Сергей Кусков - Игрушки для императоров
В мою правую руку перекочевал один из каменных шаров — на самом деле они не такие уж легкие, если использовать их грамотно — и через мгновение с силой врезался в висок противника. И только после этого тот стал оседать на землю. Нокаут.
Сзади тем временем пришел в себя мой первый собеседник, и кинулся мне на спину. Но я тоже был не висящей на дереве коалой: за мгновение до этого, продолжая атаку и не останавливаясь ни на секунду, я успел развернуться и послать второй шар ему в лоб.
Бум.
Бросившийся на меня споткнулся, упал. Я предусмотрительно отскочил в сторону после броска и меня он не задел. Но лоб — не висок, а такую черепушку просто так не пробьешь даже полированной каменюкой. Через пару мгновений придет в себя, и будет мстить — теперь ему будет все равно, что я гость хозяина. А учитывая его комплекцию и живучесть, у меня против него нет ни единого шанса. Кроме…
…Я мигом нырнул назад, к поверженному сопернику. Тот лежал на земле, лицом вверх, от виска его растекалась лужица крови, но вроде как был жив. Мгновение — я задрал его куртку, непослушными пальцами расстегнул висящую на поясе кобуру. Есть.
Поднялся. Мой противник уже стоял передо мной, оценивая сложившуюся ситуацию. Моя рука уверенно сжимала пистолет, старый добрый огнестрел. «Орел», «Aguila» калибра 5,6. Но модели не знаю — я не спец. Пистолет этот недвусмысленно был направлен в его сторону.
Пауза. Шаг назад.
— Пацан, не дури!
Превосходство из его голоса исчезло совсем. Видимо, свалить двумя ударами такого, как лежащий рядом со мной хмырь, способен далеко не каждый. Но вот оружие в моих руках сильного впечатления на него не производило.
— Que te follen!!! — раздалось сзади, со стороны второго «Либертадора».
Я отскочил в сторону, пытаясь держать в поле зрения и этот сектор атаки, откуда, обогнув «нашу» машину, на меня надвигалось еще трое бритоголовых бойцов, на ходу расстегивавших куртки и достающих оружие.
— Бросай пистолет!
Щаааз!
Первый тем временем тоже достал ствол, но держал его дулом в землю, применять пока не собирался.
— Он меня толкнул, — для чего-то заявил я, но больше это походило на жалобный отмаз.
— Быстро бросай оружие, руки за голову! — Первый сдвинулся вправо так, чтобы все же обойти меня, увеличить и без того огромный угол между ним, мной и бойцами из другой машины. Я вновь подался назад, решив упереться спиной в стену — так меня точно не окружат. Но и убежать так я вряд ли смогу.
— Все назад! — взмахнул я пистолетом. — Буду стрелять!
Ответам мне стали насмешливые улыбки. Ага, так они мне и поверили, лоху и фраеру, что я все брошу и открою по ним огонь.
Я неторопливо, будто нахожусь на занятиях по военной подготовке, передвинул рычажок предохранителя в боевое положение.
— Я не шучу!
Они вновь не поверили. В этот момент спина моя уткнулась во что-то твердое — стена дома — а противники приготовились прыгать, с двух сторон, одновременно, не давая мне шансов для иного развития событий.
Бабах.
Повезло, не попал. Мой первый собеседник схватился за ногу чуть выше колена, роняя пушку и припадая на здоровую ногу.
— Ах ты ж..
Его отборный мат я не слышал, у меня были дела поважнее.
Бах. Бах. Бабах.
Есть, два рикошета в землю перед оставшейся троицей и одно попадание — но на сей раз ниже колена. Надвигающаяся на меня стена из громил резво откатилась назад.
Я намеренно не стрелял на поражение. Это — смерть, такого по отношению к своим людям Виктор Кампос не простит, что бы там ни была за причина, по которой он хочет меня видеть. А так — может быть, его же ребятки напали первые?
— Назад, уроды! Всех замочу! Оружие на землю!
Естественно, оружия никто не сложил. Наоборот, на меня смотрело целых три ствола, готовых в любой момент отправить к праотцам. Три, потому, что водитель «нашего» «Либертадора» оббежал машину и занял пост выведенного на время первого бойца. Теперь уж точно пат.
Они не стреляли в меня потому, что хозяин приказал доставить живым. Возможности это сделать у них имелись, как и опыт ювелирной работы с оружием. Но гнев хозяина был важнее, чем то, что я, возможно, укокошил одного из них. Но в глазах парней читалось жгучее желание нарушить запрет, и если я сильно дернусь, они так и сделают.
Бандиты больше не лезли дуром вперед, а перегруппировались, став полукругом, не спуская меня с прицела. Я проходил в школе тактику, и понял, что дела мои плохи. Они выждут момент и вновь атакуют, и тогда я ничего не успею сделать. В обойме осталось шесть патронов, но убить я не смогу ни одного из них — достаточно будет пули в предплечье, или, опять же ногу. После чего меня, раненого, отметелят, засунут в салон, где скрутят и еще раз хорошенько приложат. А что будет после — знают только Древние.
Я снова выстрелил, пытаясь тянуть время. Пуля пролетела у одного из них рядом с ухом.
— Назад, я сказал!
Теперь меня послушались. Ситуация вновь стабилизировалась, но что дальше? Время играет против них, люди, увидев что творится и услышав первые выстрелы, начали разбегаться, через несколько минут здесь будет вооруженный до зубов патруль гвардии. Они должны или начать действовать, или ретироваться, что они выберут?
Они ничего не успели выбрать. Из-за «Либертадоров» показался первый гвардеец, одетый в сине-желтые легкие доспехи патруля, с открытым полушлемом и тяжелым иглометом наперевес.
— На землю, всем! Быстро! Руки за голову! — вскинул он свое грозное оружие.
Мои противники принялись медленно разводить руки в стороны и опускаться на бетонопластик. Справа от них выскочил второй боец, беря место нашей схватки в перекрестный прицел. Сопротивления не было, все, включая меня, разводили руки и опускались на землю, но один из урок, по мнению второго гвардейца, делал это слишком медленно. За что получил невежливый удар прикладом по темечку.
Я на мгновение возликовал, но только на мгновение: через мгновение боец был уже возле меня.
— А ты чего стоишь? Особое приглашение нужно?
И со всей силы ткнул мне дулом винтовки в солнечное сплетение.
* * *Звезды в небе парят как идолыНад водой и во мглеЗдравствуй северное сияниеБудет песня вам — чугада
— пела музыка, отвлекая от любых мыслей и чувств, помогая не ощущать боль. Пела она прямо в голове, ибо любых предметов, способных воспроизводить ее, у меня давно уже не было. Но память — куда более совершенный носитель, чем любой кристалл: услышав песню один раз, она может прокручивать ее прямо у тебя в сознании до бесконечности. И никто, ни один жлоб, ни один садист от мира правопорядка или криминала не сможет ее выключить.
Музыка пела. И пока она пела, я держался. Ведь сейчас для меня это главное — продержаться.
Не ходи за морскими котикамиДалеко — заплывешь…
— зазвучал бессмысленный, но соответствующий мрачному настроению припев по которому уже кругу…
* * *— Итак, нападение на добропорядочных подданных ее величества, — лыбился мне донельзя довольный комиссар, двумя пальцами прокручивая вниз изображение моего личного дела, выведенное так, чтобы я видел отзеркаленную его часть со своей стороны. Кое-какие моменты, вроде моего удара шаром в висок, он с удовольствием высветил на огромном, во всю стену, экране. Действительно, не поспоришь — со стороны это выглядело не так, как чувствовалось изнутри. — Нанесение тяжких телесных повреждений. Насильственное отнятие огнестрельного оружия. Применение оного оружия в целях нападения. Хулиганство, разбой, грабеж — полный комплект Шимановский! Кстати, ты ведь в курсе, что одна из твоих жертв до сих пор в реанимации без сознания?
Нет, не в курсе. Но мне отчего-то не было грустно по этому поводу. Если бы даже убил того хмыря, переживал бы не сильно. Он свое заслужил.
Что это со мной? Заразился у ангелочков их презрением к жизни неближнего своего? Стал черствый? Или это мир летит с катушек?
Не знаю. Месяц назад я с таким же точно настроением шел убивать Толстого, и почти сделал это. И не чувствовал никакого дискомфорта или моральных терзаний. Значит, мир?
Но с другой стороны, там я был приперт к стенке, меня собирались покалечить (что хуже смерти), и собирались это сделать люди, которых я ненавидел всеми фибрами. Хотя, здесь меня тоже могли покалечить или убить.
Да, я стал черствее, но это разумная эволюция, а не резкий ароморфоз моего морального развития.
«А всяким уродам туда и дорога!» — лаконично сформулировал внутренний голос окончательный вердикт.
— Врачи оценивают его состояние, как тяжелое, но стабильное. — Комиссар сделал многозначительное лицо. — Учти, Шимановский, если он умрет, это будет совсем другая статья!..
