Евгений Филенко - Блудные братья
Утомившись шлепать губами, монстр горестно мотнул башкой и взревел оркестровым басом.
В этот объемный звук легко и естественно вплелся высокий, почти на пределе, даже теперь весьма музыкальный визг Озмы.
Зверь был потрясен. Возможно, он испугался больше самой Озмы. Он сделал паническую попытку отпрянуть. Поскольку части его тела в силу значительной удаленности вряд ли могли двигаться слаженно, это выглядело так, словно он не то собрался в гармошку, не то просел внутрь самого себя.
Кратов броском переместился в сторону истошного визга, обхватил женщину за плечи и прижал к себе.
— Все в порядке… — пробормотал он. — Все хорошо… Это такая корова.
— Что такое «корова»? — всхлипнула Озма.
Теперь можно было и оглядеться.
Во-первых, «коров» было несколько, и все они в меру природного проворства старались покинуть помещение. Во-вторых, все они при этом стремительно избавлялись от продуктов собственной жизнедеятельности, что свежести утреннего воздуха никак не способствовало. А в-третьих, на пороге стоял кряжистый, оборванный и очень грязный эхайн с каким-то дрыном наперевес, глаза его были выпучены, челюсть отвисла едва ли не до пупа, а свалявшаяся соломенная волосня торчала дыбом.
— Тихо, тихо! — воскликнул Кратов, вскочив на ноги и выставив перед собой руки. — Мы не враги, и мы сейчас уйдем.
Он впервые видел испуганного эхайна. Вдобавок, это его простое движение повергло бедолагу в еще больший трепет.
— Так не пойдет, — негромко сказал Кратов. — Парень вот-вот либо обделается, либо умрет на месте… Озма плавно поднялась и встала рядом с ним.
— Пожалуйста, успокойтесь, — почти пропела она. — Мы хотим лишь добра. Мы такие же люди, как и вы…
«Она просто не делает различий между людьми и эхайнами, — мелькнуло у Кратова в голове. — И потому не знает, насколько близка к истине!»
Голос Озмы привел к самым неожиданным последствиям.
Эхайн выронил дрын и упал на колени…
А затем, уткнувшись лицом в землю, окарачь пополз в направлении окончательно оторопевшей женщины, пока не уперся макушкой в ее слегка выставленную ладонь, да так и замер.
— Что я должна делать? — наконец спросила Озма.
— Благословите его! — растерянно фыркнул Кратов. Звери немного успокоились и разбрелись по загону, не обращая на посторонних внимания.
Некоторые укладывались на землю, умащивая страховидные рыла на передние лапы и утомленно прикрывая глаза.
Внезапно стемнело. Перекрывая доступ солнечному свету, пробивавшемуся снаружи, в воротах возник еще один эхайн. Он был огромен, толст и очень стар.
Только что Кратов повидал испуганного эхайна. Теперь он мог впервые видеть и старого эхайна.
… Лет пять назад в Лондонском зоопарке его познакомили с Отцом Туком. Это был самый старый в нынешнем веке самец гориллы. Весу в нем было никак не меньше трех центнеров, ростом он не уступал Кратову, а ощущением самодостаточности намного превосходил. Самки до сих пор баловали его своим вниманием. Отец Тук понимал человеческую речь, курил крепкие сигары и всему, что булькало и пенилось, предпочитал сидр. Бочонок зелья, преподнесенный Кратовым в знак уважения, был моментально выпростан. Дружелюбия угрюмой седой физиономии патриарха это не прибавило, но эмо-фон засвидетельствовал некоторую благосклонность…
Если бы какими-то неимоверными уговорами, посулами и потоками сидра удалось понудить Отца Тука распрямиться во весь рост, напялить на него грубую хламиду, фартук и высокие, уделанные грязью сапоги, да выстричь неровными участками грязно-белую шерсть на рыле, не меняя присущего ему выражения мрачной угрозы, сходство показалось бы невероятным.
Старый эхайн распахнул клыкастую пасть. Казалось, вот-вот он присядет и ударит себя волосатыми лапами в выпяченную грудь…
— Шьесс! — загрохотал он. — Юхлабш андозг 'хэйд буэвуд юшэум-мене! Шхамихс!
— Что он говорит? — прошептала Озма.
— Не понимаю ни единого слова, — стыдливо признался Кратов.
— Шхамихс, — повторил старик, обращаясь к коленопреклоненному эхайну. — Ууброцх… драд-дхэйам!
— Он выругался, — вполголоса прокомментировал Кратов.
Первый эхайн выжидательно обратил чумазое лицо к Озме, словно прося разрешения удалиться. Поразительно, но женщина его поняла.
— Да, конечно же, идите! — словно очнувшись, произнесла она.
Чумазый неловко поднялся и задом попятился к выходу. Старый эхайн перевел взгляд на незваных гостей. Выглядел он устрашающе. Но эмо-фон его говорил совсем иное.
— Что вам здесь нужно, пречистые яннарр и янтайрн? — прорычал эхайн.
— Мы лишь искали пристанища на ночь, — с достоинством, но не без гонора, произнес Кратов. — Наш транспорт по пути в Гверн был уничтожен мятежниками.
