Эдвин Табб - Веруча
Эрл остановился, заметив, что крель пошевелился. Это была очень крупная птица: высотой около пяти футов, плюс еще три — высокая шея и голова. Мышцы ее отчетливо выступали под атласными перьями, когти — словно стальные кинжалы, а клюв похож на копье. Крель снова пошевелился и отпрыгнул чуть в сторону, наблюдая за человеком полуприкрытыми глазами с тем же гипнотическим выражением, что у рептилий.
Внезапно и молниеносно крель бросился в атаку. Это произошло неожиданно; только что неподвижная, птица вдруг ринулась на человека со скоростью пули, выпущенной из ружья, поднимая тучи песка, выгнув шею с нацеленным клювом и распустив широкие крылья. Дюмарест отпрыгнул в сторону, мягко, по-кошачьи, приземлившись. Он держал копье обеими руками, но использовать его сейчас не мог. Крель снова атаковал. Эрл едва успел отпрыгнуть, перекатиться, вскочить на ноги.
И вдруг человек бросился быстро бежать по кругу. Он слышал разочарованный рев зрителей, насмешливые выкрики и унизительный смех, когда он бежал, почти не касаясь песка. Зрители ревели, словно их ограбили, обманули и закончили спектакль, который они так жаждали смотреть. Эрл краем глаза заметил дверь раздевалки, умное лицо Садойи, стражников, сидящих в нижних рядах с копьями наперевес, — не случайно, если ему вдруг захочется сбежать с арены… Добежав до края арены, Эрл вдруг резко остановился и, подпрыгнув развернулся, приготовив копье к возможному удару.
Крель не преследовал его. Он остался на другом конце арены. Высоко подняв голову и распушив крылья, он рыл песок ногой; всем своим видом птица выказывала пренебрежение к позорному бегству соперника. Зрители снова разразились свистом и криками, считая подобное поведение борца настоящей трусостью и желанием уйти невредимым без схватки.
Одна молодая девушка, сидевшая близко к арене, резко и гневно прокричала:
— Выпорите его кнутами! Забейте эту трусливую собаку до смерти!
Другие тоже что-то кричали, оскорбляя Эрла и обвиняя его во всех грехах. Садойа отрицательно покачал головой, когда главный охранник вопросительно тронул его за руку:
— Нет. Не мешайте ему сейчас. Этот человек сражается за свою жизнь.
— А что же делать со зрителями, с их настроением?
— Послать их к черту! Им нужна кровь, а не мастерство. Они просто не способны понять, что боец проверяет птицу, изучает ее возможную реакцию на то или иное его поведение! А теперь замолчи и смотри.
Дюмарест тем временем опустился на одно колено, воткнул древко копья в песок, примеряясь, но ни на секунду не спуская глаз с птицы. Крель же, весьма довольный, гордо прохаживался по своей стороне арены как победитель. Вдруг Эрл поднялся на ноги и, взяв копье на изготовку, стал медленно приближаться к птице.
Зрители затаили дыхание, не зная, что последует. Дюмарест рассчитывал на самые обычные рефлексы хищной птицы, на ее инстинкты. Да, птицу выкармливали специально для боевых схваток, но она все равно оставалась хищником с его природным инстинктом, например, защиты своей территории. На это он сейчас и опирался. Существует невидимая черта, за которую крель его не пустит, и неизбежно атакует. Эта линия невидима, но она отделяет «свою часть» территории от «чужой». И любой, кто посмеет переступить эту невидимую границу, будет неизбежно атакован ее владельцем — мгновенно и без промедления. Но сейчас возбужденная предыдущими битвами птица, возможно, подпустит его ближе, не станет атаковать на большом расстоянии.
Он подумал о девушке, которая требовала забить его насмерть за «трусость». Настоящий мужчина не имеет права избегать схватки, держась на безопасном расстоянии от соперника.
Если такое безопасное расстояние вообще существовало. Если он все рассчитал правильно. И если крель сделает то, чего он, Дюмарест, ожидает от него.
Все больше приближаясь к крелю, Эрл был напряжен, как струна, ожидая рывка птицы в любой момент. Шаг. Еще один. Снова немного ближе…
Он — человек, а значит, должен думать и просчитывать возможные события. В умении мыслить и предполагать и заключается его преимущество над глупым и неразвитым хищником. Он может все рассчитать, приготовиться и ждать нужной секунды. От правильности его расчета зависит его жизнь.
Крель вздрогнул и опять взъерошил перья. Дюмарест сделал один шаг, второй, медленно занес ногу, пытаясь еще немного приблизиться… Крель сорвался с места и атаковал.
