Ольга Гусейнова - Когда нет выбора
Голоса и эмоции немного отдалились – судя по интенсивности, все вышли из дома. Но бродили вокруг… Затем сновали туда-сюда, то приближаясь, то удаляясь. А вскоре я ощутила хлопок, от которого вздрогнул весь дом, сотрясаясь до основания, и даже сквозь плотно закрытую потайную дверь начал просачиваться запах дыма. От взрыва я не упала, потому что продолжала лежать на полу. Вслед за апатией и болью потери пришел животный, выворачивающий наизнанку страх перед огненной стихией. Стены из мангуя, из которого был построен наш дом, завибрировали мелкими волнами, словно тоже испытывая боль.
Я встала, ощущая невероятную слабость, и попыталась открыть дверь, однако ее заклинило: стены деформировались и автоматика нарушилась. Подергала сильнее, чувствуя, как паника захлестывает сознание. Все прежние чувства и страхи отошли на второй план перед ужасом сгореть заживо. Стены начали сжиматься там, где их снаружи касалось пламя. Если я останусь здесь – либо задохнусь, либо меня сплющит, поняла я, поэтому рванула вниз, в подвал. Захлопнула вторую дверь за собой и услышала, как трещат ступени, по которым всего мгновение назад спускалась. Прижав руки к груди, я в ужасе отходила от стены дальше, слушая, как за второй дверью и надо мной все оседает и сплющивается. Странно, что же они использовали, чтобы устроить такой сильный пожар? Ведь мангуй сам по себе не горит, что является его дополнительным преимуществом в качестве стройматериала. Но вот о таком эффекте сжатия я не знала и даже не слышала.
Когда вокруг все стихло, я смогла выдохнуть с облегчением. Злые слезы текли ручьями, а ноги окончательно перестали меня держать, и я буквально осела на пол. Обняла колени руками и приготовилась ждать дальнейших событий. Какое-то время еще чувствовала присутствие чужаков наверху, потом они убрались, а вслед за ними прибыло множество других. Снова чужие эмоции затопили сознание, но мне усилием воли удалось защититься от них. Сейчас это не важно, но в память об отце я больше никогда не подниму щиты и всегда буду смотреть на окружающих через призму их эмоций и чувств.
К сожалению, дать о себе знать я не могла никому: была заблокирована в подвале и как из него выбраться, даже не представляла. Так и сидела на полу, обхватив колени руками и раскачиваясь из стороны в сторону, не в силах думать, не в силах искать способ выжить и не в силах абстрагироваться от чужих эмоций и недавней смерти папы. Деформировавшийся мангуй закупорил все отверстия, и лишь пара небольших рассеивающихся облачков дыма, которые спустились со мной с верхнего этажа, все еще плавали под потолком. Я не помню, как улеглась на пол, видимо, мой организм, исчерпав все ресурсы, предусмотрительно отключил сознание, милостиво даровав возможность забыться во сне.
Проснулась резко, словно от толчка. Там, на поверхности, кто-то ходил. Судя по эмоциям – любопытство, восторг от собственной смелости, – это дети. Все тело ныло от неудобной позы эмбриона – похоже, я пролежала так слишком долго. Встала и, кряхтя, размяла конечности. Неяркий автономный диод, реагирующий и включающийся на движение, осветил окружающее пространство – подвал три на три метра. Вдоль стен – стеллажи, сейчас многие – пустые: папа пристроил все экспонаты, которые здесь раньше хранились. Еще несколько стеллажей были завалены разными приборчиками: измерителями различных излучений, микроскопическими очистителями для археологических находок, сканерами, анализаторами грунта и еще множеством даже мне не известных предметов. Этот подвал считался заповедной папиной территорией.
Неожиданно заметила емкость с водой и чуть ли не рванула к ней, так сильно хотелось пить. Из еды чуть позже в полевой сумке нашла плитку шоколада (отец был сладкоежкой, в отличие от меня) и коробку тасванского печенья. Из-за пережитого стресса я испытывала дикий голод, но позволила себе съесть лишь пару печенюшек и одну дольку шоколадки. Пока я не придумаю, как мне отсюда выбраться, еду надо растянуть на максимальное количество времени. Поэтому, утолив самый острый голод, который мешал думать, выпив воды, я принялась осматриваться более внимательно и прикидывать все варианты освобождения. Порадовалась, что у меня такая замечательная специальность, потому что я уже мысленно рисовала проект этого подвала и искала в нем самые слабые места.
Тщательно обследовав помещение еще раз, к своему счастью, нашла миниатюрного робота-копалку и самую обычную кирку. Папа притащил робота домой еще полгода назад: тот начал сбоить на полевой студенческой практике. Как мне помнится, руки у папы до него так и не дошли, но, надеюсь, для задуманного сейчас хватит. Должно хватить!
