Дмитрий Володихин - Конкистадор
Одновременно прощаюсь с миром, с властью и с Вами. Мне дарован всего один день для „сдачи дел“, если можно так выразиться. Итак, простите меня и будьте счастливы.
С Богом.
Андрей Маслов»
Глава 9
Венец из колокольчиков
2 марта 2141 года.
Планета Екатерина в системе звезды Благословение, военный лагерь «Бастион», он же – терранская столица в этих местах.
Семейство Сомовых. Возраст отдыхает.
Он много раз представлял себе, как это должно произойти. Как он встретится со своей женой и детьми.
Может быть, он доберется до той поганой двери, которая отделяет их от свободы, взломает замок и ворвется внутрь. Простить ли Маслова? Нет, он никак не мог. Одного покаянного письма недостаточно. Христос велит прощать мерзавцев, но он ведь неженат…
Может быть, они просто соединят дыхание у порога их старого жилища в Синих Холмах. За деревянной калиткой, на маленьком пятачке, с двух сторон обсаженном кленами. Это Катя затеяла посадить их там, они еще совсем молоденькие, клены-дети, клены-подростки…
Может быть, на борту линейного крейсера «Изабелла»? Впрочем, нет, только не там. За месяц корабль трижды принимал бой. Живого места не осталось на несчастном флагмане. Господи, помоги ему выжить!
Может быть, на площади Разноцветных Звезд, главной в Ольгиополе, при большом стечении народа? Опять нехорошо: миллион лишних зрителей. Досадно выйдет…
Может быть…
Может быть… может быть… может быть…
Он встретил их у ворот военного лагеря, на вторые сутки самого дождливого месяца, какой только есть в календаре планеты Екатерина. Дождь шел не первый час, ночью от его нескончаемых лесок веяло холодом, но к середине дня тучи разошлись, Благословение коснулось ледяного леева и сделало его парным.
За спиной у адмирала Сомова, губернатора и самого богатого человека на всей терранской части планеты, стоял недавно собранный блок-модуль. Такие используют под караульные помещения, станции связи в самой глуши, а еще для нужд очень маленьких и очень неприхотливых экспедиций, забравшихся намного дальше самой глуши… У блок-модулей исключительно богатый набор защитных контуров, необыкновенная легкость конструкции, отличные возможности адаптации под самые разные виды техники, а нормативная скорость сборки-разборки внушает благоговейный восторг иноземным спецам. Гордость инженерной мысли Русского сектора! Только одного заказчики никогда не требовали от армейских конструкторов, создававших универсальный блок-модуль. Уюта.
«Когда-нибудь, наверное, у меня тут будет целая усадьба. Дворец у меня тут будет. Гнездо необузданной роскоши. Лувр посреди Кремля. Тысяча вторая ночь Шехерезады. Влахернский дворец в садах микадо… Эскориал в этом… Сююмбеки? Сарайбахчи? да ладно. Будет все, конечно. А сейчас, спасибо, хоть эта Халупа Ивановна целой осталась…» Блок-модуль станет его домом на несколько недель. А может быть, и месяцев… Как Бог даст. Ах, Катенька, Катенька! Прости ты меня, ну нет ничего другого под руками. Потерпи еще чуть-чуть. Хорошо?
Шлюп на антигравитационной тяге сел в самую лужу, грязь недоволно чвакнула под ним, трава покорно легла под днище. Из люка вышло много разных чинов… в смысле, разных людей. Пригибаясь, они резво разбегались от дождя. На ходу небрежно отдавали честь своему адмиралу…
Вот они.
Вот они!
Катеньке было плевать на дождь. Плевать на все. Она величественно и неспешно шествовала по лужам, задрав подбородок, едва сдерживая торжествующую улыбку… по левую руку – Варя, по правую – Саша. Будто свита. Она про себя знала, что была, есть и навсегда останется возлюбленной конкистадора Сомова. А значит, королевой планеты.
Он шагнул вперед, ей навстречу, и не почувствовал дождя.
Ближе, ближе…
Сомов ощутил, как входит в него аромат ее кожи, ее волос. Потом ее дыхание. Поднял руки и возложил ей на голову венок из алых колокольчиков.
– Таких нигде больше нет, Катя… Я люблю тебя.
Она спросила, глядя ему за спину:
– Это наш дом?
Сомов ответил с робостью:
– Пока… да.
Катя метнулась к нему, обняла и зашептала: «Так значит, мы опять вместе… дома…» А потом стиснула его губы своими.
Они долго стояли, не отрываясь друг от друга, под парным дождем, на поникшей от влаги траве, по щиколотку в грязи. Благословение ласкало своими лучами их спины, плечи и волосы.
