Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова
— Какая же наглая ложь! — восклицала Эля, собирающая все эти слухи в свою информационную корзиночку как лакомые ягодки, — Нэя пришла сама. У неё всюду друзья. И отчего бы ей не пойти в гости к своим друзьям? И не натыкалась она ни на кого!
— Они все в этом доме мечты такие!
— Мечтательницы о том, чтобы вползти в чужие семейные спальни и занять чужое место!
— Как она сюда попала?
— Как вообще они из-за стен сюда попадают? В наш закрытый город. Лучший город континента.
— Вы не знаете, как и зачем? — и знатоки кивали на «Зеркальный Лабиринт», самый закрытый объект. Таким образом, уже во второй раз после истории Арсения и Олы, земляне стали причиной утраты авторитета научно-исследовательского объекта, тогда как учёные тролли к тому не были причастны никак.
Вернувшись на территорию «Мечты», Эля, глубоко задумавшись, мысленно выбросила все собранные «ягодки» в цветники, после чего отряхнула свои трудовые ладошки. Незачем Нэе об этом знать, а в лицо никто не посмеет ей бросить ни единого упрёка. За нею стояла мощная защита, какой бы неоднозначной эта мощь ни была, а сунуться к ним уже не посмеет никто. Если хозяйка заплатила за поддержку личным позором, значит, это необходимость ради их дальнейшего процветания здесь.
Выйдя наружу по необходимости, для неотменяемой работы, Нэя мечтала только об одном. Она жаждала затаиться, как моллюск в перламутровой раковине. Действительно, как и уповал на то Олег, некрасивая и тёмная история имела тихое и мирное завершение. Если Нэя и пребывала в некой остаточной заторможенности, то рядом всегда была Эля. А прочие лишних вопросов не задавали в силу общепринятого бесправия служащих перед работодателем. Их разделяла нешуточная дистанция.
Препараты сотворили чудеса, исцелив нанесённые в подземелье травмы. Тело и душа Нэи пребывали в полусне, или правильнее в некоем отупении, а память словно вывернулась наизнанку, и из неё всё посыпалось, всё перепуталось, а многое и совсем закатилось неведомо куда. Встал из растревоженной и опрокинутой памяти Нэиль. Его застывшие и уже угасшие синие глаза, какими были в их дворе, у самого входа на дикую ту, наружную лестницу… Нэю привёз туда Тон-Ат на положенное по закону опознание. Закинутая голова, белеющая, казавшаяся такой крепкой, юношеская шея, раскинутые руки и ноги в военных ботинках. Никаких видимых травм, а вскрытие, проведённое позже, обнаружило смертельное повреждение в области шейных позвонков — они были даже и не сломаны, а будто перепилены, но без повреждения мышц и кожных покровов! Как бы внутренняя травма, но абсолютно противоестественная. Кто бы такое ни сотворил, но Рудольф не должен был там быть. Некое чувство всегда подсказывало Нэе, что не будь его там, ничего бы и не произошло. Значит, он нёс вину за тот непоправимый выверт, как в её, так и в своей жизни.
Что осталось сейчас? Один хруст и остался, как от раздавленной ракушки, вместе с осколками, вонзившимися в её, утратившую чувствительность, искусственно анестезированную сердцевину, будто от неё отделившуюся. Вот этим она себя и ощущала, не ведая, как себя собрать воедино и опять стать целостным существом.
Да ведь надо было включаться в работу. А это полёты фантазии, которую губят низшие стихии, и надо как-то преодолеть паралич крыльев, чтобы улететь туда, где она и собирала образы своих будущих коллекций. Куда иначе ей деваться? В столице нет ничего, никого. Всё, что осталось от прошлых сокровищ, ушло на реализацию её затей. Те деньги, что скопились, как и подачки Рудольфа, неприкосновенный запас! Он необходим как ограда, защита от того пугающего провала, чем представлялось будущее. Да и хотелось ли ей всё тут оставить? Рассудок единственный бодрствовал в ней — ну, уж нет! Она за всё расплатилась! А гордость аристократки, бабушкины заповеди, да как их и пристегнуть к такой-то жизни! Только-только привыкнув к яркому благополучному миру, удобной жизни, уходить в абсолютную непредсказуемость? Забыв всеобщее восхищение, свои наряды, саму их возможность даже утратить?
У столицы было чётко выраженное лицо, вернее, лица. Это жаба, выползшая из отвратительной прошлой грязи, в чьём салоне она шила, не разгибаясь, и которая воровала её идеи и творческие образы, её труд. Это Чапос, опасный и таящий в глубоких глазищах, в мерцании пристальных зрачков, свои непонятные замыслы в отношении неё. Это — наглая Азира, грациозно порхающая по «домам яств» и роскошным лавкам, обманывая не сведущих, откуда она, какие чавкающие пороком притоны были её золотоносными жилами. О том, что Азиры уже не существует, Нэя не знала.
Конечно, там осталась добрая, но ненадёжная и бестолковая Ифиса. Живёт и нищий, чуточку подпорченный, но, несомненно, о ней не забывший Реги-Мон, мечтательный, как и все творческие люди, но и одновременно любитель поживиться за счёт состоятельных женщин. Ей пришлось признать, столица была кошмаром, который не мог вернуться в её жизнь. И как забыть утренние посиделки с Антоном? Под трепыханием красивого тента, среди цветников, над которыми радугой мерцает прохладная россыпь брызг из ближайшего фонтана-бассейна. На ажурном столике драгоценные дорогие чашечки из маминой ещё коллекции, из старой их жизни, в них горячим и прозрачным золотом волшебные напитки из цветов, сохраненных и бабушкой, а теперь и ею. Они, высушенные, хранились в плотных особых мешочках, которые были украшены вышивкой, созданной бабушкиными руками. Они хранили не только свой вкус и силу, но и бабушкины заговоры на счастье, в своей долгоживущей растительной ароматной памяти — энергии светила, так учила её Ласкира.
Вспомнился и запах Антона, от которого у неё тогда кружилась голова. Но так было лишь до того момента, когда сладкие воды колдовского колодца, затянули в себя уже окончательно. Теперь-то уж и не всплыть, вольного воздуха не глотнуть — метаболизм души, что называется, изменился необратимо. Нэю сжал всеохватный стыд за себя, за свои мечты, с которыми она направилась в подземный город, где вместе с любовью к Рудольфу Чёрный Владыка конфисковал и её расположенность к Антону. То, что Чёрный Владыка никогда не явился бы сам по себе, если бы не эликсир из флакончика Ласкиры, то есть её собственная оплошность, она не думала совсем. Виновником был назначен Рудольф. И точка. За всё. За прошлое, за вчерашнее, а в будущее и вовсе заглядывать не хотелось.
Эля приносила ей еду и молчаливо уносила подносы с посудой. Ни о чём не спрашивала. Сочувствовала, но, может быть, и радовалась тому, что подобная участь миновала её. Нэя пока не находила сил в себе, чтобы обедать вместе
