Тим Каррэн. Рассказы - Тим Каррэн
Я сел рядом с Марией и уставился на Дока.
— Ну что ж, давайте приступим, Док. Давайте выясним, кто из нас пойдёт на мясо.
— Томми…
— Почему бы тебе не заткнуться? — сказал Сонни.
— Интересно с чего они начнут: с твоего горла или яиц? — спросил я его. — Вo что они вгрызутся в первую очередь?
Эйб угрожающе посмотрел на меня, и я улыбнулся ему.
— Ты лучше трахни меня, засранец, потому что я не заткнусь. Но не причиняй мне вреда… Драгна любит, чтобы его мясное ассорти было свежим и нетронутым.
Пожилая женщина по имени Пегги начала всхлипывать, а ее муж издал низкий плачущий звук, от которого у всех по спине побежали мурашки: это был звук горькой, сломленной окончательности, жизни, принимающей смерть, и это было жутко.
— Пожалуйста, все, — сказал Док.
Он бросил на меня взгляд, который невероятно старался быть терпеливым и мудрым, но он был истощен, и Доку стало чертовски тошно от меня и моего рта. Я думаю, что для него я был виновен в измене и подстрекательстве к мятежу. Он, вероятно, надеялся, что я вытяну крестик и он избавится от меня.
Коробка из-под сигар шла по кругу.
Люди либо вырывали бумажки с безумным, самоубийственным ликованием, либо протягивали дрожащие пальцы, как будто это были ядовитые пауки.
— Аллилуйя! — воскликнул Сонни голосом девятилетнего ребенка рождественским утром, открывающего подарки. — Это не я! Это не я!
— И не я!
— Моя шкура спасена! Ха! Я остаюсь!
Я не могу сказать, что все они были такими же свиньями, грубыми и бесчувственными. Многие просто восприняли приговор спокойно, с капелькой самоистязания. Но другие прыгали от радости, как свиньи барахтающиеся в грязи.
Один за другим люди показывали ему пустые бумажки. Осталось лишь две, и они принадлежали Марии и мне. Я почувствовал, как пот выступил на моем лице, нейроны моего мозга были готовы к перегрузке и выгоранию.
Все взгляды были устремлены на нас… в них была жалость и чувство вины. Но в некоторых была извращенная, мерзкая эйфория. Они спасены, так что теперь это была игра, чтобы увидеть, кто пойдёт на вертел, драматичная и напряжённая неизвестность.
Мы с Марией посмотрели друг на друга, а на нас все оставшиеся, теперь уже с широко раскрытыми и сияющими глазами, облизывая губы, некоторые чуть не пускали слюни. Они очень хотели этого, говорю вам. Жаждали этого. Как обезумевшие деревенские жители, охваченные маниакальным ликованием при мысли о том, чтобы сжечь одного из них как ведьму. В этот момент я увидел врожденную жестокость и скотство человеческой расы.
И я ненавидел их.
Боже, как же я их ненавидел.
Я тут же поклялся себе, что убью их всех до единого, если представится такая возможность. Я молилась, чтобы это был я. Я действительно так хотел. Но еще до того, как я открыл свой листок, я знал, что он будет пуст. Так оно и было. Мария открыла свой, тонко улыбнулась и показала всем листок с крестиком.
— Это я, — сказала она совершенно спокойно. — Я — та самая. Я избрана.
Все вздохнули… бесконечное напряжение погасло.
Они все были в безопасности, и веселье закончилось.
Но, сами того не зная, они только что подписали себе смертный приговор.
10
Док решил смягчить правила.
Может быть, после истории с Мерфи он понял, что должен это сделать. Он не стал как-либо ограничивать Марию. Он не запирал ее в камере и никак не изолировал. Он дал ей и остальным пятерым двадцать четыре часа на то, чтобы примириться с собой и своим создателем. Никто не охранял двери в это время. Если ты — избранный и решил бежать, испытать удачу с ордами Червивых снаружи, никто бы тебя не остановил. Драгна получит свою шестерку в любом случае. Но самым удивительным и пугающим было то, что многие этого не делали. Сколько людей просто приняли это и охотно пошли на поля смерти.
Позже я остался наедине с Марией в её комнате. Я не думаю, что она когда-либо была красивее, чем в ту ночь… ее длинные черные волосы, ее большие темные глаза, ее гладкая оливковая кожа. Я сказал ей, что мы будем вместе до конца. Мы будем драться и выберемся отсюда.
Но она только покачала головой.
— Нет, Томми. Что сделано, то сделано.
Мне хотелось дать ей пощечину, избить до потери сознания и улизнуть вместе с ней, пока еще есть время. Но больше всего мне хотелось обнять ее и никогда не отпускать. На глаза навернулись слезы. Я уже давно не плакал, но тогда заплакал.
Мария посмотрела мне прямо в глаза.
— Ты можешь сделать для меня кое-что, Томми, — сказала она так твердо и настойчиво, как могут только латиноамериканцы.
— Все, что угодно, — ответил я, все еще стараясь сдержать рыдания, но безуспешно.
Она коснулась моей щеки, проводя длинным пальцем по дорожке слез от глаза к уголку губ.
— Ты можешь провести ночь со мной. Ты можешь заставить меня в последний раз почувствовать себя настоящей женщиной, человеком.
Она упала в мои объятия, и мы занялись любовью.
11
На следующее утро я застал Дока в его маленьком кабинете. Он выглядел удивленным, увидев меня. Он знал, что я хочу что-то сказать, и молчал, дожидаясь, пока я все обдумаю и выложу ему.
— Я хочу быть частью этого, — сказал я.
— Часть чего, Томми?
— Ты же знаешь. Лотереи.
— Так ты же участвовал.
Я отрицательно покачал головой.
— Ты не понимаешь. Я хочу пойти с Сонни, Конроем и Эйбом, когда они выйдут сегодня вечером. Я хочу быть частью этого.
— Томми…
— Нет, выслушайте меня, Док. Мария — моя подруга. Я люблю ее. Я думаю, она любит меня. Я не хочу, чтобы она отправилась туда одна, без поддержки. Ей нужно, чтобы я был там. Чтобы… чтобы проводить ее. Ей это нужно.
Он вздохнул.
— Томми, я не думаю, что это хорошая идея.
Вместо того, чтобы следующие двадцать минут выслушивать переубеждения Дока, я сказал:
— Я знаю, что был занозой в заднице, Док. Я знаю, что от меня одни неприятности… но это нелегко. Ты должен понять, как тяжело мне все это дается. Для всех нас. Просто позволь мне сделать это. Это всё,