Дюмарест упал на левое колено, перенеся всю тяжесть тела на правую ногу, воткнул древко копья в песок около правой ноги, направив острие чуть вверх, нацелив его в грудь приближающейся птицы.
Эрл почувствовал толчок, удар, увидел, как блестящий наконечник входит в ярко оперенную грудь, а инерция движения заставляет птицу как бы «нанизывать» тело на копье, как на вертел. Толчок массивного тела оторвал ноги Эрла от земли, он почувствовал, что падает, одновременно отмечая, как трещит и расщепляется древко копья в дюйме от его лица. Железные когти птицы скребли песок рядом с его руками, коснувшимися арены. Мозг Дюмареста вдруг осмыслил это, и Эрл увидел, что песок, древко, его пальцы вдруг начинают заливаться кровью, струей бьющей из груди креля. Эрл мгновенно вскочил на ноги. Птица осталась лежать на песке…
Толпа взревела, словно к его готовой вспыхнуть разгоряченной крови поднесли спичку…
Но крель еще не был мертв. Тело еще получало кровь от живого, бьющегося сердца, боль, причиняемая нанесенной раной, словно утроила силы разъяренной умирающей птицы, сделала ее невменяемой. Птица увидела врага, поднялась и бросилась в следующую атаку. Копье, сидевшее в ее груди, ударилось о землю и вошло еще глубже в тело, застряв в песке. Крель остановился, пытаясь осознать, что произошло, затем поднял когтистую лапу и выдернул остаток копья из груди.
Дюмарест не стал ждать ни секунды. Он сам атаковал хищника, застав его врасплох. Эрл понимал, что сильная птица будет сражаться с помощью ног и мощного клюва, поэтому он вскочил на широкую спину креля, вцепившись в яркий «воротник» и оседлав птицу. Птица пришла в неистовую ярость, она прыгала и дергалась, стараясь лапами и клювом сбросить нежданную тяжесть со спины.
Лапы были бессильны, но клюв все еще представлял смертельную угрозу. И едва птица собралась нанести удар клювом, Дюмарест поднырнул под нее, обхватил за шею и сжал изо всех сил, чувствуя напряжение каждой ее мышцы, отмечая удары сердца, биение крови в артерии и задыхаясь от льющейся крови, летящих во все стороны перьев. Эрл резко наклонился и вцепился зубами в шею креля, впиваясь все глубже и глубже, пока не почувствовал, как кровь ударила фонтаном.
Остальное было лишь делом времени…
А потом началось такое, что, казалось, не забудется до конца жизни. Веруча сидела буквально оглушенная шквальным ором, неистовыми криками толпы зрителей. Толпа бесновалась, полностью утратив контроль над чувствами — это долго сдерживаемое напряжение ожидания и волнения вдруг прорвались, подобно вулканической лаве. Багровые лица мужчин, свистящих, орущих, бросающих в воздух кепи, панамы, монеты и все, что попадало под руку; женщины, срывающие в экстазе одежды, предлагающие себя победителю, полностью потерявшие ощущение реальности происходящего… Словно гипнотическая темная туча эмоций вдруг накрыла всех разом.
Это была истерия, Веруча прекрасно понимала это, но понимание не спасало. Она и раньше бывала на играх, видела, как мужчины умирали и гораздо реже — побеждали на арене, но никогда прежде ей не доводилось самой поддаться во всеобщей эйфории, триумфа. Она выиграла. Борец, на которого она сделала крупную ставку, одержал победу. Они оба — победители. Хотя… Они?
Она посмотрела на мужчину, покорившего всех зрителей. Он стоял во весь рост, прямо, словно не чувствуя усталости, в самом углу арены. Он был равнодушен к приветственным крикам публики, к ее неистовому обожанию и казался слегка озадаченным, когда сильные руки зрителей подхватили его и подняли в воздух, прославляя и поздравляя…
Служители в эти минуты убирали останки поверженной птицы с арены, а Веруча задавала себе один и тот же вопрос: неужели он не догадывался, не чувствовал, как она переживала за него? Как она боролась вместе с ним, вопреки логике, чувствуя боль, страх, нежность и желание одновременно?
Селкас прошептал тихо ей на ухо:
— Взгляни-ка на Монтарга. Тебе доводилось когда-нибудь видеть его столь удрученным?
Ее глаза неотрывно смотрели на арену, хотя мозг невольно отвечал на вопрос:
— Да, на этот раз он проиграл. А он ненавидит проигрывать. Ты полагаешь, он заплатит долг?
— У него просто не будет выбора. Он не сможет отказаться, ведь было столько свидетелей, и Чозл среди них. Нет, он будет обязан заплатить тебе сполна. — Селкас выглядел довольным и радостным. — Взгляни на него, Веруча, почувствуй свой триумф.
