходительной усмешкой? Ну? Говорите же, не стесняйтесь. Вам нужно денег? Всемирной славы? Любви женщины? Может, всеобщего обожания?
– И вы все это мне дадите?
– Не исключено. Но если дам,
