Цитадель Гипонерос (ЛП) - Бордаж Пьер

Оват двигался не спеша, разведя руки, с кошачьей гибкостью, обличающей незаурядные способности в рукопашном бою. У Паньли тыльной стороной ладони смазал выступившие на лбу капли пота. В его внутреннем безмолвии внезапно прозвучал ясный голос — такой четкий, словно в рыцаря вселился некий дух:

— Не дай ему тебя коснуться.

Ему украдкой показалось лицо Катьяж, и У Паньли понял, что она, даже пожертвовав частью своего необычайного дара ясновидения ради связи с ним, продолжала приглядывать за любимым из своей деревни на плато Абразз. Она его заверяла, что будет рядом, когда придет в ней нужда, и ни пространство, ни время не помешали ей сдержать свое обещание.

Оказавшись в трех метрах от У Паньли, оват ринулся в молниеносную атаку.

— Не дай ему тебя коснуться.

У Паньли заметил, что офицер-притив не столько норовил нанести решающий удар, сколько лишь стремился войти в контакт. Он сделал вид, что уходит влево, но когда его противник клюнул на финт, нырнул направо. Хотя оват, увлеченный собственной инерцией, не смог уйти с курса, он сделал рукой размашистое круговое движение.

У Паньли отпрыгнул назад и углядел, как мелькнули отблески света вдоль черного мягкого рукава, просвистевшего в нескольких сантиметрах от его щеки. Оват извернулся как кошкокрыса и снова бросился в его сторону, за щелями его маски блеснули глаза У Паньли отбежал к стене, схватился за древко копья, сдернул его с крюков и направил на своего противника. Ржавое железо скользнуло по подбородочному ремешку жесткой маски и порезало офицеру шею. У Паньли отдернул копье, чтобы ударить еще раз, но на обратном ходу наконечник зацепил маску и сорвал ее, словно крышку с коробки. С открывшегося лица овата хлынул фонтан крови, притив душераздирающе взвыл и сделал пару неверных шагов. Застывший от ужаса У Паньли понял, что маска — это не просто съемное забрало, а вторая кожа: толстая, жесткая, привитая к лицу на трансплантатах, вживленных в виски, скулы, щеки, подбородок. Эти коротенькие отростки плоти порвались и из них лилась кровь. Под родной кожей, истончившейся до полупрозрачности, виднелись мышцы лица и сетка вен. Чудовищный трансплантат лучше любых долгих слов показывал, как устроена внутри секта Притивов. Он символизировал вечную привязь, слепое повиновение, фанатизм, он был свидетельством жизни, посвященной искусству убийства во всех его формах, он объяснял причины, по которым организация Притивов, основанная раскольниками из числа рыцарей-абсуратов, так разрослась, так преуспела в межпланетном масштабе.

Оставшись без своей маски, а с ней лишившись задиристой безликости, оват превратился просто в страдающего человека. У Паньли различал под залившей лицо кровью его светлые глаза, анемичные губы, сузившиеся до двух розоватых линий, глубокую округлую отметину, оставленную на лбу верхней секцией трансплантата. Было заметно, как притив пытался восстановить самоконтроль и продолжать битву с рыцарем — своим исконным врагом, но потеря маски явно нанесла ему травму, отняла у него большую часть силы, как у тех героев доисторических времен, чья мощь заключалась в волосах или в языке.

Наемник бросился на У Паньли, но его атака походила скорее на отчаянный порыв умирающего, чем на реальную попытку переломить ход битвы. Рыцарю достаточно было отступить на шаг, твердо упереться ногами и выставить копье — оват сразу же на него наткнулся шеей. Железо пронзило горло офицера, взвизгнуло на шейных позвонках и вышло из-под затылка. Оват рухнул всем телом на плитки пола.

Измученный, весь в поту, У Паньли припал на одно колено и обежал взглядом трупы. Двое наемников, пораженных криком смерти, умирали, не издавая ни стона. В комнате повисла тишина смерти, присущая полям сражений после боя. Тяжелый дух крови перебивал запахи пота и плесени.

