Андрей Ливадный - Смежный сектор
И все же, несмотря на отсутствие живой органики, нейросеть ИПАМа по принципам функционирования являлась точной копией биологических прототипов.
Казалось бы — полтора миллиона нейронов не могут сформировать систему, обладающую зачатками разума, а уж тем более реализовать на практике такие сложные процессы, как ассоциативное мышление или минимально необходимый комплекс рефлекторных реакций, схожих по своей сути с инстинктом самосохранения.
Все объяснялось достаточно просто. Нейросеть ИПАМа не была загружена рутинными функциями. В ней не хранились данные, она занималась лишь обработкой информации, которую поставляли периферийные устройства. В общую структуру сфероида входили, помимо центрального нейромодуля, десятки кибернетических устройств, таких как сенсоры, модули памяти, арифметические сопроцессоры, системы анализа движения и распознавания образов.
Уникальный аппарат сочетал в своей конструкции все лучшее, что создала эволюция и изобрели люди.
И все же реакция ИПАМа на произведенный в него выстрел не укладывалась в рамки той логики функционирования, что заложили в него проектировщики и программисты.
Помогать людям.
Импульсы возбуждения пробегали по искусственным нейронам в тысячи раз быстрее полета пули, за ничтожный интервал времени он успел не только осмыслить ситуацию, но и выработать метод противодействия.
Разрушение недопустимо.
Помочь человеку, отвергающему помощь, — невозможно.
Регресс выстроил между ними неодолимую стену непонимания.
Он должен помогать людям.
Вывод один: люди должны стать прежними, разумными, конструктивными, очистить свой разум от фобий, преодолеть бездну регресса.
Способ достижения цели: внедрение имплантов, возмещение утраченной информации посредством программ настройки биологических нейросетей.
Степень вреда, причиняемая при этом человеку:
По логике ИПАМа, вред как таковой отсутствовал вообще.
Все эти выводы заняли малую часть ничтожного промежутка времени между произведенным и предполагаемым выстрелами.
Окажись рядом люди, причастные к созданию автономных интеллектуальных модулей, они бы расценили действия сфероида как выход за рамки предоставленных ему полномочий, констатировав сбой, но, увы, рядом находился только Николай.
Он не успел вторично прицелиться.
Система беспроводной связи ИПАМа вошла в контакт с ближайшим компьютерным терминалом и передала необходимые инструкции.
Из неприметных отверстий открытой реанимационной камеры под давлением вырвался газ, используемый для общего наркоза при хирургических операциях.
Астафьев успел ощутить лишь резкий неприятный запах; в следующий миг оружие выскользнуло из ослабевших пальцев и, глухо стукнувшись о монорельс, отлетело в сторону…
ИПАМ еще не мог двигаться, но, установив связь с терминалом реанимационного компьютера, уже убедился, что в медицинском модуле хранится запас необходимых устройств, предназначенных для имплантации.
Оценка психической устойчивости пациента, по наблюдениям автоматической системы, пользовавшей Астафьева после ранения и ампутации, не вызывала опасений. ИПАМ отлично понимал разницу между действительным уровнем эрудиции и потенциальными возможностями человеческого мозга. При правильном проведении операции Николай не только усвоит новые для него знания, но и будет воспринимать их как нечто само собой разумеющееся. Он помогал человеку.
* * *С момента его внезапного отключения прошло четырнадцать лет.
Ни одна база данных, доступная через аппаратные средства медицинского модуля, не содержала сведений о событии, которое Николай Астафьев обозначил термином «Внешняя Атака».
Более того, в отсеках корабля повсеместно функционировали дубль-системы, что прямо свидетельствовало о глобальном сбое основных кибернетических сетей.
Сфероид обладал обширными техническими знаниями, но его осведомленность о событиях новейшей истории равнялась нулю, — это он понял, как только Николай перенес простую, с точки зрения медицины, операцию по имплантированию кибернетического модуля связи.
Стоило миниатюрному прибору заработать, как сфероид тут же получил доступ к наиболее ярким эмоциональным воспоминаниям человека — они буквально рвались наружу, невзирая на искусственный сон, в который из предосторожности погрузила Астафьева система оперативного нейрохирургического вмешательства.
