Иван Граборов - Гончая свора
Колеблется, но тёплые воспоминания сложив, склоняет предо мной главу из уваженья к чести:
– Тогда скорей, продолжи свой рассказ, всезнающая Эйр, воспой. – встаёт он после, стискивая цепи, а лица из толпы искажены непонимания испугом. Не слаб, но грозен вид его. – Надеюсь подлинное знание, о коем постоянно ты твердишь, подарит мне и миру нашему, будь проклятый он десять раз, завещанный покой. Но если прахом изойдёт родник и песнь не даст ответа, то знай, – охрану тронул его перст на расстоянии. – к сестре пути не оградят мне скорые в расправах миражи. Коль плохо обернётся для меня – пусть вместе с ними я в бою и сгину, но иначе, без надежды, планеты этой – машет к небу. – не покину.
Лучи проникли в свод – мозаикой пылают витражи. Сияния алмазного песка так много, что очи застилает вместо света мрак, пятнающий ума творения седой золой.
– Идём же, милый Жар. – тишайшим голоском зову, распахивая сновидения врата. – Идём со мной…
***
Топь немного их задержала. Тропы, освещаемые нависшей луной, стоптались десятками ног, верных Свистящей башне, чьи хозяева недавно патрулировали границу, но из-за накренившихся грязевых полипов, образовавшихся в наиболее быстро густеющих участках болот, приходилось вытягиваться в линию и придерживать брыкавшихся кеюмов, порывавшихся подняться дыбом на особенно узких перешейках.
Ловчие непривычно медленно, почти вальяжно двигались вдоль пузырившихся луж, прикрытых короткой травой, слившейся с окружением в родственной ему какофонии цветов. Светловолосый, сидящий справа, был так худощав, что его с лихвой можно было принять за сбежавшую из-под родительской опеки девчонку. Тёмный, при ножах и копье на тяжёлом древке, сидящий левее побратима, наоборот вышел широкоплечим и вполне соответствовал своему реальному возрасту.
Гартвиг одёрнул полог плаща, положил руку на клинок, перетянутый жилами бакчиба, и, для удобства, закинул правую ногу на стреху седла, отдав всё нутро мыслям, а взор горизонту.
– Вспомни Утглар, как на посвящении в ловчие краснела та девица с Звенящей башни. Никогда не забуду это гоготание в тот момент, когда ты выронил врученный пояс! – кеюмы приглушённо шаркали по земле тройными сочленениями костей у вогнутых подошв.
– У них в звенящей башне, – молвил напряжённый Утглар, отмахиваясь от поднадоевших жёлто-коричневых паров. – все кузнецы да с каким-нибудь прибабахом, а уж девушки-подмастерья и подавно. Сидят себе безвылазно целыми днями в этом бараке. От башни то, после сумасбродного правления Дувитара, одно название осталось! А вот краснела та служка не от того вовсе… – жилистая рука подтянула поводья и звонко хлестнула ими у шеи равнодушно отфыркнувшегося кеюма.
– Ну только не опять, нет, избавь меня от своих наивных фантазий! – изобразил ужасные страдания Экрит. – Ловчих к Звенящей башне, помятуя о проныре Фитло, выносившего заклёпки для своего нового дома, никто из мастеров не подпустит даже поглазеть. Уж свой труд они берегут.
– Труд то берегут, а вот девиц не то чтобы. – широкая улыбка расплылась по добродушному лицу, на шесть слоёв покрытом зеленоватой сажей.
– Лэокаяс дела не исправила мой дрогой друг. Нет, нет и нет. Безнадёжно. – всадник лениво махнул рукой.
– Уж тебе ли говорить о исправности, Экрит? – рассмеялся его приятель. – Вот зачем тогда понадобилось дырявить мешок отмоченного аловтве?
– Наставник раскричался за дисциплину и сказал упражняться на всём, что в поле зрения попадёт. – прозвучал серьёзный, презентабельный ответ. – Я и упражнялся. Мешок просто оказался поблизости.
– Но не на такое же расстояние и не на такое возвышение! – свободно покачиваясь в троебортном седле развёл руками продолжавший похихикивать Утглар.
– Сто шагов для лучника вроде меня – это смехотворно.
От такого вердикта рассмеяться смогла бы и безротая жувпиффа, являвшая собой образчик безразличной покорности любым проявлениям судьбы в животном мире.
– Мешок свисал со спины доходяги Виоха! – не унимался просмешник. – Бедняга поди последующие пару ночей потратил на стирку исподнего.
– Бедный, бедный Виох… – жалостливо иронизировал лучник. – А кто его вообще просил лезть на стрельбище со своим треклятым мешком?
– Наверняка тот же коварный тип, что надоумил тебя отпустить тетиву из второй кварты, в тот самый момент, когда неподалёку от ограды проходила дочка нашего оружейника.
