Евгений Филенко - Блудные братья
Держась за руки, они поплелись в направлении медленно вытанцовывающих свой данс-макабр хоботов жирного дыма.
По мере приближения к закопченным и покореженным остовам бронемехов решимость Озмы падала. На опушке уничтоженного огнем сада женщина остановилась и неуверенно убрала ладошку с кратовского локтя.
— Нам нужно все это видеть? — спросила она упавшим голосом.
— Не уверен, — ответил Кратов. — Но, может быть, наш «стуррэг» чудом уцелел. Или найдется хоть какое-то оружие. Или… еще что-нибудь.
— Я здесь вас подожду, — сказала Озма.
— Пожалуй, — согласился он.
Ему тоже не хотелось рыскать среди дымящихся обломков. Но здесь не было никого, кто сделал бы это вместо него.
3
… От маленького, уютного «кокона» осталась лишь лепешка из металла и пластика, присыпанная какой-то керамической крошкой. В пылу сражения по нему прошлись, и не однажды. Т'литт Гтэрнегх, бывший первый геобкихф Департамента внешней разведки, которого черти понесли демонстрировать свое геройство и власть в боевой обстановке, получил свое в полной мере и теперь лежал неподалеку, и змеиный глаз на его груди слепо таращился в загаженное дымами небо. Собственно, этот глаз был единственной приметой, по которой можно было опознать его прежнего владельца. Все остальные тела были изувечены и обожжены до неузнаваемости. Возможно, среди них находились Юзванд и его рассудительный, оставшийся безымянным водитель…
Кратов задержался здесь на мгновение и, сознавая всю театральность своего поведения, как умел воспроизвел эхайнский воинский салют. Он чувствовал, что должен хоть как-то отблагодарить их, отдать им какие-то почести — словом, все, что было в его силах в эту минуту, и ему сразу полегчало на душе.
— Мы живы, — сказал он, ни к кому персонально не обращаясь, — и мы идем в Гверн.
Глаза слезились, в горле першило от едкого дыма, сплетенного из самых отвратительных запахов, какие только можно было вообразить: жженый металл, расплавившийся в адском пламени несгораемый пластик и паленое мясо. Сделав несколько мужественных шагов за ближайший бронемех, Кратов с облегчением вывернулся наизнанку.
Он почти уже отказался от мысли найти здесь хоть что-то полезное в предстоящих им странствиях, когда вдруг увидал почти целую боевую машину. Должно быть, у «хоррога» пострадала лишь ходовая часть, и экипаж бросил его в страшной спешке, даже не запустив программу самоуничтожения.
Кратов поднялся по ступенькам, выбитым в нелепо отставленной лапе, на куполообразную башню бронемеха и оттуда, с пятнадцатиметровой высоты сквозь дымную пелену увидел Озму, сиротливо сидевшую на корточках возле обугленного дерева. Здесь, где он сейчас спокойно осматривался, утирая то слезящиеся от дыма глаза, то сведенный тошнотной кислятиной рот, две бронечасти съехались в лоб и принялись лупцевать одна другую спаренными тяжелыми лазерами, рвать ракетами класса «земля-земля» и давить копытами. А когда кто-то промахивался, залп уходил или в белый свет, как в копеечку, или в близлежащую рощицу, где уже после первого такого промаха лежали кверху лапками в отключке два незадачливых этлаука… Примерно полтора десятка машин догорали вокруг него, и нельзя было понять, какая из них какой из воюющих сторон принадлежала. Может быть, и существовал какой— нибудь радиосигнал типа «свой-чужой», но сейчас это была лишь братская могила, и все здесь были свои.
Кратов почувствовал, что его вот-вот опять стошнит, и поспешно нырнул по неверным ступенькам внутрь кабины. Удивительно, но там еще горел свет, работало несколько экранов и система кондиционирования из последних сил делала что могла с проникавшим туда смрадом. Без большой надежды на успех Кратов потыкал пальцем в сенсорную панель и понаблюдал за сменявшими друг дружку цветными, объемными и абсолютно непонятными схемами. Нельзя было исключить, что где— то здесь скрывалась и возможность связи с командованием батальона, к которому приписан был брошенный «хоррог». Однако набрести на нее простым тыком представлялось совершенно невозможным. Кратов со вздохом смазал ладонью по всей панели сразу. И, как выяснилось, зря.
Экраны мигнули и налились дурной краснотой, кабина наполнилась мерзким пульсирующим уханьем, и хорошо поставленный мужской голос с великолепной дикцией несколько раз объявил:
— Начато саморазрушение системы! Господа бронетехники благоволят покинуть борт Двенадцатого эскадрона Шестого бронемеханического батальона Ослепительной панцирной бригады Второго Континентального Всесокрушающего корпуса Юкзаанских вооруженных сил Справедливого и Беспорочного гекхайана Светлой Руки бронемеха «Хоррог Черный Демон Айбмншогвирк»!
Сыпля черными ругательствами, Кратов заметался по кабине. Один бог знал, сколько времени было у него в запасе… Все подвернувшиеся под руку дверцы были в лихорадке распахнуты, все ящики перевернуты, под все сиденья было заглянуто. На счастье, господа бронетехники тоже спешили. Кратов спихал в найденный пластиковый мешок какие-то булькающие фляги, отправил туда обойму тускло поблескивающих металлом небольших цилиндров, вполне могущих быть ручными гранатами, сверху водрузил ядовито-желтую с надписями черным коробку, в которой заподозрил аптечку, а также несколько непонятного назначения круглых предметов в тонкой полупрозрачной упаковке. Забытый в шкафу за металлической створкой энергоразряднпк он зажал под мышкой.