Пока Ник спал, ИПАМ усвоил массу новых данных. Он увидел тазами человека разрушительные последствия упомянутой им Внешней Атаки, понял, что между представителями двух рас, вместе стартовавших из Солнечной системы на борту тандемного космического корабля, идет жестокая, бескомпромиссная война за скудные ресурсы, необходимые для работы вторичных систем жизнеобеспечения.
Его задача — помогать людям.
Это означало, что ИПАМ автоматически должен вступить в существующую борьбу на стороне своих создателей?
Он попытался опровергнуть данный постулат, но не смог этого сделать.
Николай все еще спал.
Маленький сфероид парил над его телом, решая для себя сложнейшую задачу: как помочь людям, не нанося прямого вреда другим разумным существам?
Он так и не пришел к однозначному решению, когда Астафьев впервые ненадолго очнулся после имплантации.
Николай бредил, мучительно приходя в себя, его взгляд то прояснялся, то вновь тускнел — масса новых, шокирующих ощущений стучалась в рассудок, заставляя вновь и вновь проваливаться в спасительное, но короткое беспамятство.
По подсчетам ИПАМа, прошло восемь бортовых суток, прежде чем психика Николая сумела адаптироваться к подключенному устройству.
В очередной раз придя в сознание, он нашел взглядом маленький сфероид и вдруг тихо, едва слышно произнес:
— Теперь я твой хозяин…
Для нейрокибернетического устройства эти слова прозвучали как освобождение.
Вот где скрывалось решение, устраняющее все противоречия и запреты.
Он будет помогать одному человеку, делясь с ним техническими знаниями, давая советы по эффективному выживанию, а Николай сам решит, как распорядиться полученной информацией.
Теперь, по логике ИПАМа, он мог на практике исполнить свой долг, не нарушая внутренних программных «вето», наложенных на определенные действия. Всю ответственность за принятие конкретных решений, за целевое использование полученной информации брал на себя Астафьев.
Маленький серый кардинал парил над телом восемнадцатилетнего калеки.
Уже не персональный компьютер, но еще не мыслящее существо.
Блок искусственных нейронов в прочной, пронизанной сенсорными системами оболочке. Зачаток интеллекта, решивший для себя первую серьезную дилемму бытия, наивный, как ребенок, но обладающий огромным запасом знаний.
Жестокий малыш, по своим канонам свято убежденный, что творит добро.
* * *Следующая встреча Доминика Ван Хеллена и Николая Астафьева произошла спустя три месяца после памятной вылазки.
В ту пору человеческий сектор переживал тяжкие времена — почти все мужчины погибли в противостоянии с Чужими на просторах смежного сектора, а оскудение ресурса систем жизнеобеспечения привело к ужасным условиям существования: мрак и холод царили в отсеках, наспех сформированные отряды с трудом удерживали магистральные тоннели от непрекращающихся атак Чужих…
Откровенно говоря, в ту пору Ван Хеллену было не до друзей.
Холодные месяцы запомнились ему как непрекращающаяся череда изматывающих схваток. Судьба бросала его из боя в бой, рассудок день за днем впитывал безумную данность, душа замерзла… он стал угрюм, молчалив и страшен в своем хладнокровии.
Случайно столкнувшись в коридоре жилого сектора, они едва узнали друг друга.
За истекшие месяцы Доминик из нескладного юноши превратился в угрюмого воина, Астафьев, напротив, хоть и осунулся, похудел, но сохранил в глазах не только блеск жизни, — в его взгляде продолжала теплиться непонятная искорка надежды, словно он не воспринимал роковой ход предопределенных событий.
Они молча обнялись.
— Как ты? — Ван Хеллен прислонился спиной к стене коридора, по которому шли люди.
— Я в порядке, — неожиданно ответил Николай. Опираясь о плечо Доминика, он тоже посторонился. Негнущийся протез, изготовленный из подручных материалов, явно доставлял ему неудобства, боль, но Астафьев лишь инстинктивно морщился, не думая жаловаться на судьбу.
— Рад, что встретил тебя, — произнес он, когда коридор опустел. — Есть разговор.
Ван Хеллен удивленно вскинул бровь. Вспоминать недавние события ему не хотелось, выслушивать слова благодарности — тоже.
