Глен Кук - Рейд
Всего каких-то четыре скоротечных года миновало с последней нашей встречи, и за это время моего приятеля вытряхнули из кожи и вместо него засунули внутрь кого-то другого.
Они с женой бились друг с другом, как дикие звери. Я не заметил между ними никаких положительных эмоций. Она орала, визжала, кидалась предметами, стоило только им оказаться вне моего поля зрения. Будто у меня нет ушей. Будто если я не вижу, то все это понарошку. Порой визг не умолкал половину ночи. Он никогда не защищался, насколько я понял. Я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос. Однажды, когда мы прогуливались с ним под соснами, он проговорил:
– Она по-другому не может. Она просто шлюха со Старой Земли.
Я не стал задавать вопросов, а он не стал ничего объяснять. Я предположил, что она была одной из тех потаскушек, которых набрали еще в самом начале и рассеяли здесь, надеясь повысить боевой дух мужчин, и в которых отпала необходимость после появления смешанных команд. Добрые такие, эти наши папы-руководители. Этих женщин они просто бросили.
Наверное, Мери имела право злиться.
Три пренеприятнейших дня. А потом, намного раньше запланированного срока, мой приятель сказал мне:
– Пора. Собирай вещи. Мы выезжаем, как стемнеет.
Ссоры его достали, он решил исчезнуть.
Но в этом он не признавался, ограничился таким вот кратким заявлением. А когда Мери открыла рот, тайное стало явным. Она более не считала нужным держать свой яд при себе.
Я не стал винить его в бегстве.
Девушка-гвардеец доставила нас к армейскому глайдеру после заката. Мы взошли на борт под небывало яростным артобстрелом со стороны Мери. Мой приятель даже не обернулся.
Когда мы высадили девушку-гвардейца у ее квартиры, я спросил:
– Почему ты не пошлешь ее подальше? Ты ничего ей не должен.
Очень долго он не отвечал, а вместо этого раскурил трубку. В середине пути он сказал:
– Нам предстоит забрать старпома и одного новичка. Перешел в летный состав. Из Академии. Таких теперь немного.
Позже он отрывками поведал мне, что он думает об офицерах с нашего корабля. Многого он не сказал. Кратенькие зарисовки. Ему не хотелось говорить о своей команде. А на тот, первый мой вопрос он ответил непосредственно перед тем, как мы забрали старпома.
– Но кто-то ей должен. Не сама же она влезла в эту задницу. Она никогда не выберется. Пусть живет у меня.
Что на это ответишь? Обозвать простофилей? Но я так не считаю. Я бы сказал, что это тот случай, когда некто собственными незначительными средствами исправляет одну из неисчислимых несправедливостей, совершающихся во Вселенной. Я думаю, что именно так он себе это представлял. И думаю, что даже на дыбе в этом бы не признался.
Старпома звали Стефаном Яневичем. Старший лейтенант. Тоже родом с Ханаана. Худой, длинноногий, рыжеволосый человек, глаза которого порой казались серыми, порой – светло-голубыми. Тонкие, резкие черты и сонный взгляд. Говорил он с мягкой, манерной медлительностью, и бывало это редко. Он был так же молчалив, как мой друг командир.
Он ждал у своей квартиры, один. Казалось, ему не терпится отправиться в путь. Но в том, как он швырнул свои пожитки в глайдер, никакого нетерпения не чувствовалось.
Шевеля длинными тонкими пальцами, он пересказывал мне свою биографию. Двадцать пять лет. Поступил в Академию через два года после нас. Пошел добровольцем на Ханаан, потому что это его родина. Это задание будет шестым. Командир был о нем хорошего мнения. Следующий патруль Яневичу предстояло отслужить на собственном корабле. Меня он принял без вопросов. Я думаю, что командир за меня поручился. Казалось, его не интересует, зачем я здесь или кем я был раньше. Это я тоже отнес на счет проинформировавшего его командира.
– Следующая остановка – новичок, – сказал Старик.
Яневич заинтересовался:
– Ты его видел? Какой он?
– Появился на прошлой неделе. Подготовлен хорошо. Выглядит многообещающе. Он вам понравится.
Судя по интонации, с которой он это произнес, не имело значения, как мы отнесемся к новому человеку, но если он нам понравится, будет только лучше.
Младший лейтенант Бредли был таким же спокойным, как и остальные, но у него это выходило более естественно – он ни от чего не прятался. Когда он что-нибудь говорил, ему с успехом удавалось скрыть недостаток опыта. Он искусно, в отличие от меня, вызывал на откровенность командира и старпома. Со временем я увидел в нем очень яркого и привлекательного молодого человека. Он не был ханаанитом. Так, чтобы услышал только я, он сказал:
– Получив офицерское звание, я кинул монетку. Орел или решка, на флот или на клаймеры. Выпал орел: флот. – Он улыбнулся широкой мальчишеской улыбкой, из тех, какими пытаются добиться материнской любви. – Я решил, что лучше кинуть два из трех и три из пяти. Voila![4] Я здесь.
