Дэвид Файнток - Надежда гардемарина
— Дарла, запишите всю процедуру. — Огоньки на видеомагнитофонах засветились. — Я, командир Николас Сифорт, произвожу гардемарина Вакса Стэнли Хольцера в полномочные офицеры Военно-Космического Флота Правительства Объединенных Наций. — Вакс прямо-таки обалдел от радости. — И, милостью Божьей, присваиваю ему звание лейтенанта.
Итак, с Ваксом все в порядке, он стал лейтенантом, и никто не может оспорить этого факта, чего нельзя сказать обо мне. Неизвестно, утвердит ли меня командиром адмирал Йохансон. В настоящее время назначения, сделанные во время рейса, отмене не подлежат независимо от того, как отнесется к ним Адмиралтейство. Во время рейса власть командира на корабле абсолютна, и его решения не подлежат обсуждению. Самого же командира Адмиралтейство вправе сместить.
Вакс принимал поздравления, обменивался рукопожатиями с офицерами, во весь рот улыбался, и вид у него был самый что ни на есть дурацкий. На лице Алекса я прочел озабоченность. Еще бы! Ведь он теперь — первый гардемарин, главный в кубрике.
Новоиспеченный лейтенант приказал кадетам перенести его пожитки в каюту. Обычное напряжение спало. Все немного расслабились. Прежде чем разойтись, мы поболтали.
— Ну что, мистер Кэрр, собираетесь бросать вызов новому начальнику? — спросил я почти по-дружески. Он холодно посмотрел на меня:
— Возможно, сэр. Если представится случай.
Я сразу перестал улыбаться. Похоже, он до сих пор не может мне простить бочку. Да и простит ли когда-нибудь? Ведь я унизил его, а такие, как Дерек, этого не прощают.
Несколько дней спустя я вывел корабль из синтеза. Алекс, под бдительным оком пилота, рассчитал наши координаты, а также координаты, необходимые для последнего скачка. Мистер Хейнц был немногословен. Полученные результаты я тщательно пересчитал. День выдался для меня по-настоящему удачный. Не прошло и получаса, как я закончил расчеты. Все данные полностью совпадали. Мы снова вошли в синтез.
Алекс облегченно вздохнул.
— Не торопитесь, мистер Тамаров. — Я показал ему на экран. — Дарла, смоделируйте, пожалуйста, наше приближение к Надежде. — Я включил связь. — Главный инженер, моделирование выхода из синтеза и маневры в качестве упражнений для гардемаринов. — Я снова обернулся к Алексу: — Выведите корабль из синтеза и причальте его.
Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как я с треском провалился именно на этом маневре, пытаясь осуществить его под наблюдением капитана Хага и лейтенанта Дагалоу.
— Есть, сэр. — Алекс осмотрел пульт. — Машинное отделение, приготовиться к выходу из синтеза. — Он уверенно провел пальцем вниз по экрану. Я с завистью наблюдал за тем, с какой легкостью он осуществляет трудный маневр, включает вспомогательные двигатели и готовит корабль к стыковке с орбитальной станцией. Наконец он чуть-чуть надавил на тормоза, и воздушные шлюзы слегка соприкоснулись. Мы вполне благополучно состыковались с орбитальной станцией.
Я готов был от зависти вышвырнуть его с капитанского мостика, но, заметив у него на лбу капельки пота, немного смягчился.
— Хорошо, мистер Тамаров. Достаточно.
Когда он поднялся, я с трудом выдавил из себя:
— Все в порядке, Алекс, отличная работа.
Он просиял от радости:
— Благодарю вас, сэр. Спасибо!
— Как вы себя чувствуете в новом качестве? Ведь вы теперь первый гардемарин.
— Отлично, — ответил Алекс и скромно добавил: — Я стараюсь быть таким, каким были вы, сэр.
Это признание вначале порадовало, а потом разозлило меня. Господи! И зачем только ему походить на меня?
На корабле все были взволнованы и испытывали необычайный подъем духа: наше долгое путешествие подходило к концу. Оставалось только выйти из синтеза рядом с системой Надежды и причалить к орбитальной станции. А потом разгрузиться и сойти на берег.
В большинстве своем пассажиры знали, что ждет их на планете Надежда. Знали, чем будут там заниматься, каковы перспективы, возможности. Не один год готовились они к этому путешествию. Я тоже знал, что меня ждет: допросы, может быть, трибунал. Разумеется, мне не простят гибель членов экипажа и пассажиров, а тем более присвоение себе звания командира.
Придется ли мне еще когда-нибудь летать в глубоком космосе? Впрочем, не так уж это и важно. Командир из меня никакой. Но это не смертельно. К тому времени, когда меня в качестве гардемарина отошлют назад на Луну, срок моей службы закончится.
