Наталья Игнатова - Бастард фон Нарбэ
— Не знаю, — рассеяно ответил он, — это для боя в невесомости. Монастырская школа. Сделаем так: дождёмся, пока большая часть солдат соберётся внизу, а потом пойдём, но очень осторожно.
— Лады, — обезболивающее начало действовать, и её потихоньку охватывала эйфория, — осторожно пойдём и снесём всех.
– Надеюсь, что сносить не придётся. Ты пока отдохни, а я помолюсь за мальчиков.
— Отдохни, в смысле — помолчи? — уточнила Луиза, — легко! Ты только не забудь и за нас помолиться.
Глава 3
«Не убивай».
Исход (20:13)Дружинники традиционно не любили армейских. Традиция — это, что-то вроде условного инстинкта, только у людей. Помогает выжить, когда не мешает жить. Нелюбовь была идеально взаимной. Армейские терпеть не могли дружинников. Есть большая разница между ловлей беглых каторжан или обезвреживанием корабля, набитого взрывчаткой, и патрулированием секторов, на предмет предотвращения нарушений внутреннего порядка.
Фу! Убырство!
Особенно противно то, что маркграфы традиционно используют в своих личных войсках армейские звания.
Радун набирал дружину сам, и, вот ей-богу, многие каторжане больше, чем люди маркграфа походили на законопослушных подданных. Лха его знает, может, как раз среди каторжан дружинников и находили. С его милости и не такое станется.
Или среди пиратов?
Маркграф имел дела с пиратами — это не было секретом, по крайней мере, здесь, на Акму. Не было, впрочем, и доказательств. Иначе орден Всевидящих Очей не прилетал бы сюда с инспекциями, а просто перекрыл Радуну кислород.
В любом случае, когда Луиза сообщала отцу Лукасу, что из пульсаторов убивают, она имела в виду не только назначение оружия. Дружинники убивали. Они делали это с удовольствием. Именно поэтому, кстати, их не выпускали на облавы в «Весёлый Трюм», даже если каторжники бежали целой стаей. Слишком велик риск, подставить под удар мирное население. Но сегодня, сегодня был особенный день. Необыкновенный. Дружина маркграфа и армейское подразделение, вместе, так сказать, рука об руку, ловили майора Беляеву и — чудны дела твои, Господи! — рыцаря-пилота Лукаса фон Нарбэ.
Ловили, чтобы убить.
Но Бог на стороне правого, а права всегда церковь. Это закон, который постигаешь раньше, чем научишься ходить на горшок.
Дружинники любили убивать; дружинники стреляли не задумываясь; дружинники вообще не умели думать — не было у них думательного органа. Зато были рефлексы. И рефлексы эти не позволяли им сразу открывать огонь по людям в родной форме.
Когда устав входит в противоречие с действительностью, даже у мыслителя может случиться сбой системы. Дружину же сбоило чуть ли не по несколько секунд. Этого времени с лихвой хватало Лукасу, чтобы оказаться вплотную. Этого времени хватало Луизе: ей только в радость было прострелить какому-нибудь бычку коленную чашечку.
Или голову, а?
Но вот что делать, если они с преподобным встретят парней из её подразделения? Те начнут пальбу, не взирая на форму. Точнее, как раз — взирая. Так же, как делала она.
— Приказ по-прежнему отыскать двоих в форме, — сказал Лукас, выслушав её соображения, — мужчину и женщину. О священнике не сказано ни слова. Твои сослуживцы в ладах с церковью?
— Конечно.
— Тогда, может быть, это их озадачит.
Он расстегнул комбинезон и выскользнул из него, как из перчатки, оставшись в своём сине-золотом скафандре:
— Если верить докладам, население «Весёлого Трюма» эвакуируется. Почти все силы стянуты туда и уже готовятся начать облаву. Посты внутренней охраны расставлены согласно коду А, просто А, без всяких индексов. Ты знаешь, что это значит?
— Да. Но это дружина, а где армейские?
— Пять взводов в «Весёлом Трюме», ещё пять — по тому же коду. Сколько человек во взводе?
— Два десятка.
— Где они расставлены?
Луиза наизусть перечислила номера секторов. Посмотрела в чистые, без тени понимания, глаза Лукаса, и объяснила:
— По дороге в порт мы всё равно нарвёмся. Не на тех, так на других.
— Но, мне кажется, дружина предпочтительнее. Тебе проще иметь дело с ними, ведь так? Да, и, кстати, по этому коду посты расставляются так, чтобы следить друг за другом?
— Нет. С какой стати? Ты что же думаешь, нас тут тысячи? Слушай, преподобный, а что мы будем делать в порту?
— Угоним корабль.
