Станционный хранитель (СИ) - Мадоши Варвара

— Людей больше не обещаю, — говорит Нор-Е. — Я и так вам выделил всех техников, которых смог.

— В смысле — тут, — Аллероп кивает на грибницу.

— Они могут думать прямо здесь? — неприятно удивляюсь я.

— Кто «они»? У них нет самосознания. Грибница так не работает… иначе ей не пришлось бы выращивать плодовые тела.

— Вы думаете вырастить из нее еще ацетиков? — спрашивает Нор-Е.

— К сожалению, это невозможно, — вздыхает Аллероп. — Или я не знаю, как к этому подступиться. Донорские материалы слишком разные, плодовые тела не могут сформироваться.

«Ну слава богу, — думаю я, — только армии ацетиков-всезнаек нам и не хватает».

— Просто, — продолжает Аллероп, — когда здесь накопится критический объем знаний, любой техник средней руки сможет стать величайшим изобретателем во вселенной… нет, вру, не любой, — исправляется она. — Должен быть навык аналитического мышления и творческие способности. Но все же с кадровым вопросом станет полегче. А ведь это было самое узкое место вашего проекта по строительству космического корабля? — она вопросительно смотрит на меня.

Киваю. Да, как ни странно, это было самое узкое место. Денег мы могли заработать… пусть не сразу, но могли. Найти желающих в колонисты — тоже запросто. А вот набрать достаточно специалистов высокого класса, способных работать над космических кораблем при том, что таких спецев в каждой расе если не единицы, то максимум десятки, а Содружество нам отказалось помогать… да, вот это была проблема.

И теперь, если верить Аллероп, она не то чтобы решена — но намечен весьма многообещающий подход к ее решению. Достаточно заплатить этим людям не за их участие в проекте, а за толику их времени, чтобы переписать навыки в грибницу — и все.

Хм, правда, тут самые дальновидные могут заломить денег и побольше… Но опять же, деньги — ресурс возобновляемый, если подходить к ним с умом. Уж в этом я на станции убедился.

— Следующая проблема — материалы, — вдруг говорит Нор-Е. — В этой компьютерной игре были замечательные фабрикаторы и возможность разбирать малые планетоиды. У нас нет такой возможности.

Я еле сдерживаю стон. Ну вот всегда так — стоит решить одну проблему, и выпрыгивает десять новых!

— Что-нибудь придумаем, — твердо обещаю я.

Возвращаясь с инспекции будущей площадки космической верфи — пока там просто летает по орбите парочка списанных буксиров «планета-спутник», которые мы приобрели по дешевке — я думаю о чем угодно, но только не о высокой космической миссии или трудностях колонизации другого угла галактики. Нет, мысли у меня в тот момент самые приземленные: о том, что Миа так старается (на днях даже приготовила блюдо по «земному рецепту» — ну и что, что предполагался салат из помидоров с сыром, и сыр был зеленый, а вместо помидоров она взяла ярко-красный овощ с отчетливо аммиачным привкусом) и надо бы попробовать ее удивить знанием талесианских обычаев в ответ, однако, хотя книжка про их «быт и нравы» у меня почти дочитана, ничего подходящего найти не удалось… Ну нет у них понятия романтического ухаживания, у них выбранные «жизненные партнеры» обихаживают друг друга, показывая свою компентентность и профессионализм на избранном поприще. Как у нас иногда устраивают экскурсии на предприятия детям, так у них бывают экскурсии «жизненных партнеров»… серьезно, этим даже эйчары занимаются!

Параллельно я думаю о том, что Аллероп сказала, мол, инъекция для Белкина готова, и надо бы на днях заскочить его уколоть — обязательно надо, но вроде как страшновато, а вдруг что-то не так сработает? Может, подождать? Но каждый месяц промедления может в итоге стоить Белкину года-двух жизни, если все пойдет хорошо… И потом, Аллероп клянется и божится…

А может быть, отложить до того, когда прибудут нанятые сотрудники с Земли, и попросить их привести кошку? На ней и испытать сначала… Но земляне по утвержденному плану должны прибыть только через полгода, пока они проходят интенсивное удаленное обучение.

