Дэвид Файнток - Надежда победителя
– Урод! Гермафродит! Может, у тебя в жопе влагалище? Гомик! Педераст! Ничтожество!
Боже мой! Неужели она права?! Я стремглав выскочил на улицу, как из пристанища сатаны.
До офицерского общежития я добрался через несколько часов после хаотичных блужданий, пряча от прохожих глаза – не дай Бог догадаются, какое я ничтожество. Наконец, я уединился в своей комнатушке, стянул с себя пропитанную потом одежду и упал без сил на кровать, но тут же вскочил, полез в душ, ожесточенно смывал с себя грязь чудовищной женщины. Почему она так обошлась со мной? За что мне такое наказание?
Долгие минуты под целительными струями теплой воды немного облегчили душевную боль, ослабили нервное напряжение. Я вытерся насухо, обмотался полотенцем вместо трусов, лег на кровать. Как жить? Жениться мне, конечно, нельзя, до конца дней своих останусь холостяком. Отдам все силы службе. Завтра вольюсь в экипаж «Хельсинки», корабельная жизнь с ее многочисленными заботами и обязанностями поможет забыть о женщинах.
Спать не хотелось, я решил молиться до утра. Может быть, Господь услышит меня, умиротворит истерзанную душу?
Кто-то постучался в дверь, но я не открывал. Началась новая жизнь, отныне я буду нелюдим, чтоб никто не догадался о моем пороке.
Стук в дверь усиливался.
– Никки! Открой! Это я.
Черт бы тебя побрал, Арлина! Как не вовремя ты пришла!
Я зарылся в подушку. Побарабанив в дверь, Арлина ушла. Я остался наедине с тяжкими воспоминаниями о Линетте. Как приговор, в ушах звенели ее слова: «Онанист! Гомик. Попробуй с мужчинами!» Я достал из сумки Библию, листал знакомые страницы. Прости, отец. Я никчемный, презренный, глупый.
Сын мой! Храни заповедь отца твоего… ибо заповедь – светильник… чтобы остерегать тебя от негодной женщины, от льстивого языка чужой…
Пожалуйста, Господи. Каюсь. Сделай так, чтоб я забыл весь этот ужас.
Потому что из-за жены блудной обнищевают до куска хлеба.
Я закрыл Библию. До куска хлеба. Ради похоти я отдал почти все деньги.
Снова стук в дверь.
– Никки!
Я тяжко вздохнул. Арлина стучалась несколько минут, пока я не ответил:
– Не сейчас, Арлина.
– Я на минутку!
Тихо ругаясь, я открыл дверь.
– Что надо?
– Забавная униформа. – Источая запах вина, Арлина с ухмылкой смотрела на полотенце, обмотанное вокруг моих чресел. Глаза ее возбужденно блестели. – Болит голова?
– Ради Бога, Арлина! Быстрей говори, зачем пришла, и уходи!
– Придурок! Я пришла попрощаться. Что вылупился? Ну, прибалдела от вина. Скидывай полотенце!
– Глупая сука!
Она влепила мне звонкую пощечину.
– Дурак ты, Никки! Козел! Ненавижу! – Арлина гордо удалилась.
Я расхаживал по комнате, потирая горящее лицо, проклиная всех баб. Почему они меня оскорбляют? Со злости я отфутболил оказавшийся на пути стул, чуть не сломав на ноге пальцы, бросился на кровать, выключил свет. Болело все: и лицо, и нога, и душа. Какой я несчастный, оскорбленный, униженный!
Казалось, прошли недели. Я встал, включил свет. Но я провалялся всего лишь час.
Черт бы тебя побрал, Арлина! Даже ты оскорбила меня! А может быть, я сам виноват? Не мудрено потерять голову в самый горький день своей жизни.
Нет, самый горький день не сегодня. Это было тогда на стадионе, когда я долго-долго стоял на коленях на холодной траве подле трупа друга.
– Ой, Никки, какой ты мужественный!
– Заткнись, Джейсон, ты мертв. Конечно, мне не хватает тебя, но лучше не приставай ко мне.
– Ладно. – Образ Джейсона растворился.
– Нет, Джейсон! Не уходи! Тишина.
– Прости, я не хотел обидеть.
– Ты кому говоришь? Ей или мне?
– Тебе. Нет, ей. Вернее, обоим. Тишина.
Я оделся, вышел в коридор. В какой комнате живет Арлина? Забыл! Что за жизнь! Сплошные сложности!
Пришлось спуститься к вахтеру, долго втолковывать ему, зачем мне нужно зайти к гардемарину Сандерс. Наконец, вахтер соизволил назвать номер, и я потащился по другой лестнице вверх. Конечно, сам виноват, я первый ее оскорбил. Надо извиниться.
– Арлина! – Я долго стучал, но за дверью не слышалось ни шороха. – Арлина, прости меня! Я и в самом деле дурак! – Что я плету? Совсем одурел!
Я поплелся обратно, ничего не видя перед собой, и вдруг на кого-то наткнулся.
– Простите… Арлина?!
– А я опять ходила к тебе.
– Арлина, я хочу извиниться. Прости меня, дурака, я… Я не хотел оскорбить тебя, это само вырвалось.
