Олег Шовкуненко - Сезон огненных дождей
Марк еще не переступил порог, когда в лицо ему ударило отвратительное зловоние. Чего только не намешалось в этом жутком смраде! Нечистоты, пот, гниль, вонь едкого химического выброса. Но ужаснее всего было то, что над всей этой смесью доминировал самый отвратный, самый зловещий запах, который может существовать на свете, – запах разлагающейся плоти.
Марк заткнул рукавом нос и, стараясь сдержать позывы тошноты, шагнул вперед. В первые мгновения истинные размеры ангара обескуражили разведчика. Снаружи это сооружение выглядело куда более скромно. Это, скорее всего, потому, что не была видна его подземная, заглубленная в недра искусственного астероида часть. Изнутри же лейтенанту показалось, что он стоит в начале шестиполосного автобана, другой конец которого терялся где-то в сумеречной туманной дали.
Эффект тумана создавало неяркое освещение и облачка непрерывно распыляемой жидкости. Она продувалась сквозь мощные вентиляторы, которые были подвешены под потолком. Крошечные капли стремились осесть на пол, но уже на полпути бесследно исчезали, оставляя в воздухе резкий горьковатый запах. «Дезинфекция», – догадался Грабовский. Если бы эта синтетическая дрянь не убивала летающие в воздухе бактерии, здесь невозможно было бы находиться.
Над головой больше ничего интересного не обнаружилось, и Марк начал внимательно оглядываться по сторонам. Пусто, только где-то там впереди тускло поблескивают силуэты двух приземистых гусеничных машин. Они сиротливо жались к одной из стен, как будто даже неодушевленному железу здесь было зябко, неуютно и боязно.
Ладно, испуг тяжелых танков, мурашки по броне бронетранспортеров – это все лирика. Грабовский приперся сюда совсем не за ней. Он пришел, чтобы делать дело.
Марк присел на корточки и внимательно осмотрел пол. Грязно. Бетонная поверхность лоснилась от черной жирной пленки. Во многих местах ее густо исполосовали глубокие царапины. Такие отметины лейтенант хорошо знал, помнил еще по Агаве. Следы от огромных стальных когтей выглядели довольно свежими. Разведчик попытался сосчитать количество прошедших здесь голов. Много. Несколько десятков, может, даже полсотни. Последнее время их регулярно гоняют туда-сюда. Понятно почему. Сейчас в пустыне идет травля. Загоняют «головорезов» – его товарищей, его друзей, его братьев. В груди больно защемило, словно старая рана, противно засвербела совесть. Черт, почему они не вместе! Это же счастье – стоять плечом к плечу. А там хоть смерть, хоть ад!
«Опять ты отвлекся, приятель!» – Грабовский обругал себя последними словами и постарался сосредоточиться на следах. Куда зверье гнали в последний раз? Похоже, что наружу. Это логично. Сейчас утро, и для них начался новый рабочий день. Что ж, первая хорошая новость! Значит, в загонах может никого и не оказаться. А если так, то это удача, огромная удача! Игры в русскую рулетку с судьбой пока откладываются.
Ободренный этой новостью, лейтенант припустил к бронированным машинам. «Бричер» стояла первой, и Марк обрадовался, узнав знакомые обводы. Он умел управлять «Абрамсом», а «Бричер» построена на его базе. Так что никаких проблем…
Марк не добежал до инженерной машины метров пять. Остановился как вкопанный. Вот дерьмо, он не подумал… он упустил это из виду. Броню брать нельзя. Ведь ее придется бросить на другом конце загона. Это сразу заметят коллеги Германа и поднимут шум. А шума ему не надо. Когда будет нужно, шум он устроит сам. Грабовский с тоской поглядел на поцарапанную, заляпанную какими-то рыжими маслянистыми потеками машину разграждения и прошел мимо, туда, где в глубине ангара из мглы выступали еще одни мощные стальные ворота.
Панели управления нигде не было видно. Разведчика это ничуть не удивило. А разве могло быть по-другому? Вряд ли найдется смельчак, который рискнет поднять эту мощную створку и остаться возле нее. Нет, ключики от этой дверки хранятся в том месте, где ключник не рискует быть сожранным заживо. Рассудив таким образом, Грабовский вновь обратил свой взгляд на бронированные машины.
Пульт управления валялся на водительском сиденье. Всего четыре кнопки: «открыть» – «закрыть» для наружной двери и то же самое для внутренней. Марк испробовал первую пару, находясь еще под защитой брони. Тяжелая прочная дверь, исполосованная ржавыми ребрами жесткости, со скрежетом поползла вверх. Разведчик так и думал, за ней оказалась переходная камера. Правда, предназначалась она совсем не для разделения двух различных атмосфер, она отгораживала мир жизни от мира смерти.
