Дэвид Файнток - Надежда гардемарина
В тот момент, когда я, неловко наклонившись, открывал двери кубрика, из него пулей вылетел кто-то, едва не сбив меня с ног. Я завертелся пропеллером, выронил свой багаж, а бумаги разлетелись в разные стороны. Ошарашенный, я прижался к перегородке, ощутив острую боль в плече, словно оно было сломано.
– Уилски, неси сюда свою задницу! – заорал кто-то внутри.
Юный гардемарин в ужасе замер на месте, в то время как я тщетно пытался поймать разлетевшиеся бумаги.
– Это ты Уилски? – только и мог я спросить.
– Да, гм, сэр, – ответил гардемарин, скользнув взглядом по знакам различия у меня на погонах и сразу поняв, что я старше его по званию.
– Кто это? – Я кивнул на открытую дверь.
– Мистер Хольцер, сэр. Он у нас главный. Он хотел… – Уилски поморщился, когда в тот же момент дверь распахнулась настежь и в ней замаячила огромная фигура.
– Какого черта, думаешь… – Увидев, как я ползаю по полу, засовывая бумаги в папку, верзила гардемарин нахмурился: – Ты новенький?
– Да, – Я поднялся и невольно взглянул на его нашивки. При назначении мне сказали, что я буду старшим гардемарином, но ведь случаются и ошибки.
– Можешь засунуть свои… – Верзила вдруг побледнел. – Что за черт! – И тут я в ужасе понял, что ему ничего не сказали. Он считал старшим себя.
Вспомнив это, я вздохнул. В первый же месяц я от него натерпелся, а было еще семнадцать. Я был не в силах тягаться с Ваксом Хольцером по своим физическим данным, но, к несчастью, не мог преодолеть свое к нему отвращение.
– Именно потому, миссис Донхаузер, что расстояния большие, а круизы длительные, начальство строго следит за дисциплиной.
Миссис Донхаузер внимательно слушала Хали Ибн Сауда – нашего социолога-любителя, банкира межпланетных банков.
Мы находились в полете уже около двух месяцев. Было тихое послеобеденное время. Я сидел в пассажирской кают-компании второго уровня.
– По-моему, как раз наоборот, – возразила миссис Донхаузер. – Ведь чем дальше от центрального Правительства, тем слабее влияние власти.
– Конечно! – горячо подхватил он, будто миссис Донхаузер подтвердила его точку зрения. – Так оно и было бы, если все пустить на самотек. Но центральная власть, наше Правительство, держит все под контролем, устанавливает правила и стандарты, обязательные для всех независимо от обстоятельств, требуя неукоснительного их выполнения.
Комната была выдержана в пастельно-зеленых тонах, которые принято считать успокаивающими. Наглядным примером тому служил крепко спящий на откидном кресле мистер Барстоу. Кают-компания была величиной в две пассажирские каюты, и в ней свободно могли разместиться человек пятнадцать. Там стояли мягкие кресла, шезлонги, скамейка, два столика для игр и хитроумная машина для приготовления кофе и безалкогольных напитков.
Разговор не очень меня интересовал. Теория мистера Ибн Сауда была не нова. В Академии нам подавали ее в гораздо лучшем виде.
Но пришлось вмешаться, потому что ко мне обратилась миссис Донхаузер:
– Скажите ему, молодой человек. Разве не правда, что командир обладает в космосе всей полнотой власти и ни перед кем не отчитывается?
– Это два разных вопроса, – ответил я. – И да, и нет. Командир – последняя инстанция на корабле, находящемся в рейсе. На борту корабля он ни перед кем не отчитывается. Но его действия ограничиваются уставами, и он обязан их соблюдать. Иначе по возвращении ему грозит разжалование или еще что-нибудь пострашнее.
– Вот видите! – торжествующе воскликнул Ибн Сауд. – Центральная власть сохраняет силу даже в глубинах космоса.
– Фи! – презрительно бросила миссис Донхаузер. – Командир может делать что хочет – двигаться медленнее, быстрее, даже повернуть назад, и тут центральное Правительство бессильно.
Ибн Сауд посмотрел на меня и пожал плечами: что толку, мол, объяснять?
– Миссис Донхаузер, – сказал я, – мне кажется, вы заблуждаетесь, пытаясь противопоставить полномочия Командира корабля власти Объединенных Наций. Командир не противостоит центральной власти. Он и есть власть. По закону он имеет право женить и разводить людей, даже пытать и казнить их. Ему принадлежит абсолютная и непререкаемая власть на корабле. – Последняя фраза была цитатой из официальных пояснений к корабельному уставу. Я привел ее, потому что она красиво звучала. – Был такой корабль «Клеопатра». Вы что-нибудь слышали о нем?