Продлевать контракт я не собираюсь. Одно дело — летать в космосе, без чего ни один офицер звездного флота не сделает карьеры, и совсем другое — так и остаться гардемарином и, зная, что ничего больше не светит, проторчать всю жизнь на корабле. Похоже, я бегу впереди паровоза. Еще неизвестно, оставят ли меня вообще на корабле, даже гардемарином. Ведь на моем счету Сэнди Уилски и еще много, много всего.
За ужином в столовой было оживленно, пожалуй, даже весело. Нашлись желающие сесть за капитанский столик. Но я предпочел оставаться в компании тех, кто не отвернулся от меня в трудное время. Аманда держалась вежливо, иногда даже улыбалась мне, но прежней теплоты в наших отношениях не было.
Бедняжка. Она не могла мириться с несправедливостью. Честность не позволяла. Поэтому и ушла от меня, а теперь вернулась в знак протеста против неблагодарности пассажиров. Ей казалось, что я спас корабль, в то время как я едва не угробил его. Вот что значит стать жертвой несправедливости!
Вечером, перед последним выходом из синтеза, Аманда дождалась меня неподалеку от столовой.
— Ник, я не хочу, чтобы наши отношения… кончились вот так. — Тон у нее был ласковый. — Нам надо поговорить.
От ощущения ее близости мне стало не по себе, и, немного попятившись, я сказал:
— Ничего не изменилось, Аманда. Ты была права. Я самый настоящий убийца. Последние события это подтвердили.
Девушка покраснела:
— Да, я это говорила и не отказываюсь от своих слов. Не все так просто в жизни. Каждый поступает так, как считает нужным. Все равно ты остался Ником Сифортом.
Я холодно ответил:
— Благодарю. Иногда я в этом очень сомневался.
— О Ники! — Она положила мне руку на плечо. — Представляю, как это ужасно.
— Мне было… — Я хотел отделаться общими словами, но не выдержал и признался: — …Очень одиноко. Иногда.
— Прости. Дай тебе Бог удачи!
— Только и всего? — Сердце болезненно сжалось, и я предпочел уйти, чтобы избежать ненужных страданий.
— Я все еще неравнодушна к тебе! — крикнула она мне вслед.
Я остановился.
— Жаль, что все так получилось. Мне тоже не хватало тебя, Ники!
— Увы! — Я через силу улыбнулся. — Я тоже желаю тебе всего хорошего, Аманда. До свидания.
— Загляни ко мне, когда прибудем на Надежду. Ведь ты несколько недель пробудешь в порту.
Наш межзвездный перелет длился более шести месяцев, и экипажу, так же, как офицерам, полагалось четыре недели отпуска на берегу. В уставе на этот счет не допускалось никаких отклонений, и я не возражал. Наши люди не заключенные, они только завербованы.
Я кивнул:
— Ладно. Загляну. Если не буду сидеть под арестом в ожидании военного трибунала.
На том мы и расстались.
На следующее утро мы с лейтенантом Хольцером заступили на вахту. Пилот тоже был здесь.
— Мостик — машинному отделению: приготовиться к выходу из синтеза.
— Есть приготовиться к выходу из синтеза, сэр, — главный инженер Макэндрюс был, как всегда, готов. — Машинное отделение к выходу из синтеза готово, сэр. Передаю управление на мостик.
— Управление на мостике принято. — Я провел пальцем по экрану от «Полного» до «Стоп». Навигационный экран ожил, засверкав мириадами огней.
— Подтвердите отсутствие посторонних объектов, лейтенант. — Я старался как можно чаше обращаться к Ваксу не по имени, а по званию, чтобы он скорее привык к своему новому положению.
— Помех нет, сэр.
— Наши координаты, лейтенант. — Я заметил, что пилот тоже занялся вычислением координат, не желая, видимо, пользоваться чужими, когда начнет причаливать «Гибернию». Через несколько минут оба сверили свои координаты между собой и с данными Дарлы.
— Включить вспомогательные двигатели, шеф, — приказал я.
— Есть, сэр. Двигатели включены.
— Пилот Хейнц. — Мой тон был строго официальным. — Управление передается вам.
— Есть, сэр.
— Руль на ноль-три-пять, вперед один-три.
— Есть вперед один три, сэр.
* * *После нашего последнего скачка мы оказались в нескольких часах пути от Надежды и ее орбитальной станции. Планета приветливо светилась на наших экранах. К горлу подступил комок.
Вахта сменилась, а я все еще оставался на мостике, прокручивая в голове то, что могло произойти.
Через несколько часов мои размышления были прерваны сообщением из рубки связи.