– Через год станешь адмиралом, – сказал Старик.
– На это может уйти больше времени. – Улыбка на лице Бредли стала чуть поуже. – Не могу понять, почему меня послали сюда, а не на второй флот. Адмирал Танниан вполне справляется.
– Может, слишком хорошо справляется, – предположил я. – Кое-кому в штабе кажется, что он даже слишком независим, у него тут целая собственная империя.
Командир обернулся:
– Ты что-то знаешь, или это просто догадки?
– Пятьдесят на пятьдесят.
Яневич фыркнул, а мой приятель впал в апатию. Позже он сказал:
– Подходим к Т-Виллю. Старпом, я высажу вас с Бредли у северных ворот, а своего друга поведу осматривать достопримечательности.
Здесь недавно был крупный налет, небо над Тербейвиллем кишело кораблями и ракетами. Я выразил заинтересованность в осмотре последствий. И не раз потом об этом пожалел.
Раньше было два штаба. Один – под Тербейвиллем, а другой – в глубине главной луны Ханаана. У Ханаана два спутника – крохотный Тервин и большая луна, у которой другого названия нет, просто Луна. Я был рад возможности перед вылетом на задание поглазеть на один из штабов.
Я гулял в одиночестве. Командир и старпом готовились к рейсу, и это казалось бессмысленным, как бывает, когда власти искусственно пытаются создать рабочие места. В штабе, где на связи с общественностью смотрят с большим вниманием, ко мне отнеслись радушнее, организовали для меня интервью с людьми, имена которых стали нарицательными во Внутренних Мирах, с настоящими героями флота. Мужчины и женщины, выдержавшие десять патрулей. Они производили гнетущее впечатление. Я и сам начал наводить своим видом тоску на окружающих и перестал понимать, чего это я так радостно ждал, когда просил, чтобы меня взяли в клаймерный патруль.
В один прекрасный день в моей комнате в офицерском общежитии появился командир.
– Сегодня наша последняя ночь здесь, завтра отправляемся в Ямы. Наши собираются кутнуть. Хочешь, пойдем вместе?
– Не знаю.
Я уже заходил в один местный офицерский клуб. Унылые штабные рожи, атмосфера скуки и тупости. Что может быть ужаснее сборища добросовестных чиновников?
– Мы идем в другое место, в частный клуб. Только для клаймерщиков и их гостей. Там настоящие фронтовики. – Он саркастически улыбнулся. – У тебя будет шанс познакомиться с нашим астрогатором Уэстхаузом. Классный парень, но очень много говорит.
– Почему не сходить?
– Он называется «Беременный дракон», по причинам, затерявшимся в бесследных пустынях времени. – Он усмехнулся, заметив мою приподнявшуюся бровь. – Надень, что похуже. Там бывает весело.
Случилось нечто, потребовавшее неотложного вмешательства со стороны командира, поэтому мы пришли поздно. Но недостаточно поздно. Лучше бы я еще дольше задержался. Эта ночь стала свидетельницей того, как обратились в прах сотни хрустальных замков моего иллюзорного мира.
«Дракон» располагался неглубоко, в старом подвале. Я слышал о нем много еще до того, как увидел, а увидев, спросил:
– Это в самом деле офицерский клуб?
– Только для клаймерщиков, – улыбаясь, ответил Уэстхауз. – Сухопутные не знают, как тут себя вести.
Четыре сотни людей упаковались на площади, которая до войны предназначалась для двухсот. Вонь ударяла в нос и чуть не валила с ног с первого вздоха. Алкоголь. Блевотина. Сигаретный дым. Моча. Наркотики. На фоне такого шума, что едет крыша. Чтобы слышать друг друга сквозь потуги гнуснейшей местной рок-группы, завсегдатаям приходилось орать. Официанты и официантки в штатском петляли в толчее, ощупываемые посетителями обоего пола. Я полагаю, что чаевые тут давали в качестве платы за унижение. Проходящим службу на клаймерах свою зарплату тратить больше не на что.
Напротив входных дверей, подобно прельстившемуся грехами Гоморры падшему ангелу, лежал какой-то капитан в полном обмундировании мусульманского судового капеллана. Он храпел в луже рвоты с улыбкой на устах. Никто и не думал его убрать или почистить. Приспосабливаясь к местным нравам, мы перешагнули через эту бездвижную массу. На расстоянии менее одного метра от него целовались два офицера мужского пола, тискаясь в медвежьих объятиях. Боюсь, что тут у меня перехватило дыхание. Согласен, такое бывает, но не прямо же в дверях офицерского клуба!
