Чарльз Ингрид - Пилот Хаоса
– Если вам это интересно, – предложил ГНаск, – я попрошу секретаря найти первичные материалы наших архивов – материалы, которые в принципе недоступны для широкого круга, хотя и не считаются секретными.
– Был бы весьма признателен вам.
ГНаск почувствовал прилив удовольствия: это существо можно легко склонить на сторону абдреликов, приучить к их образу мысли – столь отличному от образа мысли чоя. Хотя этот человек не пользовался влиянием ни в одном из комитетов, лишний голос даже при принятии незначительных решений никогда не помешает.
– Но почему вы спрашиваете об этом?
– Полагаю, виной тому мое патологическое любопытство. Впечатления первооткрывателей новой планеты… вторжение…
– Вторжение? Вы считаете, что на Скорбь было совершено вторжение?
Еще одна гримаса – может быть, беспокойство? ГНаск слегка подался вперед. Тарш повел глазами, реагируя на изменение температуры. Человек неохотно ответил:
– Мой народ обладает свойством все примерять на себе.
Абдрелик быстро проанализировал эту мысль и ответил:
– То, как ведут себя квино по отношению к вашей планете, весьма прискорбно. Однако теперь с этим покончено. Насколько я припоминаю, были введены санкции, компенсирующие вам ущерб.
– Но есть и другие… – Голос Джона Тейлора Томаса сорвался. Он откашлялся. – От моего предшественника мне досталась нелегкая задача – почти невыполнимая: лишить преимущества наших непосредственных противников. Если нам удастся привлечь внимание к нашим проблемам, мы получим еще одну компенсацию – помощь, в которой отчаянно нуждаемся. Уверен, вы знаете о наших бедах.
ГНаск кивнул, слегка прикрывая веки и придавая себе не настороженный, а скорее скучающий вид – чтобы его собеседник не догадался, с какой жадностью он ловит каждое слово, анализируя каждую гримасу человека и пытаясь угадать, что скрывается за его словами.
– Существуют комитеты помощи в исследованиях, – подсказал ГНаск.
– К предметам моих… исследований относятся с большим почтением, – усмехнулся человек. – При любой попытке я натыкаюсь на непроницаемую стену – вряд ли мне вообще удастся добиться какой-то помощи.
Илистая вода в ванне забурлила от резкого движения ГНаска. У человека не хватило бы смелости явиться сюда, обвиняя в чем-то абдрелика. Значит, он пришел, зная о шатком равновесии сил между абдреликами и чоя. Не говоря об этом напрямую, он обвинял чоя. Несомненно, он надеется, что абдрелики пристально следят за состоянием своих противников. Уже не раз возникали туманные отчеты о появлении чоя там, где раньше их никогда не было – таких чоя, родословную которых нельзя было проследить до какого-либо из главных домов Чоя. И здесь у ГНаска появилось еще одно смутное предположение. Он долго размышлял о попытке убийства тезара Палатона – попытке, которую принял и на свой счет. Вероятно, следовало разобраться в мотивах этого преступления и использовать их против чоя. Вряд ли у человека хватило бы дерзости нанять убийцу, но если чоя вмешиваются в чьи-то дела, почему бы другим народам не последовать их примеру? ГНаск опередил человека, прежде чем тот заговорил вновь.
– Этот вопрос требует с моей стороны некоторых размышлений и консультаций. Мои подчиненные слишком загружены, но, вероятно, кто-нибудь из младшего персонала смог бы дать вам необходимые объяснения. Полагаю, посланник, вам следует после нашей встречи поговорить с моим секретарем. Дайте мне некоторое время – день-два, мы подумаем, сможем ли мы быть вам полезными.
Джон Тейлор Томас встал.
– Спасибо, ваша честь. Я в долгу перед вами.
Их взгляды встретились. Хотя человек был чужд ему, как и любое существо, ГНаск наполнился внезапной уверенностью: человек знает, ради чего он сделал этот долг, и готов отплатить его. Он кивнул. Человек поклонился и вышел.
ГНаск сидел, погрузившись в глубокое раздумье, пока вода в ванне не остыла полностью, а тарш не вскарабкался к нему на голову, спасаясь от холода.
Глава 4
Балансирование на грани между получением прибыли и политическими интересами, сопровождающее пребывание в Чертогах Союза, крайне утомило Палатона к тому времени, когда он совершил межпространственный перелет домой. Рейсовый полет помог ему добраться до нужного места, и, взяв напрокат машину, Палатон наконец закончил свое путешествие к Голубой Гряде.