Как ни парадоксально, как ни дико это выглядело, но Марку Грабовскому сейчас был нужен именно этот второй, смертельно опасный безжалостный мир ужаса и смерти. А может, все обойдется, и бестий, населяющих его, сегодня не окажется дома?
Пытаясь унять нервный озноб, лейтенант стоял внутри большой бронированной камеры, которая была способна вместить как минимум два средних грузовика. В левой руке он нервно теребил пульт управления воротами, в правой судорожно сжимал рукоятку позаимствованного у Германа кольта. Есть кто-то дома или нет, можно было выяснить всего лишь одним способом.
– Что ты творишь, несчастный? – Именно с этим вздохом корсиканец и вдавил клавишу «Внутренняя открыть».
Они столкнулись взглядами, когда стальная, ощетинившаяся ребрами жесткости плита еще только доползла до половины. Охотник поднырнул под нее и немигающими, налитыми кровью глазами уставился на человека. В зрачках биомеханического монстра сверкнула ярость. Марк совершенно ясно видел ее.
Конец! Вот и допрыгался, доэкспериментировался. Грабовский попятился, медленно поднимая кольт. Он прекрасно понимал, что стрелять нет смысла. Пистолетная пальба – это лишь жест отчаяния. Охотник даже не заметит укусивших его пуль. Какой ужас! Значит, сейчас все начнется и тут же закончится. Как жалко… как глупо, бездарно и безрассудно! Как он мог быть таким наивным? Этот идиотский план, построенный лишь на ощущениях и догадках! Грабовский материл себя самыми последними словами. Тупоумный убогий придурок, тебе показалось, что звери не желали твоей смерти, что они сознательно не трогали тебя ни на Агаве, ни на Тогоре, ни здесь, на Воларде! Ты почему-то поверил, что, созданные из твоей ДНК, они чувствуют своего предка и признают за члена стаи! Чушь! Глянь сейчас в эти ненавидящие глаза, обзови себя кретином и приготовься к смерти.
Марк продолжал отступать, пока не прижался спиной к ржавому металлу двери. Он так и не нажал на спуск, какой-то частичкой своего сознания все же надеясь на чудо.
Охотник двинулся за ним. Сервомоторы его механического тела издавали негромкий повизгивающий звук. Стальные когти угрожающе скребли по бетонному полу. Зверь весь подался вперед, так что его серая, будто слоновья, шкура пошла крупными складками. Теперь он нависал над прижатым к закрытой двери Марком, словно огромная, готовая в любой момент обрушиться скала. Голова монстра опустилась до уровня человеческого лица. Она тянулась к Грабовскому и буравила его пристальным взглядом. Однако ненависть ушла. Теперь в глазах охотника светилось что-то… Марк не мог понять что. Неужто удивление? Когда расстояние, разделяющее их, сократилось до считаных сантиметров, когда Марк уже начал задыхаться от зловония ядовитой слюны, до его слуха донеслось едва слышное, словно идущее из глубин бездонного колодца, шипение:
– Ты приш-ш-ш-ел.
От удивления Грабовский забыл все, даже страх. Это ему не почудилось? Охотник действительно с ним говорит?! Разум биомашины позволяет связывать звуки в слова, а слова во фразы?! Пусть примитивные, но все же фразы. Невероятно! Немыслимо! Еще более фантастическим казалось, что из утыканной огромными острыми зубами пасти доносились французские слова.
– Отве-е-е-ть. – Шипение послышалось вновь.
– Да, я пришел, – Марк запнулся, не зная, что сказать, как объяснить. – Я пришел к вам. Я ваш отец. – Фраза родилась сама собой, и это была правда, чудовищная жестокая правда.
– Ж-ж-дали. Долго.
Оглушенный, растерянный, обескураженный, с колотящимся, щемящим от боли сердцем Грабовский смотрел на это ужасное создание. Да, он ужасен, да, он монстр, но в этом нет его вины. Его создали таким, его заставили творить зло.
В душе Марка вдруг шевельнулось и ожило сострадание, а спустя мгновение к нему примешалась едкая горечь настоящего человеческого горя. Что же за нелюди могли сотворить такое? Зачем они покарали его, Марка Грабовского, и искалечили его детей?
Лейтенант медленно протянул руку и коснулся жесткой серой кожи на щеке охотника. Марку на миг показалось, что зверь даже прикрыл от наслаждения глаза.
– Помоги… отец. – Шипение охотника прозвучало отрывисто, словно вскрик. – Они… мучают нас.
– Я помогу. Покажи тех, кто вас мучает, – Грабовский не лгал. Он и впрямь был готов растерзать ублюдков, сотворивших такое.