— Вы двигались в Гверн? — подняв желтую лохматую бровь, неопределенно переспросил старик.
— Да, на аудиенцию к гекхайану, — теряясь в догадках, не следовало бы утаить правду, сказал Кратов. Эхайн не то закряхтел, не закашлялся.
— Загон для скота не лучшее место для ночлега, — проговорил он наконец. — Но, полагаю, у вас не было выбора. И если вас не испугали мои к'биозапгумы и этот грязный дурень Шьесс, который вдобавок еще и ни бельмеса не понимает на эххэге… — Он вперил тускло-желтые глазки в Озму. — Отчего молчит ваша спутница?
— Она не знает вашего языка, — объяснил Кратов. — Мы оба прибыли издалека. — Помолчав, он добавил: — Мы этлауки.
Старый эхайн, насупившись, пожевал сморщенными губами, словно пробовал это слово на вкус.
— Этлауки, — повторил он раздумчиво. — Демон его знает, где это… Простите мою необразованность, пречистый яннарр, но я не сведущ в географии. Должно быть, это на другом конце белого света.
— Это даже не на Юкзаане, — чистосердечно признал Кратов.
— Но вы не с Гхакнэшка? — спросил старик. — Или не с этого… не с Маккиутьефе?
— Безусловно, нет!
Никогда Кратову не было так легко и приятно говорить святую правду…
— Конечно, это дела не меняет, — проворчал эхайн. — Будь вы хоть откуда, я свой долг гостеприимства завсегда исполню. Но, не во гнев будь сказано, кабы вы оказались Желтыми, не приведите небеса, Лиловый…
— Он приглашает нас в гости, — сказал Кратов.
— И вы примете приглашение?
— Еще и как приму!
6
Старика эхайна звали Лэрдзорид, и он был «гекхайэдд» — что-то вроде поселкового старосты. Сам поселок Амулваэлх находился на изрядном удалении от Гверна, так что Кратову пришлось распроститься с мыслью достичь цели своего путешествия к исходу дня.
— Повозку я вам дать не могу, — виновато проурчал Лэрдзорид. — Время нынче сами видите какое… не ровен час, жахнут по дороге чем-нибудь с воздуха, и поминай как звали. А то еще откуда ни возьмись бронемехи наползут, что те, что другие. Разбираться они, понятное дело, не станут, а чтобы им поменьше хлопот, долбанут ракетой — и вся недолга…
— Что он говорит? — упавшим голосом, без надежды получить ответ, встряла в разговор Озма.
— Он говорит, что нам придется идти пешком, — отмахнулся Кратов.
— Хорренде… — пробормотала женщина. — Опять пешком… где взять столько ног, чтобы столько пройти пешком?!
— Что говорит пречистая янтайрн? — почтительно осведомился Лэрдзорид.
— Янтайрн Озма в ужасе. Перспектива пройти ногами огромное расстояние по обстреливаемой, открытой всем опасностям местности ее не радует.
— Это я понимаю, — кивнул эхайн. — Что ж тут веселого… Но есть две надежды помочь вашей скорби. Гекхайан ли прихлопнет т'гарда, т'гард ли скинет гекхайана — а тому, кто окажется сверху, всяко придется наводить порядок. Или, на самый худой конец, раз в десять дней через Амулваэлх проходит фельдъегерский транспорт. Война войной, а не было еще случая, чтобы фельдъегеря вдруг изменили своему обычаю. Годков этак сорок назад, когда с одного боку садили по нас танки старого Нишортунна, а с другой — лучевые пушки т'шегра Бойсвэбтуэбра, чтоб ему лихо было в Воинских Чертогах Небес… все равно в назначенный день и час подкатил транспорт, забрал налоговые отчеты, вывалил ведомости высочайших указов, чин по чину…
— И когда же ожидается прибытие транспорта? — терпеливо спросил Кратов.
— Если календарь не врет, да часы у меня не отстают… — промычал Лэрдзорид, — то завтра к вечеру уместно будет их ждать.
Озма молча повела бровками: о чем, мол, речь?
— Завтра, пречистая янтайрн, — сказал Кратов. — Если, конечно, все сложится удачно…
Пыльной, узенькой улочкой, что змеилась между поросших лиловым мохом высоких каменных стен, они прошли к дому гекхайэдда. Скорее это можно было назвать крепостью в миниатюре, чем жилым помещением. Его грубая архитектура являла собой полный контраст с воздушными, нарочито хрупкими интерьерами загородной резиденции на берегу океана. Стены сложены были из целых каменных глыб, между которыми кое-где, вне какого-либо порядка, виднелись узкие просветы. Озма дотронулась ладошкой до глубокой застарелой выбоины, следа прямого артиллерийского попадания, и тихонько вздохнула. Вход загораживала броневая плита в полтора эхайнских роста, в прежней жизни, верно, принадлежавшая боевой машине одного из буйствовавших в этих местах патрициев. Лэрдзорид, ворча что-то под нос, пнул плиту сапогом — та с душераздирающим скрежетом отползла.
