Бен Бова - Венера
Я участливо похлопал по корпусу перчаткой. Этот корабль был для меня как живое существо, хотя вряд ли он еще сможет когда-нибудь подняться в небо или повиснуть в плотном, как вода, воздухе Венеры.
- Ты обращаешься с ней так, как будто она живая,- заметила Маргарита.
- Ты права,- сказал я, сам удивляясь, какую сильную связь я чувствовал с этой глыбой металла.
В неверном свете я не мог разглядеть лица Маргариты за стеклом шлема, но был уверен, что она улыбается мне.
- По возвращении домой мы найдем ей достойное пристанище,- улыбнулась девушка. Твой корабль займет почетное место в одном из музеев.
Я как-то не подумал об этом. Идея порадовала меня. «Геката» сослужила свою службу: она заслужила почетный отдых. Моя прогулка вокруг покореженного корабля закончилась у спасательной капсулы, которая была по-прежнему заключена в могучие клешни. Капсула напоминала реликтовое яйцо какого-нибудь древнего мастодонта, на худой конец, птеродактиля. Тяжелое, оборудованное рукоятями и простым округлым люком, какими-то трубками, как в задней части старого холодильника, и маленьким лесом торчавших из него антенн. В два раза шире моего роста в диаметре, с прочной и толстой «скорлупой». Повсюду, куда ни глянь, иллюминаторы.
Маргарита показала на какое-то хитроумное устройство на дальней переборке.
- Придется вставить переносной аэрошлюз,- сказала она. Очевидно, она заранее обдумала всю операцию, шаг за
шагом. Мы прикатили округлый переносной аэрошлюз. Но, как оказалось, люк капсулы находился слишком близко к палубе.
- Придется ее передвинуть,- вздохнула Маргарита. Она подошла к лебедке, а я тем временем вскарабкался
на кран грузового отсека. Здесь оказалось гораздо уютнее, чем за полу расплавленным пультом «Гекаты».
- Вира,- окликнула меня снизу Маргарита. Движениями стрелы я выровнял люк с аэрошлюзом.
- Молодец, старушка,- похлопал я еще раз по остову «Гекаты», спускаясь с крана.
Я положительно становился сентиментален, как заправский астронавт.
Вскоре люк освободили, затем мы с Маргаритой проверили аэрошлюз на герметичность и убедились, что частицы воздуха из капсулы не проникнет в грузовой отсек.
- Кажется, теперь можно открывать,- наконец произнесла она.
Я кивнул, качнув головой в шлеме, и почувствовал, как в груди у меня что-то шевельнулось. Не иначе как сердце. Вручив мне маленький футлярчик, Маргарита объяснила:
- Это сенсоры. Чтобы проверить воздух внутри яйца. Второй комплект с сенсорами будет у меня. Сейчас схожу за ним.
- Ты же знаешь, как с ними управиться,- удивился я.- Почему бы тебе не взять этот комплект?
- Ты войдешь первым,- сказала она.- Ты должен. «Да,- подумал я.- В самом деле. Это мой долг. Она
права. Алекс был моим братом. И тоже спасал меня много раз и по разным поводам. Так что моя обязанность войти туда первым. Я просто должен это сделать».
Хорошо вот так стоять и уговаривать себя у капсулы, напоминая о священном долге, обязательствах перед членами семьи и прочем. Но в душе каждого из нас лежит страшная нелюбовь к кладбищам, моргам, покойницким, крематориям и прочим таким невеселым местам. Особенно когда туда предстоит отправляться в одиночку. Тем более, когда до тебя там еще никто не был. Пусть даже в течение только трех лет. И притом на неизвестной планете.
Еще раз кивнув, я полез в аэрошлюз, напоминающий распахнутый гроб. И тут же я прикусил губу: индикатор в шлеме загорелся красным. В шлюзе царил вакуум, так что, когда я открыл люк капсулы, ни грамма атмосферы не могло проникнуть в воздух с другой стороны. Мне пришлось открывать люк вручную, поскольку мы решили не рисковать и не включать электросистему капсулы, последнего прибежища Алекса. Тем более, вряд ли они работали, эти системы. Сервомоторы скафандра сделали мои руки сильными, и если бы не такой ответственный момент, я бы не сдержал улыбки удовлетворения. Люк со скрежетом открылся. Я тут же почувствовал сквозь ткань скафандра удар волны воздуха, вырвавшегося из капсулы. Удар оказался таким слабым, что я его вообще едва почувствовал, просто я был готов к нему. «Ничего,- подумал я.- Потом мы закачаем этот воздух обратно в капсулу». Я переступил порог. Мой ботинок уперся в металлический пол. Внутри царила тьма кромешная. Я включил лампу на шлеме и тут же увидел два тела. Они лежали у меня под ногами.
