Цитадель Гипонерос (ЛП) - Бордаж Пьер

— Это кольцо понтифика, джулианский кориндон. Прими его в знак благодарности и дружбы.

— Вы с ума сходите, Ваше Святейшество! — взревел Мальтус Хактар. — Только у муффиев есть право носить этот перстень!

— В этот миг я прерываю преемственность муффиев навсегда, — спокойно и решительно ответил Барофиль Двадцать пятый. — И разрываю тяжелые цепи, которые обременяют миллиарды верующих, обращенных силой, угрозами или манипуляциями с разумом. Я упраздняю злейшего врага Крейца, аппарат Церкви, и возвращаю каждому человеку его внутреннюю истину. Слишком много преступлений было совершено во имя этого ненавистного символа властной, гегемонической воли. Я полагаю справедливым, чтобы джулианский кориндон теперь перешел в стан праведников и чтобы Жек стал его хранителем. Это решение — лишь завершение воли моего предшественника Барофиля Двадцать Четвертого.

Задыхаясь от эмоций, Жек уставился на камень с бесчисленными гранями, полуночно-синий цвет которого почти переходил в черный, в розовой опталиевой оправе, слишком большой для его собственного безымянного пальца. Камень слегка подрагивал между большим и указательным пальцами муффия и ловил мимолетные отблески света.

— Возьми этот самоцвет, Жек. Он станет краеугольным камнем мира, который мы призваны построить.

Жек схватил перстень; от него шел такой жар, что пришлось поспешно сунуть его в карман куртки. Взволнованный бескорыстностью, одиночеством и смирением этого человека, который правил империей из нескольких сотен миллиардов подданных, он больше не мог сдерживать слез. Муффий притянул и прижал его к груди. Бывший губернатор планеты Ут-Ген изменился, что бы ни говорил брат Сержиан, миссионер со спутника Жетаблан.

— Отныне я освобожден от бремени, — прошептал Барофиль Двадцать пятый. — С этим действием я утверждаю себя вновь простым учеником, новичком безмолвия. Я отказываюсь от своего муффиального патронима и возвращаюсь к своему родному имени, имени, которое мне дала моя любимая мать, белошвейка в Круглом Доме сеньоров Маркината: Фрасист Богх…

Прогремел продолжительный взрыв, за которым последовала череда ослепительных молний — совсем как раскат грома. Чудовищные сотрясения не повредило опталиевой защите стен и потолка, но затопили комнату непроницаемым облаком дыма и пыли.

— Первейшая обязанность любого, кто собрался построить новый мир, — остаться в живых, Ваше Святе… Фрасист Богх! — пробурчал Мальтус Хактар.

Гул постепенно стих и уступил место треску лучевого оружия, визгу и грохоту металла, истошным воплям раненых, приглушенному лязгу ближнего боя. Осгорит нацелил свой волнобой на дверь.

— Черт побери, они уже идут!

Словно в подтверждение его слов на фоне полумрака вдруг возник силуэт. Мальтус не слышал, как он вошел — видимо, из-за взрыва. Он нажал на спусковой крючок своего оружия, но кто-то бросился к нему и отвел его руку. Световой луч ударил в стену ближе к полу, где и рассыпался в сверкающие брызги. Обезумевший от гнева осгорит направил оружие на того, кто помешал ему устранить незваного гостя, и поразился, узнав маленького воина безмолвия.

— Не стреляйте! Это Шари! — воскликнул Жек.

Он метнулся к силуэту и кинулся ему в объятия.

— Полегче, дай мне отдышаться, — прошептал Шари.

Жек отступил и осмотрел махди — лицо перекошено и залито потом, дыхание сиплое, а ясно различимые отметины на вороте облегана вокруг шеи говорят об изнурительной схватке, которую он только что пережил.

— Коды у меня, — добавил он с усталой улыбкой, предваряя вопрос Жека.

Он разжал руку, показав четыре маленькие шарика, покачивающиеся на трясущейся ладони. Анжорец вспыхнул от радости: они наконец могли пробудить поцелуем Йелль, Афикит, Сан-Франциско и Феникс.

— Быстрее, нельзя терять времени зря! — оправившись от шока, произнес Мальтус Хактар.

Во взгляде махди появилась настороженность.

— Они друзья, — объяснил Жек. — Это Мальтус Хактар, шеф безопасности епископского дворца. Он выстрелил в тебя по ошибке. А это муффий Баро… Фрасист Богх. Нас осадили и нужно действовать быстро.

— С представлениями позже! — разозлился осгорит. — Дайте мне эти сферы, сударь. Я должен сопоставить номера кодов с цифрами на пьедесталах.

— Доверьтесь Мальтусу: он не бальзамировщик, но с реанимацией крио должен справиться идеально, — сказал Фрасист Богх.