Следующую пару дней я упорно долбила киркой каменное основание подвала, дальше запустила робота. С переменным успехом дело пошло. Вода у меня была, а вот еды нет – печенье и шоколадка закончились. Для такой тяжелой работы требуется много сил, а без еды они, увы, заканчиваются слишком быстро. Когда до поверхности земли осталось, по моим расчетам, метра два, робот все-таки сломался. Решив не тратить время на его ремонт, взяв сумочку, которую успела забрать из дома, упитанным грудастым червяком полезла в тоннель. Киркой копала дальше, проталкивая почву вниз руками и ногами.
Я боялась, что вот-вот завалю путь вниз и в то же время не успею прокопать дорогу наверх. Однако на грани душевного срыва от страха замкнутого пространства, стиснув зубы, упорно работая старой надежной киркой, пробивала себе путь наверх. Жить хотелось так, что я бы и зубами вгрызалась в грунт. Когда рука с киркой словно провалилась в пустое пространство, уже не думая ни о чем, я заработала с утроенной силой. Словно мертвяк из могилы вытаскивала себя из земли. А потом долго лежала, не в силах насладиться богатством ароматов, витавших в воздухе, его насыщенностью и свежестью. Пришлось усилием воли выравнивать дыхание, а то бы мне точно грозила гипервентиляция легких. Вокруг царила ночь, но спутник Саэре Д-4 давал достаточно света, чтобы я могла осмотреться.
Зрелище оказалось ужасающим. Нашего дома больше не существовало. Вместо родного, надежного, уютного дома – приземистая глыба скукоженного обугленного мангуя – могила моего отца, самого близкого и любимого существа. Я попыталась вытереть с лица влажную землю, но, скорее всего, размазала еще сильнее. Подошла к обгоревшей мрачной куче и застыла перед ней. Пока я находилась запертой в подвале, думать себе ни о чем другом, кроме спасения, не позволяла, а вот сейчас ощутила, как навалилась тяжесть утраты, осознание, что ничего как прежде не будет и теперь я осталась одна. А любимый отец в этой кошмарной могиле…
Упав на колени и упершись в землю лбом, я зарыдала. Отчаянно и безутешно оплакивая потери, осознавая, что совсем-совсем одна и ничего вернуть не в силах. Слишком многое я бы могла перенести легко и не жалея ни о чем – о Маркусе, например, даже не думала и не вспоминала – а вот потерю отца… Ее пережить будет сложно. Только через час я смогла немного прийти в себя. Нашла автоматическую поливалку травы, оказавшуюся в рабочем состоянии, включила ее и помылась. Выстирала одежду и тут же мокрую надела. Сейчас лето, тепло, через пару часов высохнет, а здесь долго оставаться нельзя. Вдруг заметит кто…
С трудом расчесав волосы, я подхватила сумку, заодно проверив ее содержимое, и, слегка покачиваясь от голода и усталости, пошла в сторону города пешком. Хотя два автокара по-прежнему стояли на нашей парковке, я не могла ими воспользоваться: при активации двигателя автоматически подтверждается личность водителя, а значит, обо мне узнают в «Анконе». Я не сомневалась, что отец им ничего путного не сказал, поэтому опасалась, что меня будут искать. В голове мелькнула дурацкая мысль: если бы осталась в подвале и погибла там, их поиски были бы бесплодны и затратны, а теперь у них появилась надежда. Ближе к пригороду я встретила роботизированное такси и, с облегчением вытянув гудящие ноги, назвала адрес доставки – космопорт. Деньги у меня есть (отец специально снял для нас немного наличных и перевел средства в векселя на предъявителя), документы с собой, так что сейчас главное – улететь с планеты. Заметать следы буду уже в дороге.
Глава 4
Полированная поверхность файнеса, используемого на Дерее в качестве зеркала, демонстрировала удручающую картину. Файнес, скорее, проецировал изображение, позволяя более объемно видеть себя с трех сторон. Я оделась в деловой брючный костюм и застыла со щеткой в руке, пытаясь расчесать буйные кудрявые волосы, шоколадной волной падающие на спину. Критически всматриваясь в свое отражение, я только тяжело вздыхала, предчувствуя новые сложности, грозящие свалиться на мою и так невезучую голову.
Ранее нежная смугловатая кожа цвета обожаемого мной кофе с молоком сейчас больше походила на серовато-белую маску. На этом фоне необычайно выделялись яркие синие глаза, в которых отражалась многодневная усталость и затаенная боль. Веки набрякли и чуть опухли, скрывая ресницы. Взгляд скользнул ниже по оплывшему подбородку, потерявшему былую четкость; толстой шее без единой складочки; ключицам, которые теперь невозможно различить, потому что кожа натянулась, скрывая прежние линии. Сейчас мое тело казалось еще более крупным из-за отека, и со спины меня часто путали с мужчиной, чему дополнительно способствовала одежда.
