Владимир Михайлов - Тогда придите, и рассудим
– Это не так просто. Надо понять, что это за чувство, если оно у тебя есть.
– Разве бывают различные чувства?
– О, их много.
– Ты должен перечислить их и объяснить значение каждого.
– Но это может затянуться, малыш…
– А ты говори побыстрее.
– Постараюсь. Хотя об этом трудно говорить поспешно. Я полагаю, что первое и самое главное чувство, какое есть у нас, – любовь.
– Любовь, – повторил малыш.
Почти сразу же сзади, от двери, раздался новый голос:
– Объяснение в любви малышу, прелестно. О, а это что за явление? Посторонний штатский в центральном посту Полководца! Однако наверху меня никто об этом не предупредил. Не должно ли это означать, что у него нет соответствующего разрешения? Интересно, что скажут мои уважаемые соратники?
Трое обернулись. Двое из них узнали вошедшего сразу же: сослуживец, старший проверяющий, супер-корнет Амиша Ос. Сейчас время очередной проверки несения службы не подошло, но по уставу он мог учинить и внеочередную, в любой момент, это даже поощрялось. Ох, как некстати оказался он здесь…
Амиша Ос сделал несколько шагов от двери. Остановился. Насмешливо улыбнулся:
– Ну, птенчики мои? Что же о любви? Прикажете сразу вызывать жандармов или же желаете дать какие-то объяснения?..
* * *Олим ничуть не изменился за одиннадцать лет, даже не поседел (или он красил волосы?). Он смотрел на Мин Алику все теми же неподвижными, непроницаемыми глазами и говорил по-прежнему негромко и даже не очень выразительно – недостаток угрозы или, напротив, одобрения в его голосе с лихвой компенсировало содержание слов. Усевшись перед ним, Мин Алика сперва ощутила привычную робость, какую испытывала раньше под его взглядом и в особенности при его молчании, которое бывало порой еще выразительнее слов. Но ведь в конце концов немало времени прошло, и если Олим остался тем же самым ее высшим начальником, то она-то изменилась! Эта мысль заставила ее чуть выше поднять подбородок и улыбнуться Олиму, несмотря на то, что на сей раз он не пригласил ее, как бывало, к окну, где стояли мягкие кресла с овальным столиком и вазой, в которой к приходу Мин Алики всегда стояли свежие цветы; сейчас Олим остался за своим столом, старинным, за которым, надо думать, не один шеф этого учреждения проводил служебные часы, массивным и внушительным, как крепость. Мин Алике же он указал на стул напротив стола, не рядом, а шагах в трех; это можно было воспринять, как предупреждение: не дружеская беседа состоится сейчас, а допрос по всей строгости.
Олим сидел молча, и Мин Алика молчала тоже; в таких ситуациях бывает, что человек, знающий за собой какую-то вину, не выдерживает гнетущей тишины и начинает оправдываться, сам еще толком не зная в чем, и тем помогает допросчикам. Мин Алика не собиралась совершать такую ошибку. И хотя она больше, чем Олим, чем любой другой на Второй планете, понимала, как дорого сейчас время, она терпеливо ждала – потому что не могло же это продолжаться бесконечно!
Видимо, и Олим понял, что женщина первой не заговорит; человек, хорошо знающий его, по каким-то неуловимым признакам мог бы понять, что это ему даже понравилось: Олим не любил, когда люди раскисали сразу, тут не требовалось искусства, из них все сыпалось само – только подставляй мешок. Сегодняшний случай, видимо, обещал быть иным. И Олим начал сразу, без игры, без предисловий:
– Правила игры вам известны, Мина Ли (он назвал женщину ее настоящим именем, которое было ей дано при рождении здесь, на этой планете, и от которого она почти совсем уже отвыкла за годы, когда никто ее так не называл). Двойник погибает. Вы погибнете, потому что вы двойник.
– Ложь, – сказала Мин Алика спокойно.
Олим взял ручку, начертил на листе бумаги большую единицу.
– Вы не сообщили о взрыве институтов. Допускаю: о втором вы могли не знать. О первом знали наверняка.
Он обвел единицу кружком и написал цифру «два».
– Умалчивали о характере вашей связи с физиком Ро, продолжавшейся достаточно долго.
Мин Алика вздернула голову.
– Сообщать об этом мне не вменялось в обязанность.
– Не глупите, – осуждающе сказал Олим. – Вы знаете, о чем речь. Это было у вас всерьез. Может быть, не сразу. Но стало. И вы обязаны были доложить.
Он обвел цифру «два» и написал тройку.
– В развитие пункта второго: вы не сделали попытки завербовать физика, хотя отлично знали, что он работает в перспективном направлении. Если вам самой по каким-то причинам это было затруднительно, вы были обязаны вывести на него кого-то из наших. Только не говорите мне, что не могли связаться с ними.