Шари кивнул и передал сферы шеф-садовнику. С этого момента они молчаливо перераспределили задачи, слова стали излишни. Мальтус Хактар вскрыл кожухи пьедесталов консервации, обнажая встроенные приборные панели, и нажал кнопки, которые отдавали команду прервать процесс охлаждения. Хотя рев сражения теперь не умолкал, они ясно расслышали вздох, с которым остановились механизмы, и тихий скрип отстегивающихся крышек. Стеклянные стенки саркофагов покрылись густым туманом конденсата, который превратил продолговатые тела в нечеткие и темные формы. Осгорит сравнил числа, выгравированные на сферах, с числами, написанными внизу приборных панелей, и после сверки разложил криокоды по соответствующим пьедесталам.

Жек достал из кармана куртки жестяную коробочку, открыл ее и извлек четыре заранее заряженных шприца. По знаку Мальтуса Хактара Фрасист Богх и Шари, который постепенно оправлялся после попытки Гаркота задушить его, сняли крышку с первого саркофага — саркофага Афикит. Им в лица хлестнул порыв ледяного воздуха, пропитанного вонью криохимикатов. Облако конденсата, окутавшее бледное тело молодой женщины, испарилось. Шари уже забыл, какой красавицей была его мама Афикит; при виде ее черт — сверхъестественно изящных, расслабленных и еще более пленительных в отрешенности ледяного сна, — его обуяли эмоции, на время затмившие боль в шее и раны в душе. На несколько мгновений он снова стал вольным, беззаботным ребенком, носился по гимлайским горам, летал на камне в компании орлов, купался в ледяных потоках…

Фрасист Богх взял код и шприц, который ему протянул Жек, снял предохранительный колпачок, воткнул оголенный конец иглы в крошечное темное пятно сверху сферы, проткнул защитную мембрану, осторожно потянул за шток, чтобы вобрать образец ДНК криогенизованного и смешать с реанимационными химикатами. Он проконсультировался у крио-бальзамировщиков Церкви и повторял эти жесты в воображении снова и снова, как если бы всегда предчувствовал, что времени на них у него будет очень мало. Не колеблясь он поднял руку Афикит, воткнул иглу (специглу, предназначенную для прокалывания самых жестких тканей) в сгиб локтя, в жесткую синеватую черточку вены, и надавил большим пальцем на упор штока. Ему потребовалось около пятнадцати секунд, чтобы перенести в неподвижное тело все содержимое шприца; затем, не дожидаясь реакции молодой женщины и не беспокоясь обо все приближающихся вспышках или нарастающем гаме, он взял второй шприц и сделал знак открыть саркофаг Сан-Франциско (к большому разочарованию Жека, который испугался, что для Йелли не хватит времени до вторжения нападающих). Пары размораживания, холодные и пахучие, смешались с пылью и дымом, образуя непрозрачный туман. Фрасист Богх сделал три неудачных попытки, прежде чем пронзил толстую кожу жерзалемянина, чьи черты лица и длинные черные волосы напомнили Шари горного безумца.

— Глядите! Она шевелится! — взволнованно завопил Жек.

Трое мужчин повернули головы в сторону саркофага Афикит. Она действительно пошевелила рукой, открыла веки, и ее грудь, таз и ноги сотрясла сильная дрожь. Жизнь грубо брала свое, стремясь вернуть обратно территорию, откуда ее изгнали более чем на три года. Опорожнив шприц в руку Сан-Франциско, Фрасист Богх быстро скинул свой стихарь и отдал его Жеку.

— Дай этим ей прикрыться…

Стараясь подняться и удержаться в положении сидя, Афикит ухватилась за стойки саркофага. Ее отливающие золотом волосы постепенно теряли жесткость и падали шелковистыми каскадами на плечи и грудь. Прелестные бирюзовые глаза с золотыми блестками остановились на анжорце, который, не в силах вымолвить ни слова, протянул ей стихарь Фрасиста Богха. Она нахмурилась и внимательно посмотрела на него, как будто пыталась понять смысл окружающей картины, найти имя, что-то вспомнить об этом стоящем перед ней одиннадцати— или двенадцатилетнем мальчике, одетом в сиракузянский облеган. Она повернула голову и обвела взглядом комнату, погруженную в дымный сумрак и время от времени прорезаемую слепящими молниями. На миг ее внимание, видимо, привлек шум, доносящийся из коридора, далее — размытые силуэты Фрасиста Богха, Шари и Мальтуса Хактара, которые метались вокруг саркофагов Феникс и Йелли; а затем она, словно ни в одной из этих деталей не нашла ответов на бесчисленные вопросы, обрушившиеся на ее рассудок, снова посмотрела на Жека.