Существовало три основные летные школы: общая, где вся масса учеников проходила тестирование и где развивали обнаруженный у них дар, школа Соляных Утесов, названная так по расположенным поблизости гигантским соляным скалам – здесь обучались в основном отпрыски правящих Домов, и Голубая Гряда, теперешнее место назначения Палатона. Каждого тезара влекло в ту школу, где он обучался. Палатон не был исключением – теплое чувство росло в нем по мере того, как он приближался к ставшей родной школе. Его машина остановилась на стоянке, Палатон вышел и с облегчением вздохнул. Мимо промчался вихрь, оставив острый запах, ибо ветры приходили с холмов, сплошь заросших дикими деревьями и кустарником, изобилующих цветами под названием тинли, известными своим сильным ароматом. Вихрь стремительно пронесся, там и тут вздымая крошечные смерчи пыли, покачивая зеленые ветви деревьев тара с мягкими длинными иглами.
Расположенные у самой границы города, казармы Голубой Гряды, казалось, должны были принимать на себя всю ярость ветра, но они были построены надежно, курсантам приходилось только время от времени очищать аллеи от сломанных ветром веток. Сейчас курсанты почти не обращали внимание на Палатона, хотя тот чувствовал, как они оборачиваются ему вслед.
У парадной двери Палатона ждал его учитель. Он широко улыбался. Вокруг рогового гребня на его голове серебрились волосы, а морщины на лице почти не были видны под украшениями. Темные глаза живо поблескивали. Для больного чоя Моамеб выглядел удивительно бодрым. Но бровь Палатона изогнулась от раздражения, когда учитель заговорил:
– Должно быть, путешествие было удачным, – произнес он. – Я слышал, ты чуть было не угробил самого себя.
– Ты хорошо выглядишь, – сухо заметил Палатон, удивляясь, почему учитель жаловался на нездоровье, посылая его вместо себя в Чертоги Союза.
Моамеб заметно смутился, и румянец ярко выступил под украшениями лица. Он почесал основание рогового гребня, ближе к правому полушарию – это было судорожное, неуверенное движение. Затем он ответил:
– Ты бы удивился, узнав, как быстро я сумел оправиться после отставки.
За сдержанными словами старшего угадывалась их многозначительность. У Палатона на мгновение перехватило дыхание. Отставка. Это значит – больше уже не придется летать. Его бахдар угас настолько, что ему больше не придется заниматься делом, для которого он предназначен. Болезнь будет сжирать его до самого конца… но тогда он уже будет мертв, ибо не сможет летать. Его горло внезапно сжалось, и он с трудом выговорил:
– Я…
Моамеб оборвал его:
– Не желаю слушать об этом, – двойной голос чоя угрожающе понизился, и Палатон понял, что старший не лжет. Ему действительно не хочется выслушивать слова утешения или сочувствия. Моамеб отступил в сторону: – Входи и расскажи мне, что случилось.
Вокруг них разносились напевные звуки мелодии линдара, почти неразличимой, отдаленной. В зале пахло свежевыпеченным хлебом, и Палатон чуть не улыбнулся, думая о вечерней трапезе курсантов. Он шагнул внутрь, и приветливая атмосфера зала охватила его, подобно кокону. Здесь он вырос, когда Дом его матери отказался от него, здесь он был дома, конечно, если тезар способен вообще считать казармы Домом. Здесь он был не один, делил свой Дом с восьмьюдесятью курсантами – из этих восьмидесяти шестьдесят стали тезарами. Их число неуклонно сокращалось – от смерти и истощения, поэтому тезаров никогда не бывало достаточно. Просторные казармы никогда не переполнялись, но и не пустовали. Из их кокона появлялись существа с невероятными способностями и ужасающей судьбой. Если они не умирали от болезни, то их уносили ее последствия, они пропадали в аду межпространственных прыжков, терялись в лабиринтах Хаоса, затянутые в безнадежные и бескрайние миры.
Моамеб усадил его в кресло у очага и сам устроился поближе к его теплу – Палатон постарался не обратить на это внимания, зная, что старым костям всегда зябко. Он рассказал наставнику обо всем, что с ним случилось. Он упомянул о выпаде посланника относительно людей, но не поведал о неприятном разговоре с человеком в храме, желая вначале проследить реакцию Моамеба на обвинения в адрес абдрелика.
Моамеб проницательно взглянул на него:
– По твоим словам, абдрелик был обеспокоен не меньше, чем ты.
– Пожалуй, да.
– Значит, это не он послал убийцу. Бровь Палатона дрогнула.
– Но не списывай со счетов посланника, – предупредил Моамеб. – Насколько я его помню, он вполне может быть опасен. И тем не менее, думаю, тебе не обязательно постоянно оглядываться через плечо. Есть шанс, что целью нортона (если это действительно был нортон – слава звездам, что не ронин) был любой тезар, которому предстояло проводить переговоры по новым контрактам. Поэтому на твоем месте вполне мог оказаться я или любой другой чоя.
