Наталья Игнатова - Бастард фон Нарбэ
— Значит, маскарад уже не работает?
— Да. Придётся драться. Боюсь, что и стрелять тоже.
— Да чего бояться?! — слово «уничтожить» замигало в сознании, как аварийный сигнал, — нас же убить приказали. Вот ублюдки.
— Для вас — ублюдки, — отец Лукас подобрался, шаг его стал крадущимся, скользящим, — а для меня — дети. Непослушные, но ведь дети же.
Он выдохнул и исчез за поворотом.
«Началось», — Луиза выхватила пульсатор.
Действительно, началось.
Двое в форме дружинников…
Стрелять на поражение…
Дикие слухи уже о целом десятке трупов.
Отец Лукас время от времени пересказывал ей содержание переговоров. В те короткие промежутки, когда им не приходилось убегать, или, сломя голову, нестись вперёд, или драться, драться, драться…
Несколько минут затишья. Чёрные брови священника сходятся над переносицей, когда он ищет пульс у одного из поверженных дружинников. А тот лежит, и не надо быть врачом, чтоб понять: шея у человека под таким углом не сгибается.
У живого — не сгибается.
— Господи…
А что «господи»? Тебя убивают, так чего тут цацкаться?
Они понимались к поверхности. Под ногами был «Весёлый Трюм», позади километры коридоров, по правую руку вот-вот должны были начаться многочисленные ответвления в отсеки жилого сектора, в лазарет, в машинные залы. Бронированные двери наверняка задраены, но лха с ними, с дверями — ничего за ними нет интересного. Мимо надо, мимо — вперёд, к очередному пролёту служебных лестниц, уводящих вверх, туда, где на километры раскинулись бесконечные склады, пещеры, лабиринты, хрустальные гроты, волшебный лес… Ф-фу ты, убырство какое. Там — не найдут. Там не то, что человека — танк спрятать можно, и не маленький, вроде отца Лукаса — нормальный танк для освоения планет с особо активной биосферой.
Двери… много дверей. И у каждой стоят дружинники, с ручными деструкторами «Хисаба», один выстрел из которого пробивает тяжёлую броню.
Не пройти…
А куда деваться?
— …всё это — совершенно неприличная авантюра, — отец Лукас отодвигает поближе к стене тело в той самой, тяжёлой, броне, — но вы отлично стреляете, дочь моя.
— Луиза.
— Лукас.
Вот и лестницы. Вниз — «Весёлый Трюм». Наверх — склады.
Они сунулись вниз. Для начала — вниз. И Луиза наплевала на просьбу «не убивать». Хрена ль, в конце концов, одним больше, одним меньше. Они оставили за собой такую широкую, такую вызывающе страшную просеку, что даже у самых подозрительных типов в Управлении — или кто там отдаёт сейчас приказы охране — не осталось сомнений: беглецы ушли в «Весёлый Трюм».
Что, сволочи, газ в вентиляцию? Или просто перекроете подачу воздуха?
Луиза рассмеялась. Представила себе лица… лицо Болдина
…ваше преподобие, по поводу этой женщины…
когда он вспомнит, что форма дружины, по сути своей — тот же скафандр. И похрен «этой женщине», равно как и преподобному отцу, на любой газ, на отсутствие воздуха, вообще — на всё.
Ох, устанут псы маркграфа прочесывать Трюм.
А уж на складах-то и вовсе шеи переломают.
И когда, поднявшись наверх, походя снеся очередной пост, они увидели наконец-то, шлюзовой люк, ведущий на поверхность, Луиза уже уверилась в своей неуязвимости.
Охрана! Броня! «Хисабы»!..
Два человека: майор мирской пехоты и, смешно сказать — рыцарь-пилот, разметелили эту охрану, вместе с их бронёй и ручными деструкторами, как, иччи их грызи, новобранцев из учебки. Даже не два человека — один. Пилот. Она так, на подхвате, на, мать их, подтанцовках, кордебалет с цветомузыкой. Ну, По-любому, священники — особенные люди. И в кино не врут. И в «Господь любит вас», по центральному каналу, тоже всё до последнего слова — правда.
А возле шлюзовой камеры стояла будочка из прозрачного ганпласта. Небольшая такая будочка. И в ней — станковый пульсатор. На тот случай, если вдруг пираты, если, вдруг, нападение с поверхности отражать придётся, если…
Этот пульсатор и ударил им навстречу. И Луиза сначала почувствовала, что ноги вдруг перестали слушаться, а только потом упала, в тот момент, когда парень за броневым щитом перенёс огонь на Лукаса.