— У вас осталось две юкилры, чтобы покинуть борг Двенадцатого эскадрона Шестого бронемеханического батальона… — экзальтированным тоном сообщил голос.
Кратов, хоть убейте, не мог сейчас впомнить, чему равнялась одна юкилра — сколько-то там десятков ударов спокойного сердца воина-эхайна в мгновения отдыха… Едва ли не зубами придерживая выскальзывающий из рук мешок, он кинулся к лесенке.
Неприятное ощущение кролика, за которым из кустов следит с искренним гастрономическим интересом крупное пресмыкающееся, заставило его обернуться.
С одного из экранов на него люто и безмолвно таращился т'гард Лихлэбр.
— Что? — спросил Кратов с вызовом. — Вы удивлены, яннарр? Вы думали, что с двумя мерзкими этлауками, которые имели наглость ускользнуть из ваших лап, хотя бы навсегда покончено? Или вы надеялись увернуться от Суда справедливости и силы?
Эхайн не проронил ни звука. Быть может, он и не слышал ничего. Но желтые буркалы так и лезли из орбит.
— Ничего еще не закончилось, — объявил ему Кратов, неприятно усмехаясь. — Мы живы, и мы идем в Гверн!
Времени на гордые сентенции больше не оставалось.
Когда Кратов был внизу и со всех ног удирал прочь и подальше, в кабине «Айбмишогвирка» раздался глухой хлопок, и через верх повалил знакомый уже черный дым.
4
Километра два полного молчания спустя Озма спросила:
— Они все погибли?
— Все, — ответил Кратов, погруженный в свои мысли. — Хотя, может быть, кто-то и спасся. Но только не наши знакомые…
— Как странно, — сказала Озма. — Мы говорили… точнее, вы говорили, а я только слушала. У него был от природы отвратительный голос… формидабцлис, и он словно нарочно пытался сделать его еще отвратительнее. Хотел казаться уродливее, чем был на самом деле. Неуклюжие представления о мужественности… А теперь он погиб, и его голос погиб вместе с ним. Вы знаете, что всякий человеческий голос неповторим?
— Подозреваю, — откликнулся Кратов. — Маленькая поправочка: это не люди. Это эхайны.
— Я не ксенолог, — возразила Озма. — Такие тонкости для меня ничего не значат. У него две ноги и две руки. И он похож на одного моего знакомого с Магии. Тот был хорридиор… даже еще безобразнее… Наверное, я должна скорбеть о нем?
Кратов пожал плечами.
— Наверное, — сказал он. — Это было бы вполне уместно. Юзванд погиб, защищая нас. Конечно, он делал это вовсе не из соображений гуманизма, как поступили бы люди. У него был приказ, и он честно исполнил свой долг воина— эхайна. Хотя, возможно, у него был выбор, и он выбрал не самое легкое.
— Дайте еще глотнуть, — сказала Озма.
Кратов протянул ей початую еще на полянке флягу из бронемеха. То, что там было внутри, назвать водой можно было лишь условно. И, кажется, в этом напитке содержалось порядочно алкоголя.
— Почему мы не можем идти по дороге? — в десятый уже раз капризно осведомилась Озма. И сама же себе ответила: — ах, да… воздушная разведка хостис… неприятеля. Катулина…
— Что? — переспросил Кратов.
— Собачье мясо… это я так ругаюсь. А кто наш неприятель?
— Пока что все, кто ни есть вокруг, — рассеянно промолвил Кратов. — Ничего, скоро мы придем.
— Никуда мы не придем. Мы вообще идем не в ту сторону!
«Хорошо сказано, девочка, — подумал Кратов. — Куда бы мы ни шли, все едино окажемся не там, куда хотели… Просто замечательно: впервые за много лет я, угодив в лоно чужой и, в общем, даже неизученной цивилизации, веду себя не как ксенолог, а как полный идиот. То есть, конечно, какие-то позывы к рассудочной деятельности во мне еще сохранились. Иначе зачем бы я копался в их информационных отбросах, что мне любезно навалили передо мной мадам геобкихф и светлой памяти младший геургут?.. Но в остальном я похож на растерянного дурня, которого выпихнули перед строем и сказали: будешь играть сеанс одновременной игры в маджиквест на пятидесяти досках, и только попробуй, сволочь, не сведи положительный баланс! — Он покосился на задумчиво ковылявшую рядом в своих нелепых туфельках Озму. Судя по сосредоточенному и словно слегка подсвеченному изнутри чумазому личику, она опять собирала какую-то мозаику из разбегающихся нот. — Ладно, баланс мы, надо полагать, сведем. Не стоит нынче передо мной задачи установить плодотворный и взаимовыгодный контакт. Это уж как-нибудь потом, на досуге… Нынче я здесь лишь затем, чтобы вытащить из беды эту женщину. Тоже удумали, господа вояки: брать женщин в заложники! Уж я вам эту охоту надолго намерен отбить всеми подручными средствами, от дреколья по фогратор включительно. И я вытащу ее отсюда, чего бы это не стоило мне и Эхайнору…»