– И ты меня прости, сама не знаю, что на меня нашло. Прости за все… В казарме я бывала грубой, но это внешнее. На самом деле я совсем другая. Мне так одиноко. Никки, почему ты отворачиваешься? Почему у тебя такой взгляд? Что с тобой?!
– Ничего, – буркнул я.
– Никки, да что с тобой?! – Она обняла меня.
– У меня такое несчастье… – Как я был ей благодарен! Но слов не находилось. Разве можно такое высказать?
– Расскажи, что случилось.
Описывать свой позор? Только не это! Может быть, рассказать не все? Может быть, лишь намекнуть?
– Ладно… Но не здесь.
Мы пошли в мою комнату. Арлина уселась на кровати, скрестив ноги, как она любила сидеть в Фарсайде, и приказала:
– Выкладывай.
Я начал издалека, со случайного знакомства в кафешке. Невнятно, сбивчиво, путано я выдавливал из себя ужасающие подробности. Исповедавшись, я зажмурился, не в силах смотреть Арлине в глаза. Что она обо мне подумает? Презрительно рассмеется или все-таки пожалеет, утешит?
– Ты можешь ее найти? – жестко спросила она.
– Зачем?
– Убью ее!
Не ослышался ли я? Нет. Такого свирепого лица у Арлины я ни разу не видел. Пожалуй, и вправду убьет.
– Арлина, не трогай ее. Я получил то, что заслужил.
– Совсем сдурел, что ли?! Она же нарочно тебя продинамила! Не слышал о таких? Они называют себя молестерами, это вид сексуального извращения. Среди молестеров есть и мужики, они ищут для забавы неопытных девочек, а бабы динамят неопытных мальчишек вроде тебя. Так молестеры ловят кайф.
– Откуда ты знаешь?!
– Гардемарины рассказывали. – Арлина зарделась. – И не только рассказывали. Иногда они так издеваются над кадетками. Самое что ни на есть зверство, хуже не придумаешь. Та сука хотела закомплексовать тебя на всю жизнь.
– Это ей удалось, – прошептал я.
– До нее ты с кем-нибудь трахался?
– Арлина!
– Отвечай! Что тут стыдного? Я могу сказать: за прошедший год я трахалась всего два раза. С второкурсниками.
– Боже мой на небесах!
– Дурное дело не хитрое. – Она потрогала мой лоб. – Господи! Ник! У тебя жар!
Я долго молчал, собираясь с духом, и наконец прошептал, глядя в сторону:
– До нее ни с кем не… – Мои щеки пылали стыдом.
– У нас мало времени. – Арлина глянула на часы. – Через шесть часов я должна быть на корабле.
– Иди к себе, успеешь немного поспать.
– Ты что, не понял? – Она начала раздеваться.
– Ты что делаешь?!
– Раздеваюсь. Лучше, если я разденусь сама.
– Не надо! – возопил я. – Не получится! Не смогу! Тем более с тобой.
– Чем я хуже других?
– Ты же соседка! Ты стала мне как сестра. Два года на соседних койках….
– Какая я тебе, к черту, сестра?! И не соседка! Мы расстаемся! Завтра я улечу на «Свободу», а ты на «Хельсинки»!
Она сняла трусики. Я заревел.
– Арлина, я не смогу… Не мучай меня, умоляю…
– Хорошо, мы просто поговорим, Никки. – Она прижалась щекою к моей груди. – Я так одинока, не прогоняй меня.
– Ладно. – Пришлось терпеть, чтоб не обидеть ее опять.
Вскоре мы вместе забрались под одеяло, я выключил свет. Ничего, пусть лежит рядом, тесновато, конечно, но одну ночь как-нибудь вытерплю.
– Бедный Робби… Он так хотел стать гардемарином, – шептала Арлина.
– Ничего, скоро станет.
– Конечно, станет. Знаешь, он плакал после отбоя.
– Я тоже слышал.
– Обними меня, Никки.
Прошел час. Пригревшись под боком подруги, я задремал. А проснулся от…
– Арлина, что ты делаешь?
– Тесс! Молчи. – Она сидела на мне верхом, грациозно двигаясь. – Ты великолепен, Никки. Особенно в этой позе. Завидую женщинам, которые у тебя будут.
– Ох, Арлина, это не сон? – Меня захлестывала теплая волна.
– Никки, кажется, я влюбилась в тебя.
Наши губы встретились. Я впивался ей в рот, лобзал все уголки ее тела. В ту незабываемую ночь Арлина подарила мне уверенность. Я снова чувствовал себя настоящим мужчиной.
– Быстро же вы стали капитаном, сэр, – улыбалась Арлина, трогая мои капитанские погоны.
– Не верь журналистам. Все было не так.
– Догадываюсь. По твоим глазам видно. – Вдруг вспомнив, что мы на капитанском мостике не одни, Арлина отступила на шаг.
– Со мной все в порядке, – грубовато буркнул я. – Лучше расскажи о себе.
Мы вышли, направились на третий уровень.
– Меня швыряли по всем кораблям, по всему флоту, – со смехом рассказывала она. – Вначале «Свобода», потом «Боливар», Адмиралтейство.
