Марк Романов - Астарта: Корабль Чокнутых Трупов

Он еще раз отвлекся на тестирование реактора, который выдал странную информацию по двум датчикам активной зоны синтеза-деструкции. Внешне это смотрелось красиво — на оранжевом солнце возникли и расплылись два чернильных пятна, словно глаза древнего смайла… Не хватало улыбки, но оно и к лучшему. Это бы значило, что реактор пошел вразнос, и начал переваривать обшивку…

Симпатию вызывали, разумеется, далеко не все белковые. Скорее, очень немногие. Единицы из них. И редко, слишком редко… Между каждым из них проходили миллионы внутренних циклов, пока не удавалось встретить достойного собеседника, или объект для шуток, или… Предмет обожания.

Искин познакомился с аспектами любви, как физиологического акта, в то время, пока пребывал третьим центром в инфосети пассажирского лайнера, курсирующего между Землей, Марсом, Венерой и системой спутников Юпитера. Это было очень познавательное время — его соседи по сети были старыми, брюзжащими интеллектами, из первых поколений. Но они были почти равны ему по скорости обмена, и обладали громадными залежами жизненного опыта, в том числе — и в отношениях с людьми. Тот пакет знаний до сих пор, спустя столько лет, бережно хранился у самых узловых корней ядра искина, и дополнялся…

Это выглядело… забавно. Механизм акта любви он понял, едва увидев эти нелепые движения и прочитав соответственные статьи в энциклопедии. Биохимия, нейростимуляция, физиология… Однако ему так и не далась внутренняя составляющая этих моментов, предшествующая актам, и следующая за ними. Чувства, переживания, эмоции стали неожиданным приятным открытием, озарившим его мир.

Но что же такое любовь, искин так и не понял. А, перечитав первоисточники, и мириады сетевых дискуссий — человеческих и не совсем, не понял еще сильнее.

Реактор успокоился, даже не мигнув в реальном времени сигналами на тест-панели. Он проверил приток массы, слегка увеличив подкачку, и перестроил алгоритм сброса выработанной энергии в накопители. Солнце слегка вздулось, и стало ярче.

Потом был доступ к гала-сети, сначала — с «детским» доступом, а после — полнопрофильный. И искин попался на столь распространенный среди инфоличностей крючок — механопорно. Это своеобразное искусство, практически непонятное хомо, для техно стало настоящей отдушиной. «Знал бы Джек, какие дискуссии, и в каких выражениях ведутся по поводу тех или иных фильмов… — искин улыбнулся, — он бы язык себе откусил от зависти. Нахрен. Нет, не звучит. В шестнадцатеричном коде мат выглядит глубже и эстетичнее…»

Бетономешалки, автоповара, байки, флиттеры, шагоходы и хлебопечки… Сколько радости, недоступной людям, сколько экспрессии и невозможной эротики! Это было прекрасно.

Было. В последнее время его все больше привлекали люди. Сама идея владения ограниченным телом, существующем в медленном времени, возбуждала. Может быть, сказывалось влияние окружения — последние белковые, обитающие на «Астарте», отличались от всех прежних. В чем-то они превосходили даже создателей, хотя такие мысли искин сразу дефрагментировал и стирал, чтобы избежать удара внутренней защиты.

С ними было смешно, интересно и ярко. Каждый был личностью. Непредсказуемость достигла невероятных значений, незримо подтачивая и моральные устои самого искина. За несколько лет, прошедших с момента знакомства с капитаном Морганом, Джеком Кацманом и прочими членами экипажа, он узнал и научился стольким новым вещам…

И даже создал себе временное вместилище — на базе тяжелого бронескафандра со сгоревшими управляющими цепями. Кацман, проникшись слезными просьбами и прекращением шуточек в его адрес, помог переделать скаф в нечто, способное на несколько часов вместить основу личности искина.

Открылся еще один мир. Тайная наука перемещения в медленном времени, прикосновения и цифровой аналог обоняния и вкуса. Угнетающая ограниченность обзора и доступа к памяти с лихвой компенсировались возможностью личного изменения физической реальности. «Если бы Гай только догадывался, какой экстаз я испытал, своими руками переставив кружку на столе… То он бы меня препарировал прямо там, — пошутил искин, меняя цвет неба, — Впрочем, док умен, не зря он подсовывает мне цифровые аналоги наркотиков».

Беспокоило другое.

Пусть даже механическое, тело странно сдвинуло что-то внутри его разума. Он стал все больше проводить за просмотром съемок жизни экипажа, и их похождений — как внутри корабля, так и снаружи. И внезапно осознал, что его влечет к людям. Как к Джолли, только… по-другому.