— Так они же все на профилактике, или как там ты говорил?
— Тем лучше, — Лукас пожал плечами, — меньше людей на борту. Как твоя нога, выдержит?
— Дохромаю, — пообещала Луиза.
— Тогда, похромали.
В фильмах она видела это частенько. В фильмах все рыцари-пилоты всегда были героями. Но одно дело наблюдать на экране, как красавец в синем и золотом, вооружённый одним лишь МРП, громит пиратский аскар или зачищает пиратскую же базу, и совсем другое — видеть это в действительности. К тому же, киношные красавцы, все, как один, были высокими, плечистыми, с внимательным и понимающим взглядом. А Лукас, хм… Даже свой «Тунор» он отдал ей.
Почему никто не снял фильма о том, как священник в одиночку громит охрану целого астероида, действуя только руками и ногами?
Преимущественно ногами.
Монастырская школа. Бои в невесомости. Звучит как-то странно: бой в невесомости — неблагодарное занятие. Особенно для парней вроде Лукаса.
Луизе не трудно было поставить себя на место бойцов дружины, ещё проще — на место солдат своего подразделения. Тебе приказывают уничтожить врага, ты ищешь его или стоишь на посту и ждёшь. Ты слышишь по связи какие-то дикие, совершенно невероятные сообщения. Нет, не страшно… ведь ты понятия не имеешь о том, что убить нужно рыцаря. А если бы и так, ты ведь всё равно не веришь фильмам. Не до конца. Потому что до конца поверить невозможно.
Но тот, кто выходит на тебя, оказывается совсем не таким, как ты ожидаешь. И Луиза будто бы сама ощущала секундное замешательство, когда видела, как медлят охранники.
Синее с золотом…
Священник?
А этот, маленький, безобидный, он уже вплотную. И мир взрывается красными сполохами, за которыми темнота и тишь.
Попадись она так, очнись потом с раскалывающейся от боли головой, с абсолютным, идеальным непониманием того, что же, всё-таки, случилось, вряд ли она смогла бы доложить, что её и ещё двоих-троих-четверых (зависит от ситуации) бойцов вывел из строя один безоружный человек. Уж точно сказала бы, мол, двое их, вооружены и очень опасны. Очень опасны. И следующая группа, следующий пост, следующая партия охотников — они попались бы точно так же, ожидая вооружённых, опасных, огромных, как пехотинец в боевом скафандре, и нарвавшись на маленького и тихого Лукаса.
Понятно, почему он спрашивал, следят ли посты друг за другом. И непонятно, что предпринял бы, если б следили. Наверное, начал убивать.
А вот, кстати, о чём она доложила бы непременно, так это о синем и золотом. О цветах ордена Десницы Господней. И сейчас дружинники, наверняка, сообщают о том, что видели рыцаря. Но на месте их командиров (да и на своём собственном месте тоже) Луиза придержала бы эту информацию.
Ни к чему.
Уж лучше снова и снова вдалбливать:
«Вооружены и очень опасны. Очень опасны…»
— Ага, — сказал Лукас, когда очередной пост остался позади, и они выбрались в тоннель для пневмокаров, — поздравляю. Мы с тобой, оказывается, каторжане, совершившие нападение на священника, с целью обзавестись скафандром и оружием. Как по мне, отобрать скафандр и оружие у кого-нибудь из дружины всё-таки проще.
Луиза только хмыкнула в ответ.
Интересно было бы ей взглянуть на каторжника, который захочет ограбить Лукаса. Хотя, нет, уже не интересно. Учитывая, что преподобный проделывает с вооружёнными бойцами, бедолагу со здешних шахт он, наверное, просто на куски порвет.
Преследователей они опережали на шаг, а иногда и на два. Во всяком случае, когда услышали приказ прочесать пневмотоннели, как раз собирались спускаться в лифтовую шахту.
— Спустимся, — сказала Луиза, откидывая тяжёлый люк, — потом пройдём между стен, там есть такой участочек, вроде шкафов с инструментами и роботами, а дальше — по прямой. Метров сто, не больше, и уже порт.
— Нам нужен второй причал.
— Ладно. А что там?
— Каторжная гарима на дезинфекции. Её быстрее всего подготовить к старту.
— Ты и гаримы водить умеешь?
— Я… — он скользнул вниз по вертикальной лестнице — просто съехал на руках, не коснувшись ступеней, — я умею летать на всём, что может летать, — сообщил, поймав её внизу. И добавил, подумав: — на всём, что не может — тоже умею. Но хуже.
Потом была тьма подсобки, и неподвижные глыбы роботов, и, наконец, снова свет. Вытаращенные глаза дружинников за щитками шлемов…