Ким Робинсон - Красный Марс
— Мы созидаем, создаем Марс. Как и ты. Мы на твоей стороне.
— Значит, вы должны помочь, — он пытался думать. — Что скажете насчет космического лифта?
— Нас он не волнует, — усмехнулся парень. — Он не имеет значения. А вот люди имеют.
— Лифт привезет сюда гораздо больше людей.
Мужчина задумался.
— Замедли иммиграцию, и его не смогут даже построить.
Вновь наступило долгое молчание, прерывавшееся лишь жуткими завываниями ветра. Не смогут даже построить? Они думали, что его будут строить люди? Или, может быть, имели в виду финансирование?
— Я постараюсь разобраться, — пообещал Джон. Когда парень, повернувшись, уставился на него, Бун поднял руку, опережая его. — Я сделаю все, что смогу, — он продолжал держать руку перед собой. — Это все, что я могу сейчас сказать. Если я пообещаю, что чего-то добьюсь, это будет ложь. Я вас понял. Я сделаю все, что смогу. — Он постарался поразмыслить еще немного, хоть это было и тяжело. — Вы тоже должны нам помогать. Нам нужна помощь.
— Каждый помогает по-своему, — тихо сказал мужчина. — Сейчас мы уйдем. Но будем следить за тем, что ты делаешь.
— Скажите Хироко, что я хочу с ней поговорить.
Все пятеро посмотрели на него, молодой напрягся и возмутился.
Узколицый кратко улыбнулся.
— Увижу — скажу.
Один из сидящих на корточках вытащил просвечивающуюся голубую массу — аэрозольную губку, едва различимую в ночном освещении. Затем рука, в которой он ее держал, сжалась в кулак. Да, это был наркотик. Джон сделал выпад, застав молодого врасплох, вцепился в обнаженную его шею — и упал, парализованный.
Когда он пришел в сознание, их уже не было. У него болела голова. Он переместился на кровать и впал в беспокойный сон. Невероятно, но ему снова снился Фрэнк, и Джон рассказывал ему об этом посещении. «Ты дурак, — сказал Фрэнк. — Ты не понимаешь».
Когда он снова проснулся, уже наступило утро, и за лобовым стеклом кружилась темно-коричневая пыль. Ветер за последний месяц несколько смягчился, но пока об этом нельзя было говорить с уверенностью. Облака пыли быстро меняли формы и растворялись, словно галлюцинации при отключении органов чувств. Эта буря в самом деле отключала органы чувств, создавая весьма клаустрофобические ощущения. Он принял омег, оделся, вышел наружу и немного прогулялся, вдыхая тальк и пригибаясь, чтобы различать следы своих гостей. Они прошли по коренной породе и исчезли. Трудное они выбрали место для встречи, подумал он. Марсоход, заблудившийся посреди ночи… Как они вообще его нашли?
Хотя если они выслеживали его…
Вернувшись внутрь, он связался со спутниками. Радар и инфоробот не выдавали ничего. Даже если бы они шли пешком, он бы их увидел на экране, значит, у них имеется убежище. В таких горах, как эти, спрятаться проще простого. Он открыл «карту Хироко» и грубо обвел кругом место, где сейчас находился, захватив заодно горы на севере и на юге. На его карте уже несколько таких кругов, но наземные бригады ни один не проверили как следует и вряд ли проверят, так как эти круги выпадали в основном на хаосы — неосвоенные территории размером с Вайоминг или Техас.
— Как здесь много места, — пробормотал он.
Он прошелся внутри марсохода, рассматривая пол. Затем вспомнил свое последнее движение. Посмотрел на ногти: да, там остался маленький кусочек кожи. Взял блюдце для образцов из небольшого автоклава и осторожно соскоблил то, что было под ногтем. Идентификация генов находилась далеко за пределами возможностей марсохода, но любая достаточно крупная лаборатория сумела бы определить личность парня, если данные о его геноме имелись в базе. Если же нет, это тоже стало бы полезной информацией. И, может быть, Урсула и Влад смогли бы определить его родителей.
Позже в тот день он вернулся на ретрансляторную дорогу, а в конце следующего дня достиг бассейна Эллада. Там он встретил Сакса — тот участвовал в конференции по поводу нового озера, которая затем, как оказалось, переросла в конференцию о сельском хозяйстве в условиях искусственного освещения. Следующим утром Джон вытащил его в прозрачный туннель между зданиями, и они шли в меняющейся желтой мгле, а темно-оранжевое солнце светило сквозь облака на востоке.
— Кажется, я виделся с Койотом, — признался Джон.
— Да ладно! Он тебе не сказал, где Хироко?
— Нет.
Сакс пожал плечами. Похоже, его мысли сейчас заняты выступлением, которое ему предстояло провести вечером. Поэтому Джон решил подождать и вечером пришел на конференцию, где присутствовали все, кто находился сейчас на озерной станции. Сакс заверил публику, что микробактерии в атмосфере, на поверхности и в вечномерзлом грунте растут со скоростью, которая почти достигла предельной — около двух процентов, — и что уже в ближайшие десятилетия им придется рассматривать вопросы, связанные с выращиванием различных культур в природных условиях. Никаких аплодисментов после этого заявления не последовало: все были поглощены проблемами, вызванными Великой Бурей, которая, как они считали, была следствием просчетов Сакса. Как язвительно заметил один из выступающих, поверхности по-прежнему достигало всего 25 процентов солнечного света и буря не собиралась заканчиваться. Температура падала, гнев нарастал. Новоприбывшие не видели на несколько метров перед собой, и психологические проблемы, варьирующиеся от тоски до кататонии, принимали пандемический характер.
Сакс ответил на это, слегка пожав плечами:
— Это последняя глобальная буря, — пообещал он. — Это время войдет в историю как героическое. Наслаждайтесь им, пока оно длится.
Его слова приняли весьма прохладно, но Сакс не обратил на это внимания.
Через несколько дней в поселение прибыли Энн и Саймон вместе со своим сыном Питером — ему исполнилось три. Он был, насколько они знали, тридцать третьим ребенком, родившимся на Марсе: колонии, основанные после первой сотни, оказались весьма плодовитыми. Джон играл с мальчиком, узнавая новости у Энн и Саймона и обмениваясь историями о Великой Буре. Джону казалось, что Энн нравится буря и ее ужасающее влияние на процесс терраформирования — ведь это было что-то вроде аллергической реакции планетарных масштабов: температура опускалась ниже исходной, безрассудные экспериментаторы боролись со своей жалкой застопорившейся техникой… Но довольной она не выглядела. Она даже была раздражена, как и всегда.
— Наша команда исследовала подземные воды в вулканическом кратере в Дедалии и нашла образец, в котором имелись одноклеточные микроорганизмы, явно отличающиеся от цианобактерий, которые вы распространили на севере. А кратер почти полностью окружен коренной породой и весьма удален от мест распространения биоты. Мы отправили образцы в Ахерон на анализ, и Влад заключил, что они похожи на мутировавшие бактерии тех видов, которые были выпущены. Он предположил, что они могли быть введены в породу загрязненным бурильным оборудованием, — Энн ткнула Джона в грудь. — «Скорее всего, земным», — сказал Влад. Скорее всего, земным!
— Сколее сево, жемным, — повторил мальчик, идеально передав интонацию Энн.
— Ну, скорее всего, так и есть, — сказал Джон.
— Но мы никогда этого не узнаем! Они будут обсуждать это целыми столетиями, напишут целые труды только на эту тему, но мы никогда не узнаем наверняка!
— И все-таки тут слишком сложно сказать, но, скорее всего, они действительно земного происхождения, — сказал Джон, улыбаясь мальчику. — Если бы что-либо неземное сумело эволюционировать, об этом стало бы сразу же известно.
— Скорее всего, — повторила Энн. — Но что, если они произошли от какого-нибудь общего источника — например, по теории панспермии или при извержении переместились с одной планеты на другую с микроорганизмами, сохранившимися в камне?
— Но это маловероятно, разве нет?
— Мы не знаем. И теперь уже не узнаем.
Джон едва разделял ее озабоченность.
— Может, их даже принесли «Викинги» — мы этого не знаем, — сказал он. — Мы никогда особо не старались обеззараживать наши исследования, просто так уж повелось. У нас все-таки есть и более важные проблемы.
Например, глобальная пылевая буря, самая длинная из всех, что были зафиксированы, или приток иммигрантов, чьи обязательства перед Марсом были столь же бедны, как их жилищные условия, или грядущий пересмотр договора, который вызывал множество разногласий, или ненавистные многим попытки терраформирования. Или то, что состояние их родной планеты становилось критическим. Или попытка (а то и две) причинить вред Джону Буну.
— Ну да, ну да, — сказала Энн. — Знаю. Но то все политика, от нее мы никуда не денемся. А это была наука, вопрос, на который я хотела получить ответ. Но теперь не смогу. И никто не сможет.