…Саша терпеливо ждал того момента, когда Сомов-старший разомкнет объятие. Еще немножко. Еще немножко. Еще… да сколько угодно. Все равно им предстоит расцепиться минут через пять-десять максимум. Такова человеческая природа. И напрасно эта маленькая стервоза дергает его за рукав. И напрасно она шепчет ему в самое ухо: «Да отойди же ты, дурак! У них романтическое свидание после разлуки! Не торчи ты тут! Мешаешь». Во-первых, им сейчас никто не может помешать. Во-вторых, настоящее романтическое свидание начнется у них ночью. А сейчас еще и сумерки не наступили. В-третьих, через сорок минут сюда прибудет грузовой дальнобойный рейсовик «Филипп Бляхин», и у него в брюхе, а именно 16-м трюме, – милая Данута, тайком сбежавшая из дому. При Дануте он паталогически не способен соображать здраво, так что все отложится на нестерпимо долгий срок… В-четвертых, отец это должен узнать. Впервые в жизни у Саши был достойный подарок для отца.
Кроме того, он просто разорвется, если не поделится своей маленькой тайной прямо сейчас. И только с отцом. Больше… пока… никому.
Все что ли? У мамы лицо – как утренняя заря.
Потом отец подбрасывал Варьку и она, здоровая деваха, пора бы уже отвыкать, визжала, как малое дитя. Потом пожал ему руку, обнял, прижал его щеку к своей груди, погладил по голове. О! Это было нужно. Оказывается, вот что внешние люди называют словом «соскучиться»…
Кончен ритуал. Теперь можно.
– Отец! Папа… Послушай! Послушай!
– Саша, вы все мне сегодня расскажете. Найдется время для каждого.
– Нет. Подожди. Постой. Прямо сейчас. Обязательно. Прямо сейчас. Ну?
– Говори, – улыбаясь, позволил ему Сомов-старший.
– Я… много времени провел один… я… сконцентрировался. Удобная ситуация. Нет, конечно, я понимаю, с нами поступили неправильно. Да. Разумеется. Просто у меня впервые оказалось достаточно времени, чтобы как следует поразмышлять над серьезными вопросами.
– Ну и?
– Папа. Мы выйдем из Лабиринта. Папа. Экспедиции к другим звездам будут возвращаться. Папа. Теперь они обязательно будут возвращаться домой… Потому что я… понял принцип. Папа… Ты веришь мне, папа?
Эпилог
18 декабря 2145 года.
Терра-2, Преображенский монастырь на окраине города Погремушка.
Виктор Сомов, 49 лет, и Екатерина Сомова, 55 лет.
В умеренных широтах Терры-2 на декабрь выпадает сезон туманов, самый его пик. Погода меняется с калейдоскопической быстротой, жара и заморозки захватывают и теряют престол державного самовластия по нескольку раз на протяжении одного дня. Деревья стоят зеленые, трава все еще нежна, еще не сделалась она грубой, жесткой и ломкой, одним словом, такой, какой делает ее сезон бурь. Земля – неласковая, набухшая влагой, развозит ее от частых дождей, как горького пьяницу от стопочки крепкого. И в воздухе мерно колышутся белые простыни туманов.
В этом сезоне год уже очень стар. Время перебирает воспоминания, сбивается, начинает рассуждать о важных вещах, опять сбивается, плачет и подслеповато щурится, пытаясь разобрать утекающие высокие смыслы сквозь туманную дымку; да где там разобрать! все размылось.
Год стар, год умирает, он молит о снисхождении и милосердии, ему жаль, что жизнь прошла столь непутево, он просит простить его. И через покровы умственной дряхлости пробивается мечта о новой юности, о новой жизни…
Рождественский пост бродит по городам и поселкам суровым белобородым странником. В глазах его стоят вифлеемские звезды, платье его заляпано дорожной грязью. Он требовательно стучит в двери, просит воды и, хмурясь, предсказывает будущее.
Декабрь – время усталой любви.
…Мужчина и женщина выходят из Преображенского храма, единственного в маленькой обители. Они идут по дорожке, усыпанной светлым песком и выложенной по краям крупной галькой, к монастырскому кладбищу. Только что закончилась утренняя служба, люди разбредаются по своим делам. Ветерок разогнал туман, лишь редкие полупрозрачные клочья вцепились когтями в сырую землю, попрятались в низинках и зарослях дикого малинника. Небо – шероховатое, серое, – пошло трещинами, брешами, промоинами, из-за разорванного полога падает неуверенный свет, принося с собой скудные горсти тепла. Очень тихо. Необыкновенно тихо. Молодые сосны стоят, боясь шелохнуться.
Мужчина и женщина бродят между низенькими крестами. Наклоняясь, пытаются разобрать надписи на могильных плитах. Не то. Опять не то. И опять… Они заходят на самую тихую и самую бедную часть кладбища. Тут все заросло лопухами, невесть кем завезенными с Земли, да еще терранской чешуйчатой крапивой, очень страшной на вид и совершено некусачей.