– Нет. А почему я должна была о нем что-то слышать?
– Это случилось лет пятьдесят назад. Командир, не помню его имени…
– Дженнингс, – вставил Ибн Сауд, покачивая головой в предвкушении рассказа.
– Так вот, Дженнингс вел себя весьма странно. Офицеры посоветовались с доктором и освободили командира от командования по причине душевной болезни. Они заперли его в каюте и привели корабль в «Околоземный порт». – Чтобы усилить впечатление, я помолчал.
– И что же?
– Всех их повесили. Всех до единого. Военный суд признал их действия неправомерными, безосновательными. А ведь действовали они из лучших побуждений. – Воцарилась тишина. – Как видите, Правительство поддерживает власть даже в космосе. Командир, так же как и церковь, представляет Правительство, и его нельзя сместить.
– Какой поразительный случай!
– Такое может произойти и сегодня, миссис Донхаузер.
– Только не на пассажирском судне. Тот корабль, видимо, был военным, – сказала она.
Это было уже слишком. Как можно не понимать, на каком судне находишься!
– Миссис, вас, возможно, смутил тот факт, что на корабле много гражданских и трюмы забиты их багажом. Но помните, не в этом дело. Главное, что командир и все члены экипажа – военные. «Гиберния» – полноправное военное судно. По закону Военно-Космический Флот обязан доставлять в колонии грузы, но эти грузы не более чем балласт. И пассажиры в данном случае просто дополнительный груз. У вас нет здесь никаких прав, не говоря уже о праве выражать свое мнение, что бы ни случилось на корабле. – Вес это, разумеется, я говорил вежливым тоном. Иначе нельзя. Оскорблять пассажира запрещено.
– В самом деле? – Ее вовсе не обескуражило мое сообщение, и я подумал, что из нее выйдет замечательная миссионерка. – Но почему-то у нас есть комитеты по общественным вопросам и совет пассажиров, – продолжала она, – мы даже голосовали, делать ли на следующей неделе остановку у обломков «Селестины», не говоря уже о том, что мы сами выбирали себе место. Где же ваше диктаторство?
– Соблюдение внешних приличий, – ответил я. – Поймите это. Вы очень важное лицо, раз можете себе позволить межзвездный вояж. Зачем же Военно-Космическому Флоту наживать себе врагов среди столь важных персон? Все мы – офицеры и экипаж – должны быть вежливы с пассажирами и по возможности выполнять их желания. Вам предоставляют лучшие помещения, лучшую еду и обслуживание по самому высокому разряду. Но это ничего не значит. В любой момент командир может отменить все ваши решения. – Я спохватился, не зашел ли слишком далеко.
Но старая боевая лошадь, хоть настроение у нее и испортилось, успокоила меня:
– У вас сильные аргументы, молодой человек. Я подумаю и в следующий раз объясню, в чем вы неправы.
– Буду ждать с нетерпением, мэм, – сказал я с улыбкой и, извинившись, вернулся в свой кубрик на первом уровне. Какие бы доводы ни выдвигала миссис Донхаузер, это ничего не меняло. Власти Объединенных Наций понимали, что в мире слишком много анархии и люди в своем большинстве приветствуют контроль и порядок. Локальные войны и революции наконец прекратились. Последовавшее затем процветание сделало возможным прорыв в космос и колонизацию таких планет, как Надежда и Окраинная колония. Военно-Космический Флот, главный среди остальных военных ведомств, стал оплотом Правительства Объединенных Наций в борьбе с силами сепаратизма, характерного для всех колониальных систем.
Я разделся и залез на койку, стараясь не разбудить Алекса. Вчера лейтенант Казенс выпорол его на бочке, и теперь он вынужден был есть стоя и плохо спал. Бог с ним, с наказанием, но я слишком хорошо знал Алекса, чтобы поверить, будто он вел себя нагло и нарушил субординацию, как утверждал лейтенант. Либо у Казенса было плохое настроение, либо он искал повода показать свою власть.
Согласно уставу, любой гардемарин мог подвергнуться порке, но до определенного возраста. Алекс в свои шестнадцать лет уже перемахнул установленную границу. Исключением мог быть только серьезный проступок. Лейтенант Казенс не нарушил устав, но нарушил традицию. Алекс выглядел несчастным, но не жаловался, и правильно делал.
Я уснул.
4
Через две недели мне снова пришлось держать экзамен на «причаливание судна». Я бесконечно долго прокладывал курс. Лишь на то, чтобы вычислить наше местонахождение, ушел целый час. Даже потерял всякое терпение. Я покинул мостик весь мокрый от пота, но корабль не разбил, хотя воздушные шлюзы вошли в контакт довольно жестко.