– Пробил мешок со ста шагов и точно в топорщившийся капюшон! Кожух был кошмарен и ей всё равно нисколько не шёл. – заявил Экрит.
– Угадай, кого больше всех старик допытывал из-за той злополучной стрелы, пока ты прятался за лавкой с настоями?
– Дружище, я всегда знал, что здоровяки вроде тебя – сплошное добро.
– Ври дальше. Великий лучник…
Гартвиг, до того молчавший, подал общий сигнал.
– Тишина!
Все трое опустили поводья и покладистые кеюмы моментально застыли подобно статуям. Пахло гнилью.
Кисть Гартвига, повёрнутая на изгиб, вытянулась вверх, давая сигнал быть настороже.
Узкая тропка тянулась дальше и дальше средь бурлящих пузырей, местами разветвляясь на многочисленные отводы направлений. В одном из таких отводов, Экрит сиганул с фыркнувшего кеюма и медленно, переступая с пятки на носок, двинулся за возвышающиеся полипы. Зеленовато-аквомариновая трава покачивалась на ветру ему во след.
Возвратился он довольно быстро:
– Пещерного литаса завернуло в бурлящую воронку. Эх, вот ведь не свезло. Какие роскошные плащи пропали даром! Да прощелыги из мастеровых слюной бы утопили верхний городской уступ, ради того, чтобы поработать с таким материалом!
Реакции сказанному не последовало совсем. Ловчие глядели куда-то поодаль, высматривая заросли уплотнившихся скоплений гнойников.
– Верховный ловчий Гартвиг? – молодой парнишка нехотя смутился из-за чрезмерно серьёзного лица своего командующего.
Гартвиг, не обращая на него внимания, медленно подтянул поводья кеюма и тот прошагал ещё с полсотни шагов до островка, огороженного вязкой жижей да полипами.
С минуту, не покидаю сёдел, компания водила оружием по сторонам.
– Разведчик?
– Только если совсем выжил из ума. – верховный ловчий спрыгнул с кеюма на влажную землю и двинулся полукругом, придерживая отогнутый край плаща.
– Сучья не с равнин. Видите эти прожилки? – Утглар взял одну палку сверху аккуратно уложенной стопки. – Ша`А. Нарублены в вечном лесу и здесь запаса не меньше чем на пару ночей. Что и говорить, стоянка основательная.
Экрит слушал, но смотрел не на друга, а вокруг, по возвышающимся пяти и шестиметровым полипам разных форм, держа лук наготове. В пол силы натянутая тетива подрагивала как и смыкавшиеся на стреле истёртые подушки уставших пальцев.
– Здесь что-то не так. – опасливо сказал он. – Наши не делают ночных стоянок.
– Ну а кто по твоему? Тент ткали в Кайгарле, без сомнения. – палка постучала о натянутый полог. – Да и так паршиво на всём Гирвалме не питаются, как наши доблестные дозорные. – сапог разметал по поляне недоеденные остатки вяленых полых стручков, смазанных изнутри клейким сиропом из травы длоот. – Сладким йатом даже не пахнет.
Литасовый плащ то и дело мелькал за полипами, усечёнными гексагональными узорами сланцевого нефрита.
– Да мало ли, эти из верхнего предела почти как мы. Может выменяли у торговца тент, а своя еда по дороге кончилась, вот и вспомнили болтовню караванщика.
– От их желудков мало бы что тогда осталось. – усмехнулся силач. – Они те ещё неженки.
– Против Мулга держаться до сих пор, а значит неженки или нет, но молодцы. – отвесил похвалу Экрит.
– Твои молодцы, до сих же пор, искренне думают, что "сияющая Нагвал" является причиной, по которой свет скрывается от нас в день Эшту. – цинично давил Утглар.
– У них ведь нет оптического корректора. Как они могут знать правду?
– Я о том и говорю. Молодцы. Зато со своими растениями возиться – это да, это определённо спасёт от всех проблем и грядущих невзгод. То-то Мулг насел.
Из-за толстых полипов донеслись слова, прервавшие их спор:
– Стоянку точно организовал разведчик. Вероятно утром прошедшего дня, после того как миновал Митфо.
– Почему вы так уверены в этом, верховный ловчий? – спросили друзья в унисон.
Вновь донёсшийся голос звучал куда жёстче:
– Он здесь.
Когда Экрит с Утгларом приблизились к присевшему на согнутых Гартвигу, занятому у тела, то в начале несколько опешили.
Разведчик из Свистящей башни был без плаща, нагой. Руки на тетиву поломанного лука примотаны к длиннющему копью, воткнутому позади, с обёрнутой на него красно-белой обвязкой, развевающейся по течению лёгкого ветра. Тело иссохло за день и представляло из себя напластование обуглившейся кожи, однако смерть наступила не от естественного солнечного света. Эффект сознательно усилили. Если он и мог рассказать что-то полезное, то не теперь.