«Нет, это не тела»,- понял я через секунду. Скафандры. Эти двое успели забраться в скафандры, прежде чем их постигла фатальная участь.
Оба скафандра были смяты: казалось, содержимое их растаяло, как жидкий шоколад. Больше трех лет нестерпимой жары. Мономолекулярная ткань костюма, сверхпрочная настолько, что не могла быть разрушена ничем, выцвела. Чудо, как ткань выдержала атаку невыносимой жары в течение нескольких лет.
По идее, скафандры были наполнены обычной азотно-кислородной смесью, но при такой температуре за столь долгий промежуток времени внутри скафандров могли произойти какие угодно химические процессы. И они превратили скафандры, по сути, в плавильные печи замкнутого цикла. Притом идеально герметичные.
Господи! Я представил себе агонию их последних секунд, и меня точно молотом по лбу ударило. Из глаз брызнули искры и слезы. Кто выдержит такое? Хорошо, если это были недолгие мучения. Или они задыхались долгими часами, а потом свое дело довершила температура?
Слезы стояли в моих глазах, когда я нагнулся над скафандрами, чтобы прочитать таблички на торсах: «Л. Богданский», гласила надпись на том, что ближе ко мне. Пришлось сделать шаг вперед, чтобы прочитать другое имя: «А. Хамфрис».
Это был Алекс. Точнее, то, что осталось от него.
Преодолевая благоговейный страх, я заглянул за стекло шлема. Но не увидел там ни глазастого черепа, ни какой другой привычно поражающей картинки смерти. Ничего. Шлем был пуст, ничего не было за покрытым светоотражателем стеклом. Я направил туда луч лампы. Видимости это не улучшило.
- Это он? - спросила Маргарита, почти шепотом.
Я вздрогнул и, обернувшись, увидел ее совсем рядом, у себя за спиной.
- Это он,- ответил я.- Это был он.
ЦИКЛ РАЗЛОЖЕНИЯ
Есть существенная разница между тем, что знаешь, в чисто интеллектуальном смысле, прокручивая в мозгу, и тем, что видишь собственными глазами. Я знал, что Алекса больше нет в живых, знал уже более трех лет и свыкся бы с этой мыслью. И все же, когда я увидел этот выгоревший дотла скафандр, увидел сохранившееся имя на табличке на его груди, увидел пустоту внутри его шлема, я наконец понял, что Алекс мертв. Как гром с ясного неба.
- Сочувствую, Ван,- тихо произнесла Маргарита.- Я знаю, как тебе сейчас тяжко. Я сама такое пережила.
Я кивнул. Маргарет потеряла мать. А я - самого близкого человека в моей жизни, с которым ни разу не поссорился. Потерять близкого человека - это всегда испытание, после которого становишься мудрее и старше.
Но у нас не было времени оплакивать наши потери.
- Надо прозондировать скафандры на присутствие следов органического материала,- сказала Маргарита.
Конечно, ей проще было рассуждать об этом, во-первых, как медику и биологу, а во-вторых, как человеку постороннему. Перед ней открылась возможность изучить нечто новое и преподнести восхищенному человечеству.
- Когда тела кремируются в печах высоких температур,- поведала мне она,- в пепле всегда остаются фрагменты костей и зубы.
- Даже когда их сжигают более трех лет? - поинтересовался я.
- Мы не узнаем этого, пока не заглянем внутрь скафандров,- твердо объявила она.
Оказалось, что лучше всего вскрывать скафандры в вакууме, как объясняла Маргарита. Это максимально сохранило бы стерильность. Так, затаив печаль, я стал помогать Маргарите выкачивать воздух из капсулы, превращая ее в безвоздушную вакуумную лабораторию. Такое занятие заставило меня, пусть на некоторое время, забыть о своей потере. И о жуткой картине смерти Алекса. Но едва мы приступили к работе, как по громкоговорителям грузового отсека разнеслось:
- Дюшамп и Хамфрис. Немедленно явиться в каюту капитана.
Мы уже вышли из капсулы и стояли в этот момент в трюме. Я бросил взгляд на Маргариту, которая обернулась к динамикам еще раньше меня.
Эхо голоса Фукса еще не успело замереть, отражаясь от дальних стен, как мы уже приняли решение.
- Давай сначала запечатаем капсулу,- предложил я.
- Он сказал - «немедленно».
- Немедленно - сразу после того, как запечатаем,- настаивал я.- Мы не имеем права подвергать риску даже случайного заражения тело моего брата. Оно единственный наш свидетель в споре за приз, который был обещан.
- Но это приз капитана,- спокойно сказала она.
- Пусть даже так.
Она согласилась, хотя, думаю, неохотно. Она привыкла беспрекословно подчиняться капитану. Почему Фукс имел на нее такое влияние, не понимаю. Затем мы покинули трюм - пространство с высокими потолками, из которого был выкачан весь воздух. Мы поспешили в каюту капитана.
