Алексей Ефимов - Путешествие вверх
В пустоте глаз не мог определить расстояния, и Хьютай казалось, что до остова можно достать рукой. Но зазубренные разломы, искрящиеся сложнейшие сплетения разорванных паутинных нитей, окутывающих трубы, давали ей понять, что это, — лишь малая часть иного, давно разбитого мира. Она могла увеличить изображение почти до бесконечности, и попробовать выяснить, что же им на этот раз попалось, — но зачем? Что можно понять в этом тысячепарсековом облаке, кружащемся уже двенадцать миллиардов лет? Уже двадцать длинных космических суток они погружаются в ядро, — а их цель почти столь же далека, и лишь в окне медленно сменялись звезды, облака светящейся пыли, и облака пыли темной…
Здесь не было ничего живого и ничего разумного, — по крайней мере, ничего, что проявляло бы к ним интерес. Чем глубже они погружались в туманность, — тем чаще им встречались облака мертвых, погасших звёзд. Приборы «Укавэйры» то и дело находили остывшие до красного каления «белые» карлики, черные дыры, нейтронные звёзды, — но были ли они крейсерами Тэйариин или просто угасшими пульсарами? Как можно отличить искусственное от естественного в среде, обитаемой уже семь миллиардов лет? Хьютай и так часами сидела у окна, рассматривая всё, что вылавливали в туманности телескопы «Укавэйры», — то одинокий газовый гигант, тянущий шлейф сдираемой жестким излучением атмосферы, словно исполинская комета, то изрытый воронками планетоид, то просто бесформенные куски каменного крошева. А иногда попадались вещи, очень странные, — то остов межзвездного корабля, похожего на каракатицу, то целый мир, когда-то кипевший жизнью, — сейчас от неё остались лишь покрывающие его сплошные поля исполинских построек. Куда делись их строители? Где они сейчас?
Они все вместе подолгу гадали над этими находками, и иногда раскрывали загадки, каждый раз удивляя Хьютай. А где-то, очень далеко, в самых глубинах её памяти, ещё плавали воспоминания о той, совсем другой жизни, — на плато Хаос, и ещё раньше, в Товии…
Ей казалось, что она всегда жила здесь, на этом корабле… или похожем… и порой ей становилось очень одиноко и страшно, хотелось сделать что-то опасное, запретное…
Она встряхнула волосами, подошла к двери, приоткрыла её и обернулась. Её обнаженное тело вздрогнуло от втекавшего в комнату холода. Анмай тоже поёжился во сне и свернулся, как кот, спрятав лицо и поджав босые ноги. Она растерянно смотрела на него. Оставить его… мерзнуть… Пусть ей одиноко здесь, — но всё же не так, как без него. И без него её не было бы здесь… её уже вообще давно бы не было… Смешно, прожив вместе столько лет, до сих пор не знать, что именно так тянет их друг к другу, — с той секунды, когда впервые встретились их взгляды, в этом нереальном, уже ненастоящем прошлом…
Хьютай вновь встряхнула волосами, прогоняя грустные мысли. Как всегда, на борту царила почти полная тишина, но ей казалось, что сейчас глубокая ночь. Она вздрогнула от сквозняка. Вся их одежда, аккуратно сложенная, лежала прямо на полу. Она зябко повела обнаженными плечами и переступила порог.
* * *В многоугольной прихожей, куда выходили двери жилых комнат, было темно. Мертвенно тлевшая дымка потолка бросала слабые отблески на верхнюю часть стен. Хьютай беззвучно пересекла комнату, так же беззвучно открыла вторую дверь…
Здесь хранилось всё их снаряжение, и здесь тоже было темно, — лишь едва тлел квадрат запора внешней двери. Когда она прикоснулась к нему, он слабо замерцал, и толстая плита с легким шипением отошла.
Переступив порог, Хьютай поёжилась. Прямо перед ней один из коридоров матричного центра «Укавэйры» уходил, казалось, в бесконечность. По высокому потолку шли сонные волны светящегося тумана, похожего цветом на старое серебро. Сложенные из ячеек стены искрились огнями, из крохотных экранчиков на неё смотрело множество живых любопытных лиц файа. Она знала, что на самом деле все они уже тысячи лет как мертвы, а их сознания изменились настолько, что вряд ли тут можно уже говорить об отдельных личностях, но всё же…
Она беззвучно пошла вперед. Податливый теплый пол под босыми ногами казался живым, и ещё больше усиливал ощущение взглядов, со всех сторон падавших на её нагое тело. Она вздрогнула и скосила глаза. По её бедрам скользили цветные отблески переливающихся индикаторов, непостижимых отражений мыслей. Она чувствовала себя, как во сне, — бесплотной и отстраненной.