У Паньли опасался, что в больших деревянных дверях появятся другие наемники, встревоженные шумом, а он, пока что неспособный отыскать путь к озеру Кхи, не сможет оказать им приличествующего рыцарю сопротивления.

Несколько минут спустя он встал, пододвинул под высокое слуховое окно стол, забрался на него и огляделся. Сначала он увидел дворец из своего видения — грандиозное строение (куда большее, чем он ожидал), окруженное семью башнями. Дворец находился от него недалеко, максимум — в нескольких сотнях метров. К этому вдобавок выяснилось, что комната, в которой он очутился, располагалась на четвертом этаже здания казармы, и что во внутреннем дворе, примерно метров на пятнадцать ниже, кишат сотни наемников.

Он с беспокойством взглянул на деревянные двери.

Выбраться из этого здания будет непросто.

Глава 13

Ты придворный, и злодейство — это твое имя,

Чтоб тогда твоя же спесь тебя же придушила.

Твое дело разойдется с клятвами твоими,

Чтоб тогда с твоих же врак тебя же и тошнило.

— Ваше Святейшество, вам следует пойти в ремонтную мастерскую и устраиваться в подготовленном для вас деремате, — сказал Мальтус Хактар.

То, как поворачивались события, явно беспокоило Адамана Муралла, заполошный взгляд которого беспрерывно прыгал из одного края комнаты в другой. Он горько жалел, что позволил муффию втянуть себя в эту историю. Дружеские чувства молодого маркинатянина к Маркитолю не простирались до того, чтобы разделять с ним напасти. Поначалу Адаману льстил интерес к нему Барофиля Двадцать пятого, и он, пусть и отказывался себе в этом признаться, ожидал определенных выгод от своего привилегированного статуса личного секретаря; но предвкушаемые блага по взмаху палочки злого колдуна внезапно обратились во всевозможные неприятности, которые увенчала готовящаяся жуткая битва в галереях дворца.

Секретарь окинул взглядом неподвижно вставшего перед морозящим саркофагом муффия. Он не мог избавиться от гадкого ощущения, что владыка решил к собственной участи приговорить и своего служителя. Барофиль Двадцать пятый даже не спросил его совета, не предложил ему возможности перейти в другой лагерь и искать расположения тех, кто ведает перемещениями в иерархии. Как и все его коллеги — экзархи и кардиналы, — Адаман слыхал о готовящемся нападении на епископский дворец, но полагал, что это всего лишь беспочвенный слух, как и большинство слухов о правящем понтифике. Ему пришлось столкнуться с реальностью, когда, повинуясь экстренному вызову муффия, он обнаружил в кулуарах атмосферу подготовки к битве. Он хотел развернуться, но вооруженные осгориты преградили ему путь и сопроводили в покои понтифика. Муралл оказался в ловушке и столкнулся с жестокой дилеммой: если он останется здесь, нападающие убьют его безо всяких церемоний, а если он сбежит в компании верховного понтифика — его признают сообщником и пожизненно внесут в индекс еретиков.

Муффий повернулся, и в уголках его губ появилась легкая улыбка:

— Не смотрите так, мой дорогой Адаман. Вы, вероятно, чувствуете себя, как будто в эту минуту все теряете, но есть другие края, куда мы отправимся, где мир будет заново возрожден… Какая благородная задача!

— У меня нет никакого желания возрождать мир! — сварливо ответил экзарх. — Я хотел получить экзархат на Маркинате…

— Я неверно судил о вас: я приписал вам более возвышенные побуждения.

— Пожалуйста, не приписывайте мне больше ничего, Ваше Святейшество!

Его запальчивые выкрики отдавались громким эхо от стен и потолка комнаты.

Мальтус Хактар сверился со своим портативным таймером — голографическим микропроектором, показывающим положение солнц. Над его ладонью повисла крошечная синяя, почти фиолетовая, точка.

— Скоро сумерки, Ваше Святейшество… Воители безмолвия теперь уже не придут. Я даже не уверен, что их предупредили: связь с членами сети, отвечавшими за контакт с ними, пропала, и, я боюсь, окончательно. Полицейские силы не замедлят с атакой.