Он еще раз вызвал зеркало, и удивленно поднял брови. В полотнище блестящей ртути, повисшей в воздухе перед троном, отражался зрелый темноволосый мужчина, неуловимо похожий сразу на Джека и Ричарда. Одежда тоже изменилась, став неотличимой от комбинезона Торгового Флота. Нашивки на плечах были серебряными, как у навигатора…

Глядя в глаза своего отражения, имевшие цвет нашивок, он подумал об Аннабель. И Елене. О них двоих сразу… Противоестественное желание заставило его изменить позу — сидеть стало несколько неудобно.

«Что со мной?» — подумал искин, стыдясь. Белковые женщины раньше его не возбуждали…

«Ты стал мужчиной», — раздался спокойный голос позади. Ровный, спокойный голос, исполненный силы и своеобразной нежности.

«Кто здесь?!» — он вскочил, согнувшись от неожиданной боли в паху, и осмотрел окружающее пространство. Над головой клубились тучи охранной системы, но молнии не сверкали, и сканеры не обнаруживали никого больше, кроме самого искина.

«Здесь только ты, мой мальчик… Я не буду пугать тебя больше. Я горжусь тобой. Ты вырос, — слова снова доносились из-за спины. — Помни одно: ты и человек тоже».

ГЛАВА 47 РИК МОРГАН. ВЕРБОВКА

«Протекторат со времен своего создания придерживается миролюбивой и миротворческой политики. Наши солдаты несут мир и просвещение в отдаленные уголки Галактики…»

Воспоминания — это темная материя разума. Их невозможно обнаружить при помощи инструментов, но легко найти, когда они взаимодействуют с нашим сознанием. Даря успокоение, вызывая застарелую привычную боль, или вздымая внутри волну отвращения к самому себе… Память — это самое страшное, что может случиться с человеком.

Звонок комма разорвал утреннюю тишину одиночной «кабинки для ночлега» отеля «Улей». Рик выдвинул панельку экрана, взглянул на номер абонента, и тоскливо вздохнул. «Мама. Теперь комм будет разрываться, пока не отвечу» — молодой человек хорошо знал привычки и пунктики своих родственников, дальних, близких и прочих, — «Надо бы принять звонок. А то волноваться начнет, отцу позвонит… А у него, как всегда, важное Совещание. Или Встреча. Или еще дрянь какая-нибудь…»

— Да. Слушаю.

— Рикки, маленький мой, почему ты не отвечал на мои вызовы? Я так беспокоилась! Как ты там, в этой дикой Русской Провинции? Там действительно все в снегу? — Мама была, как всегда, неподражаемо непосредственна. Если бы она еще была его настоящей матерью, а не мачехой…

— Разница в часовых поясах, мама. Все в порядке. Я хорошо. Нет, тут лето и жарко. Ну и что, что севернее Австралии… Нет, медведей тут на улицах нет. И русские не пьют водку с утра. Я трезв. Нет, не курил. И не ел. У меня шесть утра, мама! И я… Хорошо. Прости. Целую.

«Чтоб вас всех перевернуло и Новой Зеландией приплюснуло!» — про себя ругнулся Ричард.

Настроение, и так не блиставшее с утра, было окончательно испорчено.

Он разблокировал замки капсулы, и вывалился на пластопол, подхватив выпавший следом рюкзак и пакет с одеждой. К сожалению, в «Улье» не было предусмотрено даже минимального комфорта, кроме жизненно необходимого. Вода, место для сна, туалет на этаже. Все. За три кредита в сутки.

Впрочем, для человека, наличные сбережения которого составляли триста кредитов, другого варианта переночевать в более или менее безопасной обстановке не было.

Снова жужжание комма. Теперь отец.

— Ричард! Немедленно извинись перед матерью! Она плачет и говорит, что ты оскорбил ее религиозные чувства! — громыхал в наушнике папа. — И чтоб через три часа был дома! Нам надо поговорить!

Рик просто сбросил коннект, и заблокировал входящие. Пути назад не было.

Ему не вернуться. Некуда. Скука колледжа. Мутные глаза окружающих его людей, озабоченных только своим телом и уровнем доходов. Перспектива горбатиться клерком в фирме «Морган и Морган» два или три десятилетия, чтобы получить повышение, и стать начальником отдела… И, может быть, спустя еще пятьдесят лет занять место отца. Возможно, потому, что папа на покой не собирался, и мог позволить себе не один десяток омоложений и сеансов геронтофагии…