«…в первый раз пробую на людях. Стыдно…»
Когда Господь создавал законы гравитации, Он не распространил их на священников. Луиза уверовала в это куда быстрее, чем в саму гравитацию. В последней она, как раз таки, усомнилась, когда увидела, как Лукас взлетел… То есть, нет, не взлетел. Конечно же, он прыгнул. Вверх и вперёд. И, кажется, оттолкнулся от потолка. Ну, а от чего ещё ему было отталкиваться? Ведь не может же человек одной лишь силой воли изменить направление прыжка, уже будучи в воздухе. Или может? Или…
Глухо бухал пульсатор. Вспыхивали и гасли огни выстрелов.
Лукас упал на руки. Оттолкнулся. Взлетел снова.
Всего пара секунд. Странный, страшный, нарушающий все законы физики танец между смертельными лучами. А потом грохнула бронированная дверь.
И выстрелы стихли.
Луиза встала и поковыляла к прозрачной будке. Лежать бы сейчас, истекать кровью из всех, разорванных в клочья артерий, да вот не лежалось что-то. Злость душила. А когда злишься, тут уж кровь или не кровь.
Лукас уже спешил ей навстречу.
Прозрачные тёмные глаза. Изумление, тревога…
Луиза отстранила его руку, пинком распахнула дверь в будочку, и, тремя выстрелами, в брызги разнесла головы всем троим охранникам. Сунула «Тунор» в кобуру.
— Суки.
— Зачем? — священник опустился на колени, рядом с тем, что осталось от стрелка, недоверчиво провёл ладонью по кровавой кашице, посмотрел на испачканные пальцы, — зачем ты… За что?
— Ты, иччи тебя… птичка, — выдохнула Луиза, падая в кресло у пульсатора, — ты, что, дурак? Здесь тебе не монастырь, ясно?
— Они сдались. Бросили оружие.
— Дурак, — ей стало всё равно: священник он или хрен с горы, — Дети, мать твою так! Дети… Здесь должна быть аптечка.
Разрезать полимерную ткань формы было нечем. Лукас помог ей стянуть комбинезон, увидев рану, сжал губы и сказал такое, что даже Луиза постеснялась бы повторить.
Ладно, хоть, крови не было. И больно не было тоже.
Странно, конечно, потому что артерии должно было разворотить покруче, чем головы этих ублюдков с пульсатором, но, слава Богу, не всё странное ведёт к неприятностям. Бывает, оказывается, и наоборот.
Прохладно зашипел лечебный спрей. Лукас наложил полосу церапласта поверх тонкой лечащей плёнки. Потом он вколол Луизе обезболивающее и, действуя с крайней осторожностью, помог одеться:
— Тебе повезло. Я слышал, эта штука убивает сразу.
— Угу, — мрачно согласилась Луиза, — извини за дурака.
— Забудь. У нас тут ещё одна проблема.
— Ну?
— Люк заблокирован изнутри, — он развёл руками, — думаю, нам прямо сегодня придётся идти в порт.
— Знаешь, что мне в тебе нравится, — сказала Луиза, откидываясь в кресле и укладывая пострадавшие ноги на пульсатор, — ты сообщаешь о проблеме и тут же выдаёшь решение.
— Скорее всего, неверное.
— А-а, — она отмахнулась, — какая, к убыр… какая разница? Когда-нибудь из тебя выйдет хороший командир.
Лицо у него стало… странное. Ну, как будто человек одновременно удивляется, не понимает, и пытается при этом не смеяться. Потом он присел рядом с ней на корточки, снизу вверх глядя в лицо, и уточнил:
— Из меня?
— Ну. Полевой командир, или как там у вас это называется? Тактик, короче. Стратежно пусть в штабах думают, — она начала понимать, что говорит что-то не то, что в монастырях, видимо, всё как-то иначе, чем у обычных людей, но смело продолжила: — а почему нет? Насшибаешь пяток пиратов, начальство тебя заметит, дадут повышение. У вас там бывают повышения?
— Нет, — он всё-таки улыбнулся, — если не на вылете, то мы все равны. Архимандрит чуть-чуть равнее. Сколько, говоришь, мне нужно насшибать пиратов?
— Жалко, что все равны, — с сочувствием сказала Луиза, — стремиться не к чему. Что, сколько? Ну, пяток. Ас — это же тот, кто уничтожил пять машин противника, или как? Я не знаю, какие там у вас расценки.
— Так проходит земная слава, — сказал он с весёлым удивлением, — ладно, в плазму пиратов. Если я правильно понял, сейчас вся дружина бежит в этот ваш «Весёлый Трюм». И какое-то ещё особое подразделение. Это что, не знаешь?
— …! — ответила Луиза, — «особое» — значит армейское. Это мои ребята, они там все, как я. Только ноги целы. Слушай, а ты здорово прыгаешь. Я слышала, нихонцы так дерутся.
— Не знаю, — рассеяно ответил он, — это для боя в невесомости. Монастырская школа. Сделаем так: дождёмся, пока большая часть солдат соберётся внизу, а потом пойдём, но очень осторожно.
— Лады, — обезболивающее начало действовать, и её потихоньку охватывала эйфория, — осторожно пойдём и снесём всех.
