Беглая - Лика Семенова
Гихалья.
Я от всего сердца надеялась, что передо мной не бесплотный призрак, и в то же время отчаянно хотела этого. Едва ли приезд Гихальи мог обещать что-то хорошее. Но как же щемило в груди от желания броситься к ней, обнять, расцеловать. Ноги не слушались, буквально пристыли к каменным плитам. Я чувствовала себя беспомощной. Наконец, с трудом совладала с собой и пошла вперед, переходя на бег. Кинулась ганорке на шею, чувствуя знакомый запах, знакомое тепло. Моя Гихалья. Настоящая. Здесь!
Она обняла меня в ответ, сжала, будто хотела раздавить:
— Я всегда знала, что ты не простая детка. Чуяла своим ганорским носом.
А я размякла, тонула в слезах и стискивала слабыми руками, стараясь обнять, как можно крепче. Никогда не отпускать. Мы висели друг у друга на шее, позабыв, где находимся. Наконец, я опомнилась:
— Что происходит? Почему ты здесь?
Гихалья отстранилась, заботливо стирала слезы с моего лица:
— Так надо… Это не важно. Важно, что я могу снова увидеть тебя, обнять. Я так рада, Мия.
Я покачала головой:
— Важно. Тебя вызвали старейшины?
Она едва заметно кивнула, серьги скорбно звякнули.
— Зачем? Что тебе грозит? Почему на улице толпа?
Гихалья улыбнулась, но эта улыбка вышла натянутой, скорбной:
— Все хотят посмотреть на принцессу Нагурната.
Внутри все застыло:
— Откуда они знают?
Гихалья не ответила.
— Не соглашайся, Мия. Думай только о себе — только это важно. — Она обняла меня со всей силой, шипела в самое ухо: — Не соглашайся. Это тупик. Я ни о чем не жалею.
— На что? На что не соглашаться?
Гихалья не ответила. Все обнимала меня, гладила по голове, целовала и целовала в щеку. Пробормотала едва слышно:
— Тебя требуют асторцы. Я виновата, Мия, — я привела их, потому что не могла ослушаться приказа наших старейшин. Выбор очевиден. И ты его сделаешь.
Я попятилась на шаг, холодея:
— Асторцы? Здесь?
Гихалья опустила голову:
— Я привела Тарвина Саркара. Я дала тебе амулет. Я виновна во многом, и не отрицаю вины. Тебе нужно лишь сделать выбор. Выбирай себя, детка. Только себя.
— Какой выбор?
— Всегда есть виновный — таков закон.
Я стиснула зубы, отступила на шаг:
— Ты прибыла по воле старейшин. Значит, асторцев привели они. Они!
Гихалья закрыла мне рот широченной ладонью:
— Ш… не смей…
Она не договорила. Какая-то неведомая сила оттащила ее и оставила в отдалении в круге света. Истуканы вновь едва заметно дрогнули:
— Амирелея Амтуна, мы готовы дать тебе надежное убежище на неограниченный срок.
Я с трудом сглотнула пересохшим горлом:
— В обмен на что?
Ответ уже был не нужен — все оказывалось предельно ясно: убежище в обмен на Гихалью.
Я не раздумывала — здесь не о чем было раздумывать. Я не смогу спокойно жить, зная, что пожертвовала Гихальей. Я не хочу, чтобы страдали те, кто мне дорог. Больше никто не будет страдать за меня. Я почти выкрикнула:
— Я выбираю Гихалью!
Ганорка тут же пропала во тьме, а светлое пятно появилось с другой стороны. Я услышала чужой голос:
— Вы даете слово, что я могу забрать свою женщину?
Тут же раздалось вездесущее: «Да».
Я порывисто обернулась, замирая. В круге света стоял асторец. Незнакомый асторец. Я вскинула голову, стараясь докричаться до проклятых статуй:
— Это не Тарвин Саркар!
66
Истуканы молчали. Я крикнула так громко, как могла:
— Это не Тарвин Саркар! Я не знаю его!
Раздалось что-то похожее на тяжелый гулкий выдох, в котором я почти уловила живое разочарование:
— Ты выбираешь остаться?
Я нервно терла о платье взмокшие ладони и не могла остановиться. Меня будто лихорадило. Стиснула зубы, стараясь хоть как-то совладать с собой.
— Значит, договор не имеет силы?
Снова «выдох»:
— Договор всегда имеет силу. Ты либо остаешься, либо уходишь с тем, кто за тобой пришел. Третьего не дано.
Меня будто ошпарило, и тут же, следом, сковало шоковой заморозкой. Я задрала подбородок, стараясь докричаться до уродливых лиц в вышине, заглянуть в их заплывшие глаза:
— Ведь вас обманывают! Он лжет! Вы слышите меня? Что вы за великая сила, которую так просто обмануть?
— Нас невозможно обмануть…
Самонадеянный ответ. Ганорские старейшины предстали облеченными невиданной силой глупцами. Узколобыми дикарями, которые не заслуживали ее. Я опустила голову, понимая, что вразумить их попросту невозможно. Они здесь — закон. Глупый и несправедливый.
— Но вас обманывают… Это не честная сделка.
Слова едва слетели с моих губ. Хилые, обреченные. Проклятые тупые идолы, неспособные отличить правду от лжи… Ответом мне было презрительное молчание. И грудь наполнялась невыносимой тоской. Как глупо… Все ганорские рассуждения о судьбе — лишь выдумки фанатиков. Они погрязли в своих суевериях. Старейшинам плевать на все, что находится за пределами их уютного варварского мирка, в котором они царили, как боги. И теперь меня с легкостью отдают незнакомцу, который не имеет на меня никаких прав. По глупому договору, который они сами же выдумали. И что потом? Незнакомец не походил на спасителя…
Слова этого асторца были вполне конкретны — он назвал меня своей женщиной. Назвал так, будто имел на это право. И явись он от имени Тарвина — не посмел бы так сказать. Даже чтобы пустить глупым идолам пыль в глаза. Я в этом даже не сомневалась. Он бы не позволил. Тогда что все это значило? Безусловно, я имела ценность для асторцев, но вполне конкретную ценность, обозначенную много лет назад. Все знали, что я предназначена в жены Тарвину Саркару. Я бы предпочла увидеть здесь его, тем более, теперь. Только его. Я бы выбрала определенность. Тогда бы я поверила в судьбу и больше не испытывала ее. Признала бы власть великой силы.
Я почти глохла от напряжения. В голове проносились шальные безумные мысли, которые сводили с ума. Я не могла хладнокровно размышлять, но в груди бешеной мухой зудело дурное предчувствие. Идолам было все равно, с кем я уйду, и что будет после. Они, как барыги, хладнокровно обменивали Гихалью. Они не оставляли выбора.
Я обернулась, стараясь рассмотреть рослую фигуру в зыбком свете живого огня. Типичный асторец, я не видела его прежде. Широкоплечий, плотный, с массивным квадратным подбородком. Только сейчас я различила на его лице полупрозрачную кислородную маску. По мнению ганоров это значило, что Великий Знатель не принял его. Тогда почему