Через несколько сот метров коридор кончился, упираясь в несокрушимую круглую дверь. Хьютай открыла её, едва прикоснувшись к весму. Новый коридор шел под прямым углом к прежнему, и она бездумно повернула налево, — у её ночных странствий не было никакой цели.
Этот коридор был выше и просторнее. Теплый желтоватый свет, похожий на лампы её детства, показался Хьютай неожиданно уютным. Здесь вдоль стен и под потолком шли толстые, матово-белые трубы, — коллекторы охладительной системы корабля. Их изгибы и разветвления напоминали сосуды внутри её тела, почти беззвучный низкий гул текущей жидкости висел в неподвижном теплом воздухе, отдаваясь смутной вибрацией глубоко в животе. Одна из труб впереди сонно запульсировала, подгоняя поток, пол качнулся, по нему прошла томная дрожь, — и всё стихло. Хьютай невольно расставила пальцы босых ног, и прикоснулась к трубе, — теплая, даже горячая, но не раскаленная. Ощущать себя микробом внутри колоссального живого существа было приятно и немножко страшно.
Она вновь беззвучно пошла вперед. Ещё через несколько минут показалась новая круглая дверь. Хьютай немедленно свернула. Здесь был шлюз, — первая дверь, толщиной в её тело, пропустила её в пустую кубическую камеру. Вторая открылась прямо в бездонную полутемную шахту.
Осторожно держась за край проема, она выглянула наружу. От поднимавшихся снизу волн холодного воздуха её охватил озноб. Стены квадратной, словно вырезанной в стальном монолите шахты были гладкими. Утопленные в них проемы дверей и неосвещенные боковые туннели таинственно темнели.
Внизу, на глубине мили, плавала белая точка, — крышка на дне шахты, ведущая во второй главный отсек. У Хьютай закружилась голова. Подчиняясь внезапному порыву, она отпустила стену, бесстрашно шагнула в пустоту, кувыркнулась, полетела вниз… и вскрикнула, когда воздух, наконец, мягко спружинил под её телом. От рывка у неё перехватило дыхание, — и она зависла посреди шахты в воронке силового поля. Дверь, из которой она вышла, захлопнулась. На мгновение её охватил испуг… но её весм мог управлять и силовыми полями корабля.
Успокоившись, Хьютай осмотрелась, лениво переворачиваясь в воздухе. Шахта была огромна, — шириной метров в двадцать, с монолитными серебристыми стенами, непонятно как освещенная, — на её стенах застыло множество отблесков, но разглядеть сами источники света Хьютай не смогла, хотя чуть не вывернула шею. Вверху, метров за пятьсот, едва виднелась звездообразная крышка, ведущая в наблюдательные отсеки.
Чуть ниже отблескивала огромная квадратная плита, — вход в камеру одого из восьми маневровых двигателей, стоявших в боковых отсеках верхнего, восьмого уступа корабля. Столько же стояло и в отсеках нижнего. Они находились в постоянной готовности, но сейчас не работали. Их отсеки считались недоступными для живых существ, и именно поэтому ей захотелось попасть в один из них.
Она нажала кнопку весма, отлично понимая всю глупость своего желания. Но тут десятиметровая квадратная дверь поднялась, силовое поле под ней подалось, — и Хьютай поплыла вниз, к темному, затянутому мерцающей пленкой проему. Пленка прогнулась, пропуская её внутрь, потом свернулась, и сферой сомкнулась вокруг, защищая её от царившей здесь полной пустоты.
Несколько секунд было темно, затем на стенах загорелись огоньки, — словно открылись тысячи серебряных глаз. Они расширились, разрослись, и, наконец, бледный полусвет залил помещение.
Хьютай не смогла охватить взглядом всю огромную конструкцию. Основную часть отсека занимали не сами двигатели, а системы охлаждения и питания, подводившие массу к аннигиляционным решеткам.
Она видела сегментированные трубы ускорителей толщиной в восемь метров, пронизывающие ещё большие блоки распределительных камер, геометрически строгую сеть сверхпроводящих кабелей толщиной в два локтя, лезвия-ребра перепончатых несущих арок, — всё точное, правильное, неподвижно-застывшее, — и всё это покрывала как бы плесень, бесформенные комки и тяжи густой массы. Их паутинная сеть напомнила ей модель нервной системы. Впрочем, это и в самом деле была нервная и ремонтная сеть корабля, она состояла из мириад крохотных клеточек-машин. Их пепельно-серый отлив странно контрастировал со стальным блеском машин «настоящих». Путаница стали составляла ажурный трехмерный лабиринт. Балки, трубы, арки, тяжи закрывали обзор, их сплетения были странным, чуждым подобием внутренностей живого существа.