– Не говорю, – сказала Мин Алика.
– Почему же вы этого не сделали?
– Мы отлично чувствовали себя в постели вдвоем, – ответила она дерзко. – Третьи лица нам не требовались.
– Исчерпывающе, – сказал Олим тем же голосом, негромким и монотонным. – Вот три пункта, которых вполне достаточно.
– Однако же ни один из них ничего не говорит о работе на врага.
– Если бы у нас было время и желание искать, мы нашли бы доказательства. Но нет необходимости. Зато три пункта доказаны.
– Не уверена. Почему вы решили, например, что мои отношения с Форамой Ро не были чисто тактическими?
Выражение лица Олима не изменилось, когда он сказал:
– Если бы у нас и были сомнения, они отпали бы сейчас. В машине вы успешно отстояли свою честь. Раньше такое не пришло бы вам в голову. Вы не дура, вы поняли, почему он полез к вам. И знали, что уступить – проще. Но не пошли на это.
– Да, – сказала Мин Алика. – Не пошла. И именно по той причине, которую вы подразумевали.
Олим несколько секунд помолчал. Он знал и это: смелость отчаяния. Последняя роскошь, какую может позволить себе уличенный.
– Ну вот и все, – сказал он затем. – По традиции, могу выслушать ваши последние желания. Не могу поручиться, что мы их выполним. Но если что-то будет в наших силах…
– Разумеется, – сказала Мин Алика, – вы передали бы мое последнее «прости» моим родителям, если бы не та катастрофа. Не уверена, что вы не приложили к ней руки.
– Нет, – сказал Олим. – Не было надобности. Это случай.
– Хорошо, – сказала Мин Алика, раскрыв сумочку и разглядывая себя в зеркальце. – В таком случае, я выскажу одно-единственное пожелание. Не сомневаюсь, мор коронный рыцарь (таково было высокое звание Олима, и, произнося его, Мин Алика сама улыбнулась про себя: быстро же вернулся к ней акцент Второй планеты, язык юности), что мое пожелание всецело совпадает с вашим, и вы не пожалеете сил, чтобы выполнить его в точности.
– Интересно, – сказал Олим без любопытства.
– Я желаю, мор Олим, чтобы вы жили долго и безмятежно. Очень долго и очень безмятежно. Вот и все.
– Постараюсь, – сказал Олим без улыбки. – Значит, все.
– Обождите. Для того чтобы выполнить мое пожелание, вы должны затратить полчаса и внимательно выслушать меня, по возможности не перебивая.
– Я никогда не перебивал вас, – сказал Олим.
– Вот и сейчас попытайтесь соблюсти традицию.
– У меня нет тридцати минут. Пятнадцать.
– Хорошо. За это время я успею изложить главное. Думаю, потом вы захотите услышать продолжение.
– Только не надо лишней игры, – сказал Олим. – Так у меня останется очень приятное впечатление о вас. Вы уходите, как и полагается, без истерик и многословия. А если вы сейчас начнете хитрить, то все смажете. Вы художница. В смерти тоже надо быть художником.
– Полагаю, этим советом мне удастся воспользоваться не так уж скоро, – сказала Мин Алика и улыбнулась. – Теперь скажите мне, мор рыцарь, но откровенно, так, как вы любите, чтобы отвечали вам: сколько институтов взорвалось у нас?
Тут Олим моргнул: к такому вопросу он не был готов, ни в коем случае.
– Какое это имеет отношение…
– Значит, взрывы были. Причина взрывов вам известна?
– Как и вам. Самопроизвольный стремительный распад…
– Нет, причина этого распада. Она вам известна?
Теперь в глазах Олима промелькнуло любопытство.
– Насколько я знаю, наши ученые работают. Но…
– Но пока ничего не выяснили. Так я и думала. Иначе вы не сидели бы тут спокойно.
– Ага, – сказал Олим, – еще одна информация, которую вы утаили?
– Нас слушают? – спросила Мин Алика.
– Сейчас? Нет.
– Тогда слушайте вы… Кстати, я ведь не знаю, кто вы по образованию. И насколько поймете…
– Я историк, – сказал Олим спокойно. – И профессия заставляет меня быть в немалой мере философом. Все мы в конце концов приходим к философии. Но это вам знать не обязательно. То, что я разведчик, вам известно. А значит, пойму то, что вы собираетесь мне рассказать. Вы ведь тоже гуманитарий. Или жизнь с физиком вас так обогатила? – Он глянул на часы. – Ладно, увертюра сыграна. Давайте первое действие.
Мин Алика и на самом деле уложилась в пятнадцать минут. Когда она закончила, Олим казался столь же невозмутимым, каким был в самом начале их встречи.