Потом я начинаю прикидывать, когда там по программе в столовой для старшего персонала будет любимый мною ягодный десерт — меню утверждаю не я, а старший пищевой техник, который находится в подчинении Нирса. Я просил Нирса, чтобы тот велел этому повару ставить ягодный десерт почаще, но вот в прошлом месяце Превосходный «забыл» — ха, держу пари, десерт из этого самого зеленого сыра просто нравится ему больше. Его-то было в избытке.

Времени у меня, как ни странно, вагон — капитанский катер летит на автопилоте — так что я погружаюсь в редкое для себя на этой работе дзенское состояние между сном и явью, а может быть, даже откровенно дремлю. Однако парень в синем спортивном костюме с лампасами в соседнем кресле появляется наяву — запах дыма от костра и гречки с тушенкой, который он распространяет, очень натуральный и сильный, такой не приснишь.

В немом изумлении смотрю на это явление природы, и не сразу замечаю, что всего контактеров трое, как на той фотографии у деда в комнате: еще один парень и девушка сидят на полу позади кресел пилотов, скрестив ноги, и лопают что-то — да что там, гречку с тушенкой, разумеется! — из плоского походного котелка, поставив его на пол между собой.

— Ф-фух, ну наконец-то удалось встретиться без свидетелей! — восклицает парень в кресле. — Извините, Андрей, что мы без приглашения, но нам очень важно с вами побеседовать…

— Офень фажно! — полуразборчиво подает голос девушка с ложкой во рту. Затем выплевывает ложку и заканчивает: — Какая вкуснотища!

— А я думал, у гречки своеобразный вкус, если с детства к нему не привык, — говорю я.

Нашел, конечно, о чем беседовать с посланниками сверхцивилизации. Потому что передо мной кентагирцы, к гадалке не ходи. Но у меня вообще чувство уместности тех или иных слов в разных ситуациях, связанных с общением, отрастает с трудом. Что поделать, интроверт.

— Может быть, — говорит девушка, — только ведь я ее ем не своим ртом, а ртом той, чей образ я позаимствовала! А ей было очень вкусно. После целого-то дня в походе!

— Угу! — подтверждает второй парень, который, воспользовавшись тем, что девица отвлеклась, завладел котелком. — Вот сейчас бы картошечки с салом…

— Кирюш, ты же знаешь, что картошка слишком тяжелая, — с упреком говорит ему девушка. — На себе-то волочь…

— Ну, это им тяжелая, а мы могли бы и попробовать! — возражает тот, кого назвали Кирюшей.

— Так, погодите, — говорю я. — О чем вы хотели со мной поговорить? Кто вы такие?

— О, — говорит первый парень. — Можете называть меня Сашей. Это Наташа, а там Кирилл. Нас очень интересует, что вы чувствуете сейчас? Ваши эмоции, ощущения?

— Я в состоянии легкого шока и тоже захотел картошки с салом, — честно говорю я. — Или хотя бы гречки с тушенкой.

— Ой, прошу прощения, — Наташа отбирает у Кирилла котелок. — Мы как-то не подумали… Держите, тут еще осталось, что этот обжора не слопал!

— У меня растущий организм! — возмущается Кирилл.

В голове роится целая стая самых разных вопросов, однако я машинально запускаю в котелок алюминиевую ложку. Самую-самую дешевую, из тех, что гнутся от взгляда. На черенке цифры «1976» — наверное, год выпуска.

Каша пахнет дымом, сварена на воде, а не на молоке, в ней попадаются частички пепла, а тушенка слишком жирная. Однако вкус все равно божественный. Я не ел гречки… сколько? Год? Больше? Надо было попросить Арсланбекова, чтобы захватил с собой…

— Это настоящая каша? — спрашиваю я. — Из семьдесят шестого года?

— Из семьдесят девятого, — поправляет Саша. — Это ее точная молекулярная копия. Не могли же мы оставить вашего деда и его друзей голодными!

Только качаю головой.

— Слушайте, ну расскажите же нам! — Наташа глядит на меня честными карими глазами — видимо, принадлежащими не ей, а какой-то реальной, скорее всего, давно умершей женщины, которую в молодости сфотографировал мой дед. — Это правда очень интересно! Как вы дошли до жизни такой? Интроверт, с недоскомпенсированный ОКР, из друзей только кот — и вот, во главе экспансионистского движения!