Беглая - Лика Семенова

Я была беременна.

Но это осознание пришло удивительным спокойствием. Какой-то теплой радостью. Оно наполняло меня мыслью, что я не одинока. Я уже живо представляла, как мой малыш будет бегать в этом саду, прятаться в листве, ловить светляков. Я бы не пожелала для него лучшего места. Лишь гнала мысли о Тарвине. Но все время задавалась вопросом: мог бы он стать хорошим отцом?

Нет.

Сейчас все омрачала лишь нависшая над Гихальей угроза. Миновал почти ганорский месяц. Сутки здесь длились больше, чем на Нагурнате или Фаусконе, и оставалось лишь гадать, сколько времени прошло. О Гихалье не было никаких известий, и я просила Птахикалью каждый вечер перед ужином гадать на настоящее. Старуха охотно соглашалась, но я все время боялась, что Исатихалья, служившая переводчиком, что-нибудь утаит. Из желания уберечь меня.

Таматахал сегодня задерживался, и Птахикалья уже привычно вынесла в сад корзинку со своим таинственным барахлом, которое несведущий запросто примет за обычный мусор. Я закуталась в тонкий плед и приготовилась наблюдать за священнодейством. Но с замиранием сердца посмотрела на сидящую рядом Исатихалью:

— Я хочу задать ей один важный вопрос. Можно?

Ганорка скривила губы:

— Отчего нельзя. Ответит, если что увидит.

Я сглотнула, чувствуя, как в горле мгновенно пересохло:

— Почему страдают все, кто пытается мне помочь? Она может объяснить?

Та пожала плечами. Посмотрела на сестру, что-то сказала на своем языке. Птахикалья замерла, прислушиваясь. Какое-то время молчала, но ответила. Я с надеждой посмотрела на Исатихалью:

— Ну? Что?

— Она посмотрит.

Сердце болезненно заколотилось. Я настороженно наблюдала, как старая колдунья с дробным звуком высыпает на столешницу содержимое своей мусорной корзинки. Внимательно смотрит, перекладывает, что-то мычит. Снова собирает, снова вытряхивает. Я видела все это уже много раз, но именно сейчас дыхание застревало в груди. Сама не знаю почему. Наконец, старуха опустилась на стул, что-то сказала.

Исатихалья кивнула:

— Потому что хотят идти против воли Великого Знателя. Все давно увязано крепкими узлами. Не распутать и не разрубить.

— Что это значит?

— Это значит: что бы вокруг тебя не происходило, а против судьбы не выйдет. Как ни старайся.

Я опустила голову — ничего нового. То же самое все время твердила Гихалья. Наверное, странно ждать от ганора другого ответа. На все воля Великого Знателя. Еще знать бы, в чем именно эта судьба. Ответит ли?

Я хотела было задать вопрос, но услышала скорые тяжелые шаги — наконец, вернулся Таматахал. Он подошел к столу, и я увидела, что его лицо было взмокшим, напряженным и совершенно серым. Он отдышался, схватил со стола первую попавшуюся кружку и опрокинул содержимое в рот, смачивая горло.

— Мия, тебя немедленно требуют старейшины.

64

Твердь под ногами будто пошатнулась. Сердце разгонялось, отдаваясь шумом в ушах. Я даже поднялась, опираясь на столешницу. С ужасом осознала, как предательски дрожат руки. Бесконтрольно.

Я облизала пересохшие губы:

— Зачем? — голос надломился хрипом. — Что-то с Гихальей? Они что-то сделали?

Таматахал покачал головой:

— Не знаю. Велено.

Я смотрела на сестер. Исатихалья тоже помрачнела, а старуха-гадалка не поняла ни слова на сумине и просто с интересом глазела на нас, чем-то напомнив глупую любопытную птицу. Я вновь повернулась к Таматахалу:

— А если я не пойду?

Тот устало покачал головой:

— С этим не шутят, Мия. Поторопись, за оградой ждет катер.

Я нервно сглотнула. Неловкими руками стащила плед, бросила на плетеный стул.

— Я поеду одна?

Старый ганор вновь покачал головой:

— Нет. Мы поедем, конечно. Но там это ничему не поможет. Там каждый всегда отвечает сам. За себя.

Ничего не оставалось. Я неестественно выпрямилась, напряглась, будто мысленно надевала на себя броню. Лишь пригладила волосы, рассыпанные по плечам.

— Я готова.

Собирать мне было нечего, переодеваться не во что. У меня было всего лишь два платья, которые старые ганорки перешили из барахла, найденного в шкафах Птахикальи. Платья одной из ее дочерей, давным-давно покинувшей родной дом. Меня устраивало.

Исатихалья что-то тихо говорила сестре. Лицо древней старухи менялось на глазах, превращаясь в грозную устрашающую маску. Птахикалья кивнула, бросила на меня быстрый взгляд и почти бегом кинулась в дом. Таматахал ничего не сказал, просто терпеливо ждал. Я посмотрела на Исатихалью:

— Куда она? Тоже с нами?

Та покачала головой, звеня серьгами:

— Сейчас вернется, подожди.

Колдунья, действительно, обернулась очень быстро. Почти бежала, отчего мочки ее уродливых длинных ушей буквально лупили по груди, издавая оглушительный звон. Будто гремели металлическими монетами. Она подошла ко мне и жестом велела наклонить голову. Я не сопротивлялась. Старуха что-то едва слышно бормотала и, один за другим, вешала на мою шею амулеты. Не меньше десятка. Наконец, отошла на шаг. Кивнула со знанием дела, словно говорила: «Ну, теперь все в порядке». Но мне не передалась эта уверенность. Не думаю, что амулеты чем-то помогут.

Я просто смотрела на нее. Пристально, долго, буквально сжимаясь от мысли, что больше могу не вернуться сюда. К своим дорогим старикам, которые за короткий срок сумели стать такими родными. От этого кошмарного предчувствия буквально звенело в ушах. Нет! Глупости! Что могут сделать проклятые истуканы? Они уже позволили нам остаться и едва ли станут отменять собственные решения. Впрочем… хозяева собственного слова: захотели — дали, захотели — взяли назад. Их логику невозможно было постичь. И все же, к чему может быть такая срочность?

Я склонялась к мысли, что меня хотят вышвырнуть, несмотря на обещания. Истуканы могли разнюхать правду обо мне, узнать, кто я. И этот поступок едва ли можно будет назвать нелогичным. Никто в здравом уме не хотел бы связываться с асторцами, даже эти сумасшедшие идолы. Выслать — самое разумное. Эйден для меня под запретом. Оставался только один выход — каким-то образом добраться до территорий Галактического совета. Что само по себе станет банальным чудом. К тому же, у меня не было никакой уверенности, что совет все еще сохраняет нейтралитет. Они уже балансировали на грани. Они прогнутся — стоит только получше надавить.

Мозг буквально закипал. Одновременно в голове проносились десятки самых разных мыслей, предположений, мгновенных способов решения. Но все это было самоуспокоением. Я чувствовала, как пенной волной подступала паника. Еще немного — и захлестнет с головой, утопит.

К катеру я вышла, словно в бреду. Треск жучков-соглядатаев, уже заполнивших густые сумерки своим монотонным